Изобретая чудеса

— Ладно, забей, — по старой привычке махнула рукой Лара. — Грей воду, будем мыть голову.

— Куда-то собираетесь? — Вышла из ступора Аня.

— Кондратий Федорович пишет, что все его друзья пламенно желают видеть моего брата этим вечером. — Усмехнулась Лара.

— Но его же не существует…

— Слушай, не раздражай меня! — Лара нервно отвернулась от свои трех платьев.

Дело было деликатным: во-первых, Лара была женщиной. Собственно, здесь можно было поставить точку. Слышали ли вы когда-либо о девушках-декабристках? Вот и Лара затруднялась ответить. Во-вторых, она прекрасно понимала, что все собравшиеся на этом вечернем празднике жизни из дворянских семей, даже если предположить, что все они достаточно толерантны, мы уже уяснили, что на представительницу привилегированного общества она не тянет. За время пребывания в чуждой среде, Лара, разумеется, улучшила свои манеры, но все еще не дотягивала даже до провинциальной Ани.

— Лариса Константиновна, простите, ежели я вас обижу, но не могу не задаться вопросом…

Лара, пытающаяся как можно скорее высушить длинные волосы, отвлеклась от динамичного терзания влажных кончиков, и внимательно посмотрела на соседку.

— Почему вы так странно говорите? — Она замялась, а потом добавила: — не поймите меня неправильно, но ваша речь так странна… Вы так невероятно сочетаете низкую лексику и литературные обороты…

— Хочешь сказать, что это сильно бросается в глаза? — Лара бросила мучить волосы и направилась за ширму.

— Это немного выбивает… Как вы часто говорите — напрягает. — Осторожно отозвалась Аня.

— Для меня этот язык, как иностранный, — пожала плечами Лара.

На деле так оно и было. Это, как бы хорошо ты ни старался говорить на литературном английском, рано или поздно проскользнет «that sucks», а, говоря с маленьким ребенком, выдашь «херня». И с этим ничего не поделать. У Лары не было привычки держать спину ровно и загибать сложные предложения в повседневной речи. Что здесь скажешь? Отстой.

И вот Лара стояла посреди гостиной, где каких-то пятнадцать минут назад читались стихи, и целилась в голову Евгению Петровичу. Ладно, целилась она не совсем в голову, а чуть выше, в мишень над головой, и вот, в лучших традициях произведения, в котором герою то и дело улыбается удача, Лара произвела единственный выстрел и, разумеется, попала. Лара не могла не попасть: лет с 10 она обожала тир, конечно, там ей нравился не сам процесс выстрела, а получение приза.

Евгений Петрович убрал от лица серебряный поднос, который Лара предусмотрительно всучила офицеру для защиты от вишневых косточек. Разумеется, стреляла она не настоящими пулями, если бы что-то пошло не так, Лару бы вряд ли приняли в дружный коллектив. Комната наполнилась аплодисментами. В тот момент ей очень хотелось повторить фразочку из тиктока: «За декабристов и двор, стреляю в Милорадовича», но она воздержалась — будучи не в тиктоке, подобные вещи звучали не смешно.

— Послушайте, Лариса Константиновна, — к ней подсел молодой мужчина, имени которого, она конечно же не запомнила, — но почему вы не пишете под своим именем, к чему все это?

— Знаете, если говорить о каком-либо возвышенном мотиве, куда легче выражать свои идеи, будучи неузнанным. Я могу сказать что угодно, не опасаясь, что в дальнейшем меня за это будут порицать — все негодование оставим на долю Максима Константиновича.

— Да, не поспоришь, говорите вы весьма дерзко. — Заметил тот и отпил из бокала.

— Я говорю свободно. — покачала головой Лара. — Разве не в этом смысл?

— Не пытаетесь ли вы, Лариса Константиновна, сказать, что вас не устраивает положение дел Отчизны? — Улыбнулся собеседник.

— Не сочтите за труд, сударь, избавить меня от необходимости сознаваться в чем бы то ни было. — Лара немного запрокинула голову. Знал бы этот сударь, плененный ее томной вкрадчивой манерой речи, с каким трудом идет составление этих томных фраз. — Все, что я пытаюсь сказать: не находите ли вы страшной глупостью то, что какие-то люди в кабинетах решают за меня дурна ли книга или хороша? Неужто я сама не вправе решить, что будет мне вредно?

