Страница 3 из 93
Здравствуйте, мой дражайший друг Поль! Или, если Вам угодно и как сейчас принято, Павел. Был очень рад получить от Вас письмо. Сегодня заступил дежурным по полку, и посему есть время черкнуть пару-тройку строк друзьям. А лучшему другу, разумеется, напишу более подробно.
О делах сердечных сообщать особо нечего, но, кажется, всё идёт на лад. Несмотря на своё невежество в аглицком языке, которого хватило только на то, чтобы запомнить наизусть обрывок монолога Гамлета. Ну, тот самый, где “Быть — или не быть!” Оцените:
Но, право слово, я столько раз слышал этот монолог со сцены, то даже не знаю — сам ли его выучил или просто запомнил. Но всё же так хотелось бы, чтобы её папаша был русофилом! Да и Элен моя больше походит на русскую Алёнушку из сказок, которые читала мне няня, нежели на чопорную аглицкую girl. Но всё же, повторюсь, — дело идёт на лад. Где-нибудь ближе к Рождеству будет объявлено о нашей помолвке. А уж к весне следующего, 1826-го года обязательно сыграем свадьбу. Вас, мой дорогой друг, я хотел бы видеть шафером. Я говорил со своим начальником о свадьбе, он не возражает, хотя и спросил: “Будет ли молодая супруга следовать за полком, или же я собираюсь подавать в отставку? ” Объяснил ему, что пока до имения Элениного батюшки всего лишь пара часов, то подавать в отставку не намерен. А буде наш полк направят куда-нибудь на Кавказ, то супруга может меня подождать и дома. Кстати, где-то рядом с Вами, в Черниговском полку, служит подполковник Сергей Иванович Муравьёв-Апостол. Тот самый, которого перевели из лейб-гвардии Семёновского. Правда или нет, что он платит профосу, чтобы тот помягче порол солдат его батальона?
Засим Ваш преданный друг Николай Клеопин».
Из письма штабс-капитана Николая Клеопина Элен Щербатовой:
«1 ноября осьмсот двадцать пятого года. Казармы лейб-гвардии егерского полка.
Дорогая Элен! Ужасно хотелось бы увидеться с Вами, когда рядом не будет Вашей дуэньи. Или пусть даже она будет рядом. И пусть она изрекает свои аглицкие сентенции. Когда Вы рядом со мной, то мне этого достаточно. Одна беда — свободного времени у меня всё меньше и меньше. Надеюсь, что Ваш папенька не серчает, что я не смог составить ему партию в шахматы? Откровенно, сам переживаю из-за этого не меньше. Но поверьте, что Харитон Егорович напрасно упрекает меня в том, что я вожу дружбу с г-ном Еланиным. Павел Николаевич — прекрасный человек и офицер. И в Вятский пехотный полк Поль (как мы его зовём меж собой) перешёл не из-за каких-то там карбонарских или фрондёрских штучек, а исключительно из-за дуэли с поручиком S., который ранее также служил у нас в полку. Кстати, дуэль так и не состоялась, потому что этот поручик попросил извинения у самого барьера. Нет-нет, отнюдь не из-за трусости, а просто признал свою неправоту. Он даже настаивал, что право первого выстрела уступает безо всякого жребия Еланину. О дуэли той стало известно, и все стороны были наказаны. Тот поручик, как вызвавший на дуэль, был направлен на Кавказ, а Еланин — в секунданты, в провинциальные полки. Скажу Вам откровенно, дорогая Элен, секундантом Павла Николаевича должен был быть я. Но я в ту пору гостил в имении у матушки. И даже не знаю — радоваться или огорчаться. С одной стороны — не был рядом с другом. С другой — не был бы сейчас рядом с Вами. Кстати, Павел Николаевич очень хвалил своего полкового командира, полковника Пестеля. Батюшка Ваш, Харитон Егорович, тоже хорошо о нём отзывался. Представьте, Элен, Пестель принял худший в корпусе полк и в короткий срок сделал его одним из лучших! А ведь Павел Иванович Пестель до сих нор страдает от ран, полученных при Бородино! Простите меня, Элен, что я так горячо рассказываю о вещах, которые Вам, должно быть, скучны, и ничего не говорю о своих занятиях аглицким языком. Но, как мне кажется, Ваш папенька готов принять меня в женихи и так. Николай Клеопин».
