Страница 2 из 93
Интересно, о каком Борисоглебском он говорил? Уж не о том ли селе, что в Нелазской волости Череповского уезда? Тогда мы будем соседями с матушкой Николеньки».
«22 августа 1825 года.
Сегодня леди Гаррах сделала мне замечание: почему я веду дневник на французском языке, а не на аглицком, или хотя бы на русском? Ага, что бы она совала свой длинный нос в мой дневник! Забавно, но когда папенька первый раз представил мне гувернантку, леди Гаррах показалась мне такой страшной. А потом услышала, как дворня называет её «леди Горохова», и мне стало смешно. А папенька как-то сказал, что леди Гаррах и в самом деле носит фамилию Горохова. Я тогда очень удивилась, а он объяснил, что когда англичане бежали от Кромвеля, то многие поселились в России. Надо спросить у папеньки — а кто такой Кромвель? Какой-нибудь английский король, который был очень злым. Вчера приезжал Николенька. Так хотелось поговорить с ним о чём-нибудь, но не знаю, о чём говорить. Получается как-то глупо — я говорю всё не о том. А о чём говорить, я даже и не знаю».
«27 августа 1825 года. Николенька опять в отъезде. Прислал мне записочку, что не сможет быть в воскресение на службе, потому что отправляют встречать какого-то посланника в Новгород. И что же этот посланник — не мог прибыть Невой, как все приличные посланники? Но папенька сказал, что посланник уже прибыл Невой, а в Новгород он ездил осматривать, с целью полюбопытствовать, старинные монастыри. А чего же их любопытствовать? Добро бы ехал помолиться! Хотя будет ли посланник молиться в православных монастырях? А теперь вот езди, встречай. Недавно были в гостях у Шишковых, родственников адмирала. Их племянник, студент Императорского университета, стал разговаривать с леди Гаррах об англичанах. Забавно, но оказывается, многие родовитые люди, имевшие известные фамилии, стали переделывать их на русский лад. Шотландцы Гамильтоны стали Хомутовыми, а Мак-Магоны — Макагоненко».
«10 сентября 1825 года. Сегодня Николеньке было даровано звание штабс-капитана. Я так рада за него! Но он почему-то не приехал. И почему-то записку о присвоении чина прислал не мне, а батюшке. Когда я спросила батюшку — почему Ник не смог сегодня приехать? — он только ухмыльнулся в усы. Сказал что-то вроде того, что положено представляться (или проставляться?) господам офицерам в полку. А зачем представляться? Ладно бы, если он переходил в другой полк. Странные эти люди, военные. И вообще мужчины все странные».
Из письма штабс-капитана лейб-гвардии егерского полка Николая Клеопина другу Павлу Еланину, командиру роты Вятского пехотного полка в город Каменку Малороссии:
«15 сентября осьмсот двадцать пятого года. Писано в Петербургских казармах егерского полка.
Здравствуйте, дорогой Поль! Письмо Ваше, присланное с оказией, получил ещё в конце августа. Однако сразу ответить не смог. Причиной явилось то, что можно сказать словами того англичанина, которого я вынужден читать по прихоти моей невесты: “Неладно что-то в Датском королевстве”. Простите меня за столь частые упоминания всего аглицкого. Я не становлюсь англоманом. Скорее, уж стал англофобом. Правда, это не распространяется на аглицкое оружие. Ружья (окромя тех, что поставлены были во время войны с Наполеоном!) и особенно пистолеты у них, сами знаете, замечательные. Как хорошо, что почтенный the father стал почитателем англичан, а — не приведи господи! — турков или индусов. Я хотя и выучил на Кавказе не одну сотню татарских слов, но как вспомню ихние чёрточки и завитушки, то просто дурно становится...
Многие наши офицеры, особенно старшие, либо сказываются больными и берут отпуска, либо вообще просят отставку. А ввиду того, что Государь Император по-прежнему пребывает в Таганроге, то оные отставки им никто не подписывает. Но всё же, полковое начальство смотрит сквозь пальцы на неявки обер-офицеров на службу. Более того, скажу Вам, подходит ко мне третьего дня мой командир полка и спрашивает: “А не хотите ли Вы, господин штабс-капитан, в имение съездить? ” А я, может быть, и рад бы съездить, повидать маменьку. А потом отвёз бы её в Петербург, и, может, уговорила бы она Харитона Егоровича не усердствовать так в моём обучении аглицкому языку. Может быть, потом, после свадьбы, и выучил бы его как-нибудь. А может быть, и не выучил бы... Но как уехать, если из всей нашей роты осталось всего три офицера, а в полку их осталось не более двадцати?
