Страница 46 из 49
Так вот в чем игра! Это замечательно, люди там, на Земле, будут в восторге. Успеет ли он добраться туда до того, как его заметят? Да — он сделал это!
Сделав последний рывок, Скрип спрыгнул в яму, и маленький треугольный клювик принялся покусывать тонкое марсианское растение, с котором только что обращались так осторожно. Без сомнения, малыш считал, что так любезно со стороны его друзей — пойти ради него на все эти хлопоты…
Или он знал, что ведет себя неподобающе? Этот хитрый маршрут был настолько искусен, что трудно было поверить, что он сделан совершенно невинно. Как бы то ни было, оператор не собирался портить ему удовольствие — это было слишком хорошей картиной. Хэдфилд и компания продолжали беседовать, он направил камеру на них , продолжая поздравлять себя с удачной съемкой, которая, увы, заканчивалась. — Это было слишком хорошо, чтобы долго продолжаться.
Гибсон заметил, что происходит, и издал громкий вопль, от которого все подпрыгнули. Затем он бросился к Скрипу, который быстро огляделся, решил, что спрятаться негде, и просто сидел неподвижно с видом оскорбленной невинности. Он позволил увести себя тихо, не усугубляя свое преступление сопротивлением силам закона, когда Гибсон схватил его за ухо и потащил прочь с места преступления. Затем группа экспертов с тревогой собралась вокруг водоросли, и, к всеобщему облегчению, вскоре было установлено, что повреждение не смертельно.
Это был вроде бы малозначащий инцидент, — никто и представить себе не мог, что он будет иметь какие-то последствия в дальнейшем. Тем не менее, именно он, должно быть, вдохновил Гибсона на одну из самых блестящих и плодотворных его идей.
Жизнь Мартина Гибсона внезапно стала очень сложной и чрезвычайно интересной. Он был одним из первых, кто увидел Хэдфилда после триумфа проекта «Рассвет». Шеф вызвал его, но смог уделить ему лишь несколько минут своего времени. Однако их оказалось достаточно, чтобы изменить картину будущего Гибсона.
— Прости, что заставил тебя ждать, — сказал Хэдфилд, — но я получил ответ с Земли только перед самым отъездом: ты можешь остаться здесь, если войдешь в состав нашей администрации — если пользоваться официальным жаргоном. Поскольку будущее нашей администрации в какой-то степени зависело от проекта «Рассвет», я решил оставить решение этого вопроса до возвращения.
Тяжесть неуверенности спала с души Гибсона. Теперь все было решено, даже если совершалась ошибка, а он в это не верил, пути назад уже не было. Он связал свою судьбу с Марсом, он будет частью колонии в ее борьбе за возрождение этого мира.
— И какую же работу ты для меня приготовил? — С некоторым беспокойством спросил Гибсон.
— Я решил узаконить твой неофициальный статус, — сказал Хэдфилд с улыбкой.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты помнишь, что я сказал при нашей первой встрече? Я попросил тебя помочь нам, передавая на Землю не только факты о сложившейся ситуации, но и некоторое представление о наших целях, о духе, который царит на Марсе. Ты хорошо поработал, несмотря на то, что не знал о проекте, на который мы возлагали самые большие надежды. Мне очень жаль, что мне пришлось скрывать от тебя «Рассвет», — это сильно усложнило бы твою работу, если бы ты знал наш секрет, но не мог ничего о нем рассказать. Разве ты не согласен?
Гибсон никогда не думал об этом в таком свете, да это определенно имело смысл.
— Очень интересно было следить, — продолжал Хэдфилд, — какой результат дают твои передачи и статьи. Возможно, ты не знаешь, что есть точный метод оценки этого.
— Как же так? — удивленно спросил Гибсон.
— Неужели не догадываешься? Каждую неделю около десяти тысяч человек, со всей всей земли, решают, что хотят приехать сюда, и примерно три процента проходят предварительные испытания. С тех пор как твои статьи стали появляться регулярно, эта цифра выросла до пятнадцати тысяч в неделю, и она все еще растет.
— О… — протянул Гибсон задумчиво и вдруг рассмеялся. — Помнится, ты же не хотел, чтобы я приехал сюда. Не так ли?
