Кровавый снег декабря

— Владыка, какая тут самая грязная работа? — спросил Клеопин.

— Ну, какая же работа, та самая, нужник чистить, — повеселел настоятель. — Как в сортир ходить, так все горазды, а как чистить — так и не найти никого.

— Очень вас прошу, батюшка, отправьте на неё вон того капрала, — указал штабс-капитан на старого солдата. — Я думаю, что и вы, и он поймёте, почему...

— Понимаю, — кротко сказал настоятель и уже другим, командирским, тоном сказал: — Капрал, выйти из строя на два шага!

Капрал, ожидавший обязательной экзекуции шпицрутенов в десять, радостно вышел из строя, чеканя шаг босыми ногами.

— Возьмёшь с собой человек пять да пойдёшь по этой дорожке к отцу-келарю. Скажешь, настоятель велел вам обувку найти да нужник вычистить. Выполняй!

— Рады стараться, Ваше Превосходительство, — пуча глаза от усердия рявкнул солдат, но спохватился: — Виноват, Ваше Высокопреосвященство...

— Ступай-ступай, — благословил его владыка, пряча в бороде улыбку.

— Отец игумен, а вы в мирской жизни, случаем, не полком командовали? — заинтересованно глянул Клеопин на настоятеля.

— Суета всё это, — отмахнулся тот, но всё-таки ответил: — И полком доводилось покомандовать, да и дивизией тоже...

Николай открыл было рот, чтобы порасспрашивать ещё, но игумен покачал головой, показывая, что больше он о прошлом говорить не будет. Да и люди ждали. Поэтому штабс-капитан отдал приказ:

— Нижние чины Преображенского полка поступают в распоряжение отца игумена. Прапорщик Рогозин остаётся под стражей. Отрядам разойтись на приём пищи.

Клеопин, оставив командование Сумарокову, ушёл в свою «командирскую» келью, чтобы ещё раз обдумать сложившуюся ситуацию. Но его размышления были прерваны стуком в дверь:

— Господин штабс-капитан, — услышал он голос настоятеля. — Известия плохие.

Николай вскочил и рывком открыл дверь. На пороге стоял настоятель, а с ним какой-то мужичонка.

— Что стряслось?

Отец игумен тронул мужика за плечо и сказал:

— Вот, крестьянин здешний. В Тихвине живёт, торговлей промышляет. Ездил в Санкт-Петербург, за товаром. А что увидел — сам расскажет.

— Ездил я Питер, зерно туда возил по приказу господина прапорщика. Ну, пришлось везти, куда денешься? Опять вот бумажек получил — куда их и девать-то теперь?

— Ты по делу говори, по делу, — буркнул настоятель, тряхнув мужика за плечо.

— Ага, — кивнул крестьянин и продолжал. — Утром сегодня доехал уже до Селиверстова столба, как тут у нас один столб зовут, что кузнец Селиверст зачем-то ставил, когда ляхи ещё в монастыре были, и увидал, что там солдаты привал делают.

— Сколько солдат? — резко спросил Клеопин, быстро застёгивая мундир и навешивая пантальеру с тесаком. — Конница, артиллерия?

— Солдат — видимо-невидимо. Не считал. А конницы не видел, врать не буду. Вроде бы, одна лошадь паслась. А артиллерии, пушек стало быть, тоже не видел...

— Ты, сын мой, отвечай-ка, — вмешался игумен. — Костры там были?

— Н-ну, вроде бы, были, — неуверенно ответил торговый мужичок.

— Сколько? — продолжал батюшка.

«Ай да владыка! — восхитился Николай. — А я бы о таком и не подумал!»

— Н-ну, может, десять, — почесал крестьянин голову. — А может, все двадцать. Или — тридцать... Я же так думал, что идут они не иначе как на нас, так сразу и поспешил сюда. Ехал-то налегке, чего там в Питере сейчас купишь?

Отец игумен молча развернул болтливого мужичонку и легонько подтолкнул его к выходу.

— Что скажешь, господин командир? — прищурился настоятель, глядя на штабс-капитана, как командир полка на нового ротного. — Сколько, значит, противника идёт?

Клеопин раздумывал недолго. Что там думать-то? По уставу один костёр разжигался на десятерых.

— Думаю, Ваше... Преосвященство, что идут на нас от сотни до трёхсот человек.

— Возможно, и больше. Если спешат, то могли костёр не на десяток, а на два десятка разжечь. Стало быть, если по самому большему?