Из письма штабс-капитана Николая Клеопина другу Павлу Еланину:
«15 ноября осьмсот двадцать пятого года.
Здравствуйте, уважаемый Павел Николаевич!
Получил вчера Ваше письмо, которое, не скрою, меня очень озадачило. Вы спрашиваете меня о том, как я отношусь к “семёновской истории”, о которой Вам рассказал подполковник Муравьёв-Апостол? С его слов, полковник Шварц “бессмысленными учениями и постоянными придирками настроил нижних чинов против себя”, что и привело к бунту. Возможно. Но, уважаемый Павел Николаевич, насколько мне известно, лейб-гвардии Семёновский полк, созданный ещё государем Петром Великим, был лучшим в Русской армии. А что увидел полковник Шварц, приняв этот “лучший” полк? Нижних чинов, которые вместо строевых смотров и выполнения ружейных артикулов занимаются исполнением работ, которые следовало выполнять исключительно градским обывателям и ремесленникам. Разве должен защитник Отечества шить сапоги, латать исподнее для мещан или вязать перья для султанов на продажу, пусть даже и Высочайшим особам? А унтер-офицеры, которые превратились в коробейников, распродающих по столице товары своих солдат? Если отправить таких “воинов” на Кавказскую линию или на границу с Персией, то можно сразу и отступать. Мой друг, Вы уверяете меня, что честные офицеры, такие как подполковник Муравьёв-Апостол, пострадали зазря, потому что “он не позволил своей роте присоединиться к мятежу”. А как бы ещё должен поступить командир роты, дававший присягу и обязанный соблюдать дисциплину? И что делали “честные офицеры”, которые попустительствовали тому, что их солдаты стали превращаться в капиталистах крестьян, а не быть защитниками России? Право, друг мой, я не могу Вас понять. По мне, так полковник Шварц поступил так, как он должен был поступить. Далее, в своём письме, странном для меня, Вы пишете, что и генерал Ермолов, и сам Александр Васильевич Суворов-Рымникский боролись с тиранами. Я слышал о том, что Ермолов был арестован по “смоленскому” делу, когда он и иже с ними пытались свергнуть законного императора. Не знаю, так это было или нет. Но я слыхал, что Александр Васильевич был отправлен в ссылку в Кончанское за то, что отказался снимать полюбившийся ему австрийский мундир. Ежели его отправили туда за участие в заговоре (в чём я, например, сомневаюсь), то остаётся удивляться монаршеской милости. Вы знаете, дорогой друг, когда-то мой предок, поручик Аггей Клеопин, служивший, к слову, в одном полку с братьями Орловыми, отказался выступить против законного императора Петра, за что и заработал вначале остуду императрицы, а потом — её уважение и чин бригадира. Простите моё долгое и сумбурное письмо, но думаю, что Вы уже поняли моё credo. Храни Вас Господь от опрометчивых суждений и решений.
Ваш друг по-прежнему — Николай Клеопин».
Из письма штабс-капитана Николая Клеопина своей невесте, Элен Щербатовой:
«25 ноября осьмсот двадцать пятого года.
Здравствуйте, моя дорогая Элен Харитоновна, моя любимая Алёнушка! Не знаю, дошли ли до Вас и до папеньки эти тревожные слухи. Говорят, что в Таганроге тяжело заболел Государь Император и врачи не надеются на его выздоровление. Не дай Бог, если он умрёт. Разумеется, мы все будем служить верой и правдой новому государю. Только ползут самые разные слухи — а кто будет императором? Странно — и кому нужны эти чёрные сплетни? Разумеется, императором будет Его Высочество Константин Павлович. Как Вы знаете, генерал-лейтенант Бистром, которого мои егеря просто боготворят, командовал нашим полком во время войны осьмсот двенадцатого года. Карл Иванович при сегодняшней встрече с офицерами твёрдо сказал, что иного императора, нежели Константин, нет и быть не может. Все слухи о “секретном” Манифесте ныне здравствующего императора Александра, дай Бог ему здоровья и скорого выздоровления, — вздор. Милая Алёнушка, послезавтра, то есть ноября двадцать седьмого числа, я свободен от службы и с самого утра приеду к Вам. Надеюсь, мы наконец-то сможем поговорить без Вашей дуэньи! Любящий Вас — Н. К.»