Лара внимательно посмотрела на собеседника и, наконец, слегка улыбнулась:

— Не стоит делать вид, что хоть один из здесь присутствующих, не жаждет, хотя бы книжной свободы.

После этой фразы девушка встала, намереваясь взять чего-нибудь выпить. Подобные мероприятия утомляли ее, как перерывы между выступлениями на культурном форуме: нужно улыбаться, и, если кто-то из гостей захочет с тобой поговорить, не упасть в грязь лицом.

— Позвольте, Лариса Константиновна, — догнал ее возле стола с шампанским собеседник, — ведь в таком случае главная проблема кроется где-то вверху, не находите? — Он указал ей на два кресла около окна, намекая на необходимость продолжить разговор.

— Помилуйте! — Вздохнула Лара. — Но проблема никогда не бывает только «где-то вверху». «В конце-концов, вы сами голосуете за него двадцать лет кряду!» — Хотела поделиться она наболевшим, но вслух произнесла: — Проблема всегда в головах, покуда народ сам не поймет, что положение дел критично, ничего не изменится. — Она отпила совсем несладкого напитка и поморщилась.

— Но будь все умны, как вы, — он доверительно наклонил голову, — хотите сказать, что и потребности в изменениях не возникло бы?

— А выходит, что это только вы умны? — Она так же доверительно наклонилась к собеседнику. — Не сочтите за дерзость, но не чувствуете ли вы в себе сил взять роль Бога?

В комнате царила поразительно безмятежная обстановка, словно здесь собирались люди, затевающие страшное.

— Позвольте, но не берете ли вы и на свои хрупкие плечи столь же непомерную ношу? — Ларе показалось, что с ней просто заигрывают, но лично ее подобные темы для разговора никак не заводили.

— Я не имею привычки заблуждаться. — Лаконично отозвалась она и откинулась в кресле.

— Смею ли я надеяться на то, что вы развернете эту мысль? — Он также откинулся в кресле.

— Мы не нация революционеров… У нас никогда не будет, как в Европе. — Вздохнула Лара, знающая о том, что пройдут века, а люди так и не научатся выходить бороться за права. — Мы будем неистово ругать то, что имеем, но не пойдем что-то менять.

— Прошу простить, но я не могу здесь согласиться. — Переменился в голосе мужчина.

— Отчего же? — Удивилась Лара.

— Ежели бы Отчизна наша держала правильный курс, мы бы стали ее верными слугами!

— Откуда вам, милостивый государь, известно, что есть верный курс? — Улыбнулась Лара. — Прошу заметить, я не выражаю несогласие с вашим мнением, а просто делюсь наблюдениями: армия может сместить государя, но положение дел изменится едва ли. В конце-концов, мы всегда возвращаемся туда, откуда начинали.

Повисла неловкая пауза. Возможно для собеседника это было нормальной тишиной, но Ларе хотелось сбежать. Она и так сболтнула лишнего.

— Но ведь поэтому и необходимо создать парламент. — Наконец нашелся собеседник.

— И будет как в Британии? — Тут же парировала Лара. — Где у власти сидят одни и те же Лорды, отстаивающие свои интересы и не разрешающие журналистам про это писать?

— Почему вы так категоричны? Где ваша вера в лучшее?

Ларина вера в лучшее осталась где-то в районе рекламы поправок Конституции. Она знала, что все закончится провалом и, впервые за полтора месяца новой жизни, задумалась, что вообще она забыла среди людей, идеалы которых ей всегда были далеки. Ее самый большой страх — жестокие и беспощадные протесты, гражданская война. А все ее друзья были теми самыми бунтарями, которых бьют на митингах, дают сроки и штрафуют за плакаты со смайликами. Внезапно, ей стало невыносимо тоскливо. Она встала и бросив:

— Простите, но я просто тоскую по дому. — Спешно покинула комнату.

========== Я предпочту не говорить ==========

Лара стояла посреди прихожей в голубом платье. В тот раз она впервые надела что-то не зеленого цвета, про зеленый цвет, конечно, была совсем другая история. В тот вечер она с интересом наблюдала за своим поразительно незнакомым лицом. Все в ней точно принадлежало кому-то иному. Тогда она в очередной раз подумала, что, быть может, сошла с ума. Она смотрела на себя и понимала, что никогда не будет спасена. Тушь размазалась, а ее прекрасный принц так и не бросился за ней в погоню. Она была невероятно одинока.