— Все ошибаются, но я научился извлекать из своих ошибок выгоду, — улыбнулся Хэдфилд. — Подводя итог всему, я хотел бы, чтобы ты руководил небольшим отделом — нашим отделом пропаганды. Надо подумать над более подходящим названием! Ваша работа будет заключаться в том, чтобы продавать Марс. Сейчас у нас стало гораздо больше того, что можно положить в витрину магазина. Если достаточно много людей станут требовать переезда сюда, то Земля будет вынуждена пойти на это. А чем быстрее у нас вырастет население, тем раньше мы встанем на ноги. Ну, что скажешь?
Гибсон почувствовал мимолетное разочарование. Ему хотелось заняться совсем другим. Но Шеф был прав: именно таким образом он мог принести наибольшую пользу Марсу.
— Ладно, — сказал он. — Дай мне неделю на то, чтобы разобраться с моими земными делами и непогашенными обязательствами.
Неделя — это несколько оптимистично, подумал он, но основное можно будет сделать. Интересно, что скажет Руф? Вероятно, подумает, что он сумасшедший, и, возможно, будет права.
— Известие о том, что ты останешься здесь, — удовлетворенно сказал Хэдфилд, — вызовет большой интерес и послужит хорошим толчком для нашей кампании. Ты не возражаешь, если мы объявим об этом прямо сейчас?
— Не возражаю.
— Хорошо. С Уиттакером обговорите все подробности. Ты знаешь, что твое жалованье будет жалованьем административного работника второго класса?
— Я согласен, — сказал Гибсон. Он не добавил, поскольку в этом не было необходимости, что это в значительной степени представляет только теоретический интерес. Его жалованье на Марсе, хотя и составляло менее одной десятой от его общего дохода, вполне соответствовало бы комфортному уровню жизни на планете, где было очень мало предметов роскоши. Он не был уверен, как именно сможет использовать свои земные ресурсы, но не сомневался, что при необходимости, ему удасться ими воспользоваться.
После долгой беседы о создании нового отдела с Уиттакером, которому удалось несколько уменьшить его энтузиазм жалобами на нехватку персонала и жилья, Гибсон провел остаток дня, составляя десятки радиограмм. Самое длинное письмо было адресовано Руф и касалось главным образом деловых вопросов (но ни в коем случае не целиком). Руф часто комментировала поразительное разнообразие вещей, которые ей приходилось делать за свои десять процентов дохода их фирмы, и Гибсон задавался вопросом, что она скажет на просьбу присматривать за неким Джеймсом Спенсером, когда он будет в Нью-Йорке, что, поскольку он заканчивал учебу в Массачусетском технологическом институте, могло быть довольно часто.
Все было бы намного проще, если бы он мог рассказать ей все, хотя она, вероятно, догадается и сама. Но это было бы несправедливо по отношению к Джимми — Гибсон решил, что Джимми узнает правду первым.
Бывали моменты, когда молчать становилось так тяжело, что он почти радовался тому, что они с Джимми скоро расстанутся. И все же Хэдфилд, как всегда, прав. Гибсон ждал уже так долго — ему придется подождать еще немного. Если он сейчас раскроется, Джимми будет смущен и обижен — а может быть, даже расторгнет помолвку с Ирэн. Самое время рассказать ему об этом, когда они поженятся и, как надеялся Гибсон, будут защищены от любых потрясений внешнего мира.
Ирония судьбы — нашел своего сына так поздно, и только это произошло — приходится вновь расставаться. Возможно, это часть наказания за эгоизм и отсутствие мужества — если не сказать сильнее — которые он проявил двадцать лет назад. Но прошлое должно похоронить себя, теперь он должен думать о будущем.
Джимми вернется на Марс, как только сможет — в этом не было никаких сомнений. И если (думал о себе Гибсон) ему не удалось испытать гордость и радость отца, берущего на руки своего только что родившегося сына, возможно позже он получит компенсацию, наблюдая, как его внуки рождаются в мире, который он помогает переделывать. Впервые в жизни у Гибсона было будущее, на которое он мог смотреть с интересом и волнением.