Касательно женитьбы. С разрешения любезнейшего Харитона Егоровича отстоял службу вместе с Элен Харитоновной на праздновании Рождества Пресвятой Владычицы нашей Богородицы. Правда, Элен была не одна, а в сопровождении всей семьи, включающей не токмо родителей и братьев, но и Гороховую леди, которая разговариваете Элен исключительно на своём родном языке. К счастью, заделавшись англоманом, у Харитона Егорыча хватило ума не заделаться пуританином (или кто там у них сейчас?).
Эх, а съездить бы сейчас в имение недурственно. Какие яблоки в нашем селе Борисоглебском! А караси! А еслише полениться и съездить к тётушке в уездный город Череповец, что матушка-Екатерина учредила, то какую рыбу можно поудить в реке Шексне! Помните, у старика Державина: “Шекснинска стерлядь, золотая! ” За эту рыбу новгородцы и москвичи сто лет воевали. Эх, брат, разболтался-расписался, а уже пора! Служба-с.
Остаюсь преданный Вам друг, лейб-гвардии егерского полка штабс-капитан Николай Александров Клеопин.
Р. S. О главном-то и не сказал. 10-го сентября пожалован был чином штабс-капитана. Ввиду отсутствия Императора реляция была подписана военным министром Татищевым. Погудели славно. Правда, Элен потом дулась на меня целый день».
Из письма штабс-капитана лейб-гвардии егерского полка Николая Клеопина невесте:
«20 сентября осьмсот двадцать пятого года. Писано в казармах л.-гв. Егерского полка.
Дорогая Элен! Очень рад, что Ваш батюшка, славный Харитон Егорович, разрешил называть Вас в письмах без отчества. Думается мне, что дело наше небезнадёжно. Вы упрекнули меня, что я не был в прошлую пятницу на балу, который давался по случаю празднования Дня московского полка, в котором служил Ваш батюшка. Но, прежде всего, хотел бы сказать, что на этом балу мне и быть-то просто-напросто не положено. Иное дело — Ваш батюшка — ветеран полка, и Вы, его дочь. Кстати, недавно узнал о том, что сэр Вальтер Скотт (простите, что опять по-русски), отказывается от всех доброхотных подаяний, которые ему навязывают друзья и поклонники таланта. Якобы сэр Вальтер сказал, что: “Мне поможет моя правая рука! ” Всё-таки хоть и вложил сей лорд деньги в непонятную аферу, но остался благородным человеком! С разрешения Вашего батюшки хотел бы посетить вместе с Вами ближайшую воскресную обедню.
Ваш Николай Клеопин».
Из дневника Элен Щербатовой:
«23 сентября 1825 года.
Слава Богу, папенька разрешил именоваться нам без этих дурацких «вичей». Хотя в своём дневнике и в мыслях я давно уже зову его просто «Николенька». Николенька недавно назвал меня Алёнушкой. Было так приятно. Кажется, имена Елена или Алёна (что, впрочем, одно и то же) звучат гораздо лучше, нежели какое-то дурацкое Элен. А когда меня называют “Элен Харитоновна”, то чувствую себя старухой лет тридцати.”
“29 сентября 1825 года. Николенька бывает очень редко. Говорит, очень много дел. Папенька ему только поддакивает. Нет бы сказать — а почему это, мой будущий зять, Вы так мало уделяете времени своей будущей невесте? Я попыталась было поговорить об этом с папенькой, а он только зыркнул на меня и оборвал: “Молчи! Не женского ума это дело”. Вечером плакала».
Из письма штабс-капитана лейб-гвардии егерского полка Николая Клеопина другу Павлу Еланину, командиру роты Вятского пехотного полка в город Каменку Малороссии:
«15 октября осьмсот двадцать пятого года.