Страница 2 из 49
Только одно оказалось совсем не таким, как ожидалось, не страшным. — Ощущение парения в воздухе, возможность перебросить себя от стены к стене оттолкнувшись пальцем, оказались такими восхитительными — хотя помещение было слишком тесным для каких-либо амбициозных экспериментов. Невесомость (теперь, когда появились специальные лекарства и космическая болезнь осталась в прошлом) оказывается стала очаровательным, сказочным состоянием и он был рад этому. А как страдали его герои! (Его героини тоже, надо полагать, но страдания ни одной из них никогда не были им описаны.) Вспомнился первый полет Робина Блейка в полной версии «Марсианской Пыли». Когда он его описывал, то находился под сильным влиянием Д. Х. Лоуренса. (Интересно было бы когда-нибудь составить список авторов-фантастов, которые в то или иное время не оказали на него никакого влияния.)
Лоуренс великолепно описывал физиологические ощущения, и Гибсон совершенно сознательно решил победить его на его собственном поле. Он стал вспоминать, как посвятил целую главу космической болезни, описывая каждый симптом, начиная от тошнотворных предчувствий, которые можно было подавить усилием воли, до вулканических катаклизмов последних стадий, когда тебя выворачивает наизнанку, и, наконец, окончательного, милосердного изнеможения. Эта глава была шедевром абсолютного реализма. Очень жаль, что его издатели настояли на ее удалении. Он вложил так много труда в эту главу, пока он писал ее, он действительно жил этими ощущениями, если вспомнить. Даже сейчас…
— Это очень странно, — задумчиво произнес врач, когда почти бесчувственного автора протаскивали через шлюз. — Хорошие результаты медицинских тестов и сделаны все обычные предполетные инъекции. Это должно быть психосоматическое заболевание.
— Мне все равно, что это такое, — горько пожаловался пилот, следуя за кортежем в самое сердце «Космической Станции-1». — Все, что я хочу знать — это кто будет убирать мой корабль?
Никто, казалось, не был склонен отвечать на этот крик души, и меньше всего Мартин Гибсон, который лишь смутно осознавал, что это белые стены проплывают мимо. Затем, медленно, появилось ощущение нарастающего веса, и ласковое тепло начало разливаться по телу. Вскоре он полностью осознал окружающее. Он находился в больничной палате, и батарея инфракрасных ламп омывала его восхитительным, изнуряющим теплом, которое проникало до самых костей.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил врач.
Гибсон слабо улыбнулся:
— Мне очень жаль, что так вышло. Неужели это может повторится?
— Я не знаю, ПОЧЕМУ это случилось. Это очень необычно, наши лекарства еще никогда не подводили.
— Думаю, что это моя собственная вина, — сказал Гибсон извиняющимся тоном. — Видите ли, у меня довольно сильное воображение, я начал думать о симптомах космической болезни — очень ярко и живо их себе представлять — и прежде, чем я понял, что произошло…
— Немедленно прекрати! — резко приказал доктор. — Или придется отправить тебя обратно на Землю. Если твое воображение не перестанет забавляться, то какой тебе Марс, через три месяца, от тебя практически ничего не останется.
Дрожь пробежала по измученному телу Гибсона. Но он быстро приходил в себя, и ночной кошмар последнего часа уже уходил в прошлое.
— Со мной все будет в порядке, — сказал он. — Если, конечно, вы выпустите меня из этой печки, прежде чем я сварюсь.
Слегка пошатываясь, он поднялся на ноги. Здесь, в космосе, казалось странным снова иметь нормальный вес. Затем он вспомнил, что Станция вращается вокруг своей оси, а жилые помещения расположены на внешней окружности, и центробежная сила создает иллюзию гравитации.
«Великое Приключение», — с грустью подумал он, — началось ужасно. Но нужно сделать все, чтобы его не отправили домой с позором. Это не просто вопрос гордости: его репутация и влияние на читателей будут подорваны. Он поморщился, представив себе заголовки:
«ГИБСОНА ПРИЗЕМЛИЛИ! КОСМИЧЕСКАЯ БОЛЕЗНЬ ОБРАЩАЕТ В БЕГСТВО АВТОРА-КОСМОНАВТА.»
