Страница 32 из 93
В узилище угодил и адмирал Мордвинов. Николай Степанович, хоть и был графом, а также главой Вольного экономического общества и академиком, на предложение войти в правительство ответил так, что позавидовал бы пьяный боцман. По совету хитромудрого Сперанского из списка Временного правительства вычёркивать адмирала не стали, но посадили в одиночную камеру...
В Алексеевский равелин засунули Председателя Государственного совета и Кабинета министров князя Лопухина, Государственного секретаря Оленина, министра двора Волконского (дядюшку Сергея Григорьевича!), командующего войсками внутренней стражи графа Комаровского. В соседней камере находились министр юстиции Лобанов-Ростовский, военный министр Татищев, а также десяток сенаторов, не захотевших смириться с той декоративной ролью, что уготовил Сперанский. Хотя далеко не все лица, попавшие в проскрипционные списки, оказались в казематах. В последний момент было решено оставить в покое адмирала Шишкова. Радетель за чистоту русского языка, министр просвещения был объявлен под домашним арестом. Куда-то исчезли министр иностранных дел Нессельроде, министр финансов Канкрин и начальник Главного штаба Дибич. «Недостачу» возмещали офицерами, которые либо отказывались принимать присягу Временному правительству, либо сражались на стороне свергнутого ныне тирана. Последних, правда, было совсем мало, потому что после революции на офицеров-роялистов устроили настоящую охоту. Солдаты, первоначально спокойно относившиеся к контрреволюционерам (леший их подери, эти незнакомые слова!), постепенно зверели. А так как офицеры мирно сдаваться не хотели, то и живыми их старались не брать. Правда, довольно много их успело уйти. Но, как считал председатель Трибунала подполковник Батеньков: «Кто ушёл — тот ушёл. Не велики птицы. Хуже всего то, что «павлоны» Рыжего Мишку упустили».
Солдаты и офицеры Павловского полка находились в «чёрном» списке. Всё же один батальон «павловцев» выступил за императора, бросив тень на всех остальных...
Совершенно случайно выяснилась судьба генерала Дибича. Оказалось, что бывший начальник Главного штаба был убит при аресте. Но солдаты, испугавшись своего поступка, спрятали труп генерала в снег, не догадавшись снять с него мундир. Дворник, нашедший по весне мертвеца с генеральскими эполетами, сообщил о находке в участок. Выяснить подробности не удалось, потому что никто ничего не записывал.
Офицеры, которых ставили начальниками над «арестными» командами, вначале артачились. Штабс-капитан Преображенского полка Мелехин пытался вызвать на дуэль самого Бистрома. Самое странное, что ему это удалось: Карл Иванович принял картель. Стрелялись во дворе казармы, с пятнадцати шагов. Оба промазали. После этого генерал вызвал во двор караул и приказал арестовать штабс-капитана. Когда Мелехина уводили, Бистром объявил, что в следующий раз он никому не доставит удовлетворения, а будет расстреливать. Генералу поверили. Ну, разумеется, недворянское и неофицерское это дело — арестовывать своих же: пусть не сослуживцев, а собратьев по касте. Кое-кто отказывался, а кто-то и стрелялся от безысходности. Но некоторые втянулись. Особенно те, кто вышел из фельдфебелей. Как ни пытался в своё время император Павел ограничить производство в офицеры солдат из податных сословий, но получилось плохо. Имеющихся в империи дворян постоянно не хватало, чтобы закрыть все вакации. Поэтому, «воленс-ноленс», приходилось брать наилучших из нижних чинов и унтер-офицеров. А «наилучшие» — кто? В армейских, особенно в кавказских, полках в прапорщики производили толковых унтеров, отдавая предпочтение георгиевским кавалерам. В гвардейских полках эполеты цепляли всё тем же взводным унтерам и ротным фельдфебелям, кто умел глотку драть и имел кулаки побольше... Вчерашний унтер-офицер получал неизведанное ранее удовольствие, вламываясь в дома штаб-офицеров и генералов. Видеть недоумение в глазах мужчин и страх женщин, слышать рыдания и проклятия... Опять же различные мелочи вроде серебряных ложек или золотых табакерок, прихваченные в домах арестантов, можно было считать «боевыми» трофеями.