— Не больше пятисот, — твёрдо ответил Клеопин, выходя из кельи. — И, думается, что даже и поменьше будет. Человек триста-четыреста.

— Батальон, — уверенно подтвердил настоятель его предположение. — Как помнится, лошадь-то только для командира батальона полагается? Вряд ли бунтовщики что-то в уставе менять стали. Что делать думаешь, сын мой? Всё равно их раза в два-три больше будет... Отступать?

— Нет, владыка, — спокойно сказал Николай. — Пойду в наступление! Одно меня только смущает...

— Уж не трудники ли мои, от коих ты пакости ждёшь? — угадал владыка. — Боишься, что в спину ударят? Не бойся, сын мой. С этими-то я сам решу. Прапорщик ихний в подвале сидит. Хотел было тебя попросить, чтобы выпустил, но пущай ещё немного посидит. Ума поднаберётся...

Николаю было некогда раздумывать над диспозицией предстоящего боя. Подняв отряд по тревоге, штабс-капитан вывел его из города, приглядев удобную позицию. Команде поручика Наволокина было велено спрятаться да не высовываться. 11отом, когда понадобится, в тыл ударить.

— А как определить? — задал вполне резонный вопрос поручик. — Когда нам в дело-то вступать?

— Просто, — объяснил командир. — Вот когда увидите, господин поручик, что пора — тогда и вступайте! Вначале дайте нам в перестрелку войти, не торопитесь.

Это называется — объяснил! Но Клеопин, памятуя опыт боёв на Кавказе, был уверен, что Наволокин вступит в бой вовремя. А то, что солдат у него всего лишь двадцать, — так это не беда. Противник-то этого не знает! Основные силы, сотню человек без малого, штабс-капитан рассредоточил двумя цепями, на расстоянии шагах в двадцати друг от друга.

— Господа командиры, — дал он последнюю «установку» трём унтерам, исправляющим обязанности взводных. — Проследите, чтобы бойцы выбрали себе укрытие. Любое! Иной раз и камушек от пули спасёт. А лучше, пока до нас ещё не дошли, ямку какую-нибудь выройте. На полтуловища залезете — так и то великое дело! И не вздумайте встать во весь рост! И чтобы цепи стреляли по очереди да по моей команде. Первый залп — за четыреста шагов! Когда я команду подам, крикните, что целиться — только в штык ружья неприятеля! Подойдут на триста пятьдесят шагов — в кивер! За триста — в грудь! Всё понятно? Ну, с Богом!

Унтера разбежались по взводам, громкими матами заставляя народ приниматься за копанье укрытий. Особо тесаком не накопаешь, но лопат не было.

Николай, достав из кармана подзорную трубу, подарок настоятеля, внимательно всмотрелся вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Как на грех, петлявшая и поросшая кустами дорога не позволяла ничего толком увидеть.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил городничий, который вместе с капитан-исправником пошёл «воевать».

Тут же находился и остальной «штаб» — юнкер Сумароков и фельдфебель.

— Пока — ничего, — ответствовал Николай, продолжая осматривать местность.

— Ничего — это хуже всего, — меланхолично заметил исправник, принявшийся заряжать два пистолета.

— Вы, Алексей Иванович, пистолеты ружью предпочитаете? — свысока спросил городничий, имевший в своём арсенале страхолюдное немецкое ружьё, бывшее скорее охотничьим, нежели боевым.

— Так уж лучше пистолеты, нежели Ваша бомбарда, — парировал исправник, которого, оказывается, величали тут по имени-отчеству. — Вы тут не на уток охотитесь.

— Да я с ней на медведя ходил! — возмутился городничий.

— Знаю-знаю, — почти миролюбиво ответил исправник, — ходили-с. Да вместо медведя собачку свою подстрелили! Хороший был пёсик...

— Стойте, господа, — остановил начинающуюся перепалку Клеопин. — Кажется, я что-то узрел!

— Что же там? — нетерпеливо задёргался городничий.

— Пыль! — ответил Николай, отнимая от глаза окуляр. — И много. Значит, скоро они будут здесь. Давайте-ка, господа, чтобы мишени не изображать, — во-он за те деревья. И без команды не стрелять!

Скоро тучу пыли можно уже было рассмотреть безо всякой подзорной трубы. И даже услышать барабанную дробь и звук батальонной флейты.