Даже степенные литературные еженедельники будут пинать его ногами, а что касается «Таймс»… Нет, это немыслимо!
— Хорошо, у нас есть двенадцать часов до старта космолета, — сказал врач. — Я отведу тебя в секцию нулевой гравитации и посмотрю, как ты там справишься, прежде чем допустить тебя к полету.
Гибсон решил, что это хорошая идея. Он всегда считал себя вполне здоровым, и до сих пор ему никогда всерьез не приходило в голову, что это путешествие может оказаться не только неудобным, но и опасным. Можно было смеяться над космической болезнью, пока сам ее не испытал. Но после всего случившегося ему уже не казалось что это пустяк.
«Космическая Станция-1» находилась чуть более чем в двух тысячах километров от Земли и совершала оборот вокруг планеты за два часа. Первая стартовая площадка человека к звездам. Она оказывала глубокое влияние на экономику межпланетных путешествий. Все рейсы на Луну или планеты начинались отсюда; громоздкие атомные корабли плавали рядом с этим форпостом Земли, пока грузы из родительского мира загружались в их трюмы. Служба регулярных рейсов ракет на химическом топливе связывала станцию с планетой, поскольку по закону ни один атомный двигатель не мог работать ближе тысячи километров от поверхности Земли. Даже этот запас прочности многие считали недостаточным, поскольку радиоактивный выброс от взрыва ядерной двигательной установки мог покрыть это расстояние менее чем за минуту.
«Космическая Станция-1» с годами разрасталась. Конструкторы — авторы ее первоначального проекта — не узнали бы сейчас свое детище. Вокруг центрального сферического ядра располагались обсерватории, лаборатории связи, уникальные воздушные системы и масса научного оборудования, в котором мог разобраться только специалист. Но, несмотря на все эти дополнения, главной функцией искусственной Луны по-прежнему оставалась заправка кораблей топливом и грузами. Отсюда человек бросал вызов огромному безлюдью Солнечной Системы.
— Ты уверен, что сейчас чувствуешь себя нормально? — спросил доктор, видя как Гибсон пытался разобраться со своими ногами.
— По крайней мере, мне так кажется — осторожно ответил он, не желая утверждать безоговорочно.
— Тогда пойдем в приемную, там тебе дадут выпить — хороший горячий напиток — уточнил врач, чтобы избежать недоразумений. — Можешь посидеть там полчасика, почитать газету, пока мы будем решать, что с тобой делать.
Гибсон был несколько разочарован происходящим. До Земли две тысячи километров, кругом — звезды, а он пьет сладенький чай (подумать только — чай!) в комнате, похожей на приемную дантиста. Окон не было — вероятно, для того, чтобы зрелище быстро вращающихся небес не действовало на психику пациента. Оставалось рыться в грудах старых журналов, а это было нелегко, потому что журналы оказались напечатанными на папиросной бумаге. К счастью, он нашел журнал со своим рассказом, который был им написан так давно, что содержание подзабылось и читать было интересно, потому он неплохо провел время, дожидаясь врача.
— Сейчас мы пойдем в камеру невесомости. Просто следуй за мной и не удивляйся ничему, что будет происходить. — С этим загадочным замечанием врач вывел Гибсона в широкий, ярко освещенный коридор, который изгибался вверх в обоих направлениях, и вправо и влево, от того места, где они находились. У Гибсона не было времени исследовать это явление, потому что доктор открыл в стене напротив дверь и начал подниматься по металлической лестнице. Гибсон машинально прошел за ним несколько шагов, но посмотрел вперед, остановился и вскрикнул от удивления.
Прямо под его ногами уклон лестницы составлял разумные сорок пять градусов, но он быстро становился все круче, пока всего в дюжине метров впереди ступени не начали подниматься вертикально. После этого — и это было зрелище, которое могло бы нервировать любого, кто столкнулся бы с ним в первый раз — увеличение уклона безжалостно продолжалось, пока ступени не начали нависать и наконец не исчезли из виду выше и позади него. Услышав его восклицание, доктор обернулся и ободряюще рассмеялся.