Страница 80 из 93
...Решение по делу было принято: на разгром повстанцев направлялись два пехотных полка — из тех, что пришли из Малороссии. Один из них поступал в командование капитана Бестужева-Рюмина, а второй оставался у полковника Муравьёва-Апостола. Конечно, «полками» их можно было назвать лишь с большой натяжкой, но всё же... Для усиления им придали полуэскадрон ахтырских гусар и повстанческий отряд Еланина. Таким способом решалось две задачи: отправляли войска на подавление «вандейцев» и избавлялись от лишних ртов. Тем паче, что некоторые из командиров и простых офицеров довольно косо смотрели на новшества, вводимые Батеньковым. Снять же с должности командира полка Сергея Муравьёва-Апостола было невозможно без мятежа со стороны «малоросских» полков...
Правда, один «укус» Батеньков сделать сумел. Под благовидным предлогом (командировка в Псков) он сместил с должности заместителя командира повстанцев — младшего из братьев — Ипполита. Общее командование отрядом (до дивизии всё-таки недотягивали) было возложено на генерал-майора Каховского, которого Муравьёв-Апостол недолюбливал.
Построение было классическим. Впереди — ахтырцы, в центре — пехота. В арьергарде шлёпали «повстанцы», которые так и не смогли полюбить хождение в ногу. Еланин уже не пытался учить их такой премудрости, как ни пытался бороться с верными «козацкими» трубками.
...Дорога до Тихвина не нравилась с самого начала. Пока шли, местное население не то что не выходило чествовать воинов хлебом-солью (этого никто и не ожидал!), а вообще предпочитало хватать пожитки и удирать. Отряд проходил через «вымершие» сёла и деревни.
— Как французы идём, — буркнул один из старых солдат Черниговского полка.
— Почему как французы? — удивился ротный офицер-петербуржец, по молодости лет не заставший войны с Наполеоном.
— Когда французы в Москву шли, их так же встречали. Улицы — пустынные, дома — закрытые. А людишки, наверное, в лесах попрятались, — угрюмо объяснил ветеран. — Вы бы, Ваше благородие, сказали, чтобы воду в колодцах не пили. Не ровен час — отравы какой накидали!
«Вот и старайся, неси этим скотам свободу», — с горечью подумал прапорщик, помнивший весёлый азарт революционных речей накануне восстания, революционные песни, холод штыков и мороза и бесшабашную удаль его солдат и радость питерской черни в декабре. Но вмешиваться офицеру не пришлось. Видимо, точно такие же соображения были и у «главнокомандующего», который приказал делать днёвку не в селе, а выйти к речке. Да и не речка вовсе, а так — один из многочисленных ручейков, впадающих в Волхов. Курица вброд перейдёт.
Две тысячи ног мгновенно взбаламутили всю воду. В поисках чистой водицы нижние чины разбрелись вдоль русла. После долгого и пыльного марша по непривычной для конца августа жаре солдаты снимали с себя мундиры, намачивая нательные рубахи. И тут... с кручи противоположного берега раздались выстрелы. Немного, всего с десяток. Но среди солдат началась паника. Кто искал защиты за стволами деревьев, кто-то ринулся за составленным в пирамиды ружьём. Кто-то даже успел выстрелить. Но постреляли, скорее, для собственного успокоения, потому что попасть ни в кого не попали. Гусары, расседлавшие лошадей и пристроившиеся ниже по течению, бросились было прямо на спины коней, но было поздно.
Пока доехали, пока узнавали в чём дело, пока переехали речку, пока взбирались... Нападавшие убежали, оставив в воде стонущих и ругающихся солдат. Раненых вытащили к деревьям, а единственный лекарь принялся суетиться, пытаясь хоть как-то помочь. Выяснилось, что кроме пострадавших от пуль неприятеля, были и пострадавшие от своих. Кто-то в сутолоке сломал руку, кому-то полоснули штыком по лицу...
К увечным подъехали старшие офицеры.
— Что скажете, господа? — спросил генерал Каховский.
— Партизаны, — уверенно заявил капитан Бестужев-Рюмин. — Выждали удобный момент и напали. Да и стреляли они скверно! Нет ни одного убитого!
— Вы думаете? — улыбнулся Каховский. — А каково ваше мнение, Сергей Иванович?
Муравьёв-Апостол, хлебнувший пороха, был не столь категоричен, как его друг:
— Видите ли, Мишель, — обратился он к капитану, — в настоящей войне убивать врага необязательно.