Арестантов было некому допрашивать, потому что допросчики из Министерства внутренних дел либо «болели», либо просто разбегались. Приходилось привлекать младших офицеров. Специально для них в университетской типографии отпечатали вопросник, который напоминал служебный формуляр: когда родился, где крестился, к какому чину и к ордену был представлен. Правда, нужно было ещё перечислить всех родственников (!) с указанием их местонахождения. Заполненные вопросники отвозились в Сенат. Их просматривал лично председатель Трибунала господин Батеньков, а потом передавал служащим своей канцелярии, которую уже стати называть «Тайной экспедицией». Она вначале занимала одну комнату, а потом разрослась на целый этаж. Злые языки говорили, что глава Трибунала занимается не только ловлей контрреволюционеров, а вмешивается в действия столичного полицмейстера, указывая тому, что делать и кого арестовывать. Воспользовавшись суматохой, воцарившейся после ареста Главнокомандующего Отдельного корпуса внутренней стражи генерал-адъютанта Комаровского, Батеньков взял на себя исправление его обязанностей. И хотя корпус, разбросанный по всей России, в большинстве своём нового начальника проигнорировал, однако в реальном подчинении отставного подполковника оказалась бригада в составе Петербургского и Новгородского батальонов и полубригада в Выборге. Кроме того, Гавриил Степанович объявил себя начальником Особой канцелярии, которая занималась военной разведкой. Постепенно Батеньков сосредоточил в своих руках огромную власть. Правда, до поры до времени она уравновешивалась авторитетом Трубецкого, за которым стояли гвардейские полки Бистрома. Все инвалиды Корпуса внутренней стражи не могли соперничать даже с одной ротой гвардейских егерей или преображенцев.
Прапорщики и подпоручики, отряжённые в допросчики, были недовольны полученным приказом, но деваться было некуда. Большинство хорошо знали, что рядом таятся тайные роялисты. Этому, по крайней мере, учил опыт французской революции. Но некоторые офицеры манкировали обязанностями допросчиков. А если и занимались, то без души и задора. Да и нелёгкая это работа, когда неизвестно — что узнавать? Но раз уж человека посадили в крепость, то допросить нужно. А иначе — зачем и сажать было? Были, безусловно, и романтики, которые рвались бороться с роялистами. Вот и сегодня прапорщик лейб-гвардии Финляндского полка Дмитрий Завалихин (не путать с Завалишиным), получив приказ от начальства, очень расстроился. Ему требовалось пойти в крепость и допросить одного из злостных роялистов — Николая Клеопина, который осмелился ослушаться приказа нынешнего военного министра, а тогда — командующего гвардейской пехотой генерала Бистрома. Правда, начальство намекнуло, что допрос — чистейшей воды проформа, потому что тот же Бистром должен был быть у него посаженным отцом на свадьбе. Вот это Дмитрию не нравилось. Как же быть с революционными принципами? Секретарь Робеспьера, например, узнав, что его родной брат имеет связи с шуанами, не колеблясь ни минуты, сообщил об этом в Комитет общественного спасения. Да и сам Робеспьер сумел пожертвовать своим другом Дантоном во имя революции! Ещё прапорщика расстраивало, что ему был передан письменный приказ на имя коменданта крепости об освобождении штабс-капитана из узилища. «Куда правильнее поступали французы! — сетовал Завалихин. — В России же можно и без guillotine обойтись! Делать так, как при императоре Петре, — вешать! Офицеров, в порядке исключения, можно и расстреливать». Но, увы, Дмитрий вновь и вновь с грустью повторял запомнившуюся фразу из модной комедии: «В мои лета не должно сметь своё суждение иметь!»
Нижний чин, стоящий на карауле, дунул в свисток. Из маленькой калитки в огромных воротах появился разводящий унтер-офицер. Унтер вяло глянул в предъявленную бумагу, которую из-за малограмотности читать не стал. И так ясно, что ежели бумага — то всё правильно!
Лейб-гренадерам не позавидуешь. Вот уже два месяца они несут караул при Петропавловской крепости. Офицеров в полку почти не осталось. Те, кто стоял вместе с солдатами в каре, занимаются государственными делами. А те, кто остался с бывшим императором... Их либо уже нет, либо они находятся всё в той же Петропавловке... Но всё же лейб-гренадеры службу знают. Умудрились, в отличие от тех же «преображенцев», не начать беспробудную пьянку, а остаться боеспособными. Они сделали крепость своей казармой, стянув туда имущество, боеприпасы и продовольствие. По слухам, семейные офицеры отправили туда своих жён и детей. Что ж, всё правильно. В случае поражения революции лейб-гренадерам рассчитывать не на что... И правительство уверено в надёжности Петропавловки.