— Почему? — удивился Бестужев-Рюмин. — Зачем же тогда и воевать, коли не уничтожать противника?
— Вы обратили внимание, куда стреляли нападавшие? Правильно, в ноги. И, заметьте, нет ни одного попадания ни в живот, ни в грудь — хотя это значительно легче, нежели в колено. И, бьюсь об заклад, что нет ни одного промаха! Какие выводы мы можем сделать?
— Штабс-капитан Клеопин использует кавказскую тактику, — с трудом выговорил Еланин. — Он рассказывал, что «ермоловцы» переняли её у горцев. Нападать внезапно. При нападении — не убивать, а калечить. После внезапного удара — уходить, унося тела.
— А смысл? Всё-таки противника лучше убить, — недопонимал капитан Бестужев-Рюмин.
— Вы посмотрите на наших солдат, — посоветовал Каховский. — Смысл и увидите...
Нижние чины, унтера да кое-кто из офицеров, смотревшие на стонущих и корчащихся от боли товарищей, крестились и вздрагивали...
— Видите? — продолжал генерал. — Мёртвый-то он лежит, ну и лежит себе. Не стонет и не плачет. Дело — насквозь привычное и обыкновенное. А раненый? Лежит, кровью обливается, стонет. Какова картина? И что дальше? Если бы мёртвых мы сейчас закопали (ну, куда их по жаре-то тащить?), то раненых нужно нести в обоз, приставлять к ним людей. Либо, как придётся поступить нам за неимением свободных фур, — оставить прямо здесь.
— Бросить? — не понял капитан.
— Может, стоило бы и бросить, — рассуждал генерал. — Судя по ранениям — это калеки. Они теперь только для богадельни годятся. Да и выживут ли? Но что подумают нижние чины? Стало быть, нужно оставить тут одного-двух, а то и трёх-четырёх солдат. Вот вам и весь расклад. Наши солдатики смотрят и представляют себя на их месте...
Оставив раненых на попечение трёх пожилых солдат, отряд двинулся дальше. Когда было пройдено положенное количество вёрст до следующей речки, вели себя уже более осмотрительно. Всё вокруг было оцеплено гусарами, а по углам периметра стояли ещё и пехотинцы. Солдаты заходили в воду не аки стадо, а как положено — поотделенно и повзводно. Принятые меры подействовали, потому что на сей раз никто не напал!
— Вот так-то, господа! — жизнерадостно заявил Каховский. — Что бы то ни было, но никогда партизанам не выиграть войны с регулярными частями. Даже наш прославленный пиит, который теперь у самозванца кавалерией командует, нападал только на обозы да редкие группы. А ежели всё по правилам делать, то никакие партизаны не страшны!
— А горцы? — спросил Еланин.
— А что горцы? — пожал плечами генерал. — Помнится, в бытность мою в линейных кавказских частях нападать на войско ни татары, ни чечены не решались. Даже маленькие крепости, где солдат-то всего ничего, обходили. А тут не горы, а родимые поля да леса! Самое худшее, что смогут сделать, — обстреливать нас из укрытий. Но ведь и мы можем выслать вперёд разведку, а вдоль дороги отправить оцепление. И вообще, давайте-ка, господа офицеры, командовать на ночлег! Место тут хорошее, удобное. Главное, что всё кругом на версту просматривается. С утра и разведку вышлем. Пусть господа партизаны завтрашнего дня подождут.
«Господа партизаны» ждать не пожелали. Ночью, когда большинство солдат уже спали, а в лагере остались только дежурные, расхаживавшие от одного костра к другому, раздались выстрелы. Солдаты принялись выскакивать из палаток, без команды хватать оружие. «Тушить костры!» — орали унтер-офицеры и взводные командиры. — «Они, сволочи, на свет бьют!»
В темноте и в лесу преследовать было глупо. Ждали повторного нападения, но его не последовало. Когда рассвело, выяснилось, что случайными выстрелами зацепило только одного человека. Доев вчерашнюю кашу и собрав палатки, отряд выступил в поход.
Невыспавшиеся солдаты были как сонные мухи... Вперёд, по приказу Каховского, выслали разведчиков — десяток гусар. Им было приказано смотреть за всем, что казалось подозрительным. От мысли пустить по обеим сторонам дороги боевое охранение пришлось отказаться, потому что там чередовались либо болотина, либо бурелом.