Остальное от лукавого

— Чайку сделай, — голосом, не привыкшим к возражению,  распорядился он, обращаясь к парню, который стоял рядом, будто в ожидании указаний. — Только чашку как следует помой, — добавил мужчина, взяв двумя руками принесенный бутерброд и примеряясь, с какой стороны его лучше откусить.

На нем был темно‑синий костюм. Между расстегнутых верхних пуговиц белой рубашки сверкала толстая золотая цепь. Алексей сразу узнал его и понял, что его положение очень скверное. Это был начальник городской полиции – Семен Васильевич Онопко. Судя по тому, что пришел он лично, не прячась, шансов выжить у Алексея было очень мало.

— Ты бы лучше, парень, не молчал и Христа из себя не изображал. Никаких благодарных зрителей здесь нет и не будет. Когда все закончится, тебя просто закопают где‑нибудь в лесополосе или на свалке. Будешь числиться, как пропавший без вести. А слух пустим, что испугался и сбежал из страны, потому что дело на тебя завели нехорошее: о совращении малолеток. Уяснил?

Семен Васильевич Онопко говорил, не переставая жевать и одновременно смотреть на Алексея маленькими черными кабаньими глазками.

— Знаю я, таких, как ты... С детства обиженных. Мол, «все вокруг гавно, а я один белый и пушистый». Вечно всем недовольные. Поначалу вы безобидные, но когда до вас доходит понимание своей ничтожности, начинаете водку на кухне жрать и жену бить... И то, если она сдачи дать не может, — хохотнул он, обернувшись на дверь. — В общем, скажу тебе честно: дела у тебя паршивые, и сделать уже ничего нельзя. Только вот... —  он тяжело поднялся со стула, подошел к Алексею, кряхтя присел перед ним на корточки и, с любопытством заглядывая ему в глаза, с усмешкой добавил: — А вот как ты проведешь свои последние часы, зависит от тебя самого.

Потом выпрямился, вернулся к столу, не присаживаясь доел бигмак и крикнул, обращаясь к кому‑то в другой комнате:

— Понтий! Как там тебя... Пантелей!

В комнату вошел очень худой пожилой мужчина с большим кухонным ножом в руке. Поверх одежды он надел, видимо, кем‑то оставленный белый врачебный халат с нелепым красным крестом на нагрудном кармане.

— Я съезжу на работу, — сказал ему Онопко, — вернусь через час, — он взял со стола бумажный стакан, проткнул соломинкой крышку и сделал большой глоток. — С детства люблю молочный коктейль, — Семен, не отрываясь, допил напиток до дна и, причмокивая, тихо процедил: — За это время вы должны узнать у него все: от того, в какой детский сад он ходил, до имени девки, с которой он невинности лишился. И главное, кто дал ему информацию.

— Хорошо, начальник, — скрипящим  голосом ответил Пантелей. — Молодые с ним с удовольствием поработают, а я руки сейчас отмою и пора обед готовить.

— А ты, смотрю, как всегда хочешь чистеньким остаться? — прищурившись с ядовитой ухмылкой, произнес Онопко. — А ведь ты столько натворил, что даже если до конца жизни в монастыре одними сухариками питаться будешь и молиться круглыми сутками, то все равно всех грехов не замолишь.

— Богу виднее, кого и за что прощать, а кого наказывать, — хмуро огрызнулся Пантелей.

— Ну хорошо, хорошо... Только отвечаешь за результат все равно ты, а не эти... — Семен Васильевич пренебрежительно махнул рукой в сторону второй комнаты.

Как раз в это время из нее вышли два похожих друг на друга молодых парня. Один держал в руках чашку с чаем, которую просил Семен Васильевич несколько минут назад. Второй с наглой улыбкой смотрел на Алексея, будто радуясь предстоящей возможности выбить из него информацию.

— Отвечаешь в любом случае ты, — покосившись на них, повторил начальник полиции.

Потом презрительно посмотрел на каждого из присутствующих и неспешно направился к выходу. В этот момент у него в телефоне заиграла мелодия из старого фильма «Джентльмены удачи». Звонил его сотрудник, один из наряда, который вызвали на какую‑то квартиру бдительные соседи.

— Позвонили в дежурку и сказали, что какие‑то азиаты из квартиры все утро коробки в машину грузят, — доложил полицейский. — Мы приехали, а здесь несколько нагловатых приезжих из теплых стран. Хотели в отдел отвезти, но их старший мне сразу ваш телефон дал. Говорит: «Позвони своему начальнику». Я даже не знал, что это ваш номер...

— Ну теперь знаешь. Раз дали мой телефон, значит, нечего тебе там делать. Езжай дальше... — он со злостью надавил на кнопку отбоя, убрал телефон и быстро вышел из квартиры.

— Полкан сегодня как зверь, — прошипел сквозь зубы парень с чашкой.

— Он другим и не бывает, — ответил Пантелей

Семен Васильевич Онопко еще в юности получил кличку Полкан за готовность в любую секунду, не задумываясь, наброситься на любого обидчика. Позже, когда он уже работал в милиции, говорили, что его за глаза зовут Полканом из‑за собачьей преданности своим хозяевам. Он служил им, когда они еще были бандитами, потом когда стали депутатами и, естественно, когда они уже официально возглавили городскую администрацию.

Но Семен давно уже стал другим. Он изменился, когда понял, что деньги не являются универсальным пропуском в любое общество и не дают ему право чувствовать себя на равных даже с теми, на кого он столько лет работал. Для всех он так и остался продажным ментом. Он мог делать для них все: закрывать уголовные дела, собирать информацию, устранять неугодных, но при этом всегда оставаться лишь обслугой.

Тогда Онопко решил, что незачем впустую тратить силы на то, чтобы выбиться в высшую лигу. Достаточно иметь на каждого из своих «боссов»  папочку с документами и лучше будет, если они об этих папочках будут знать. Пусть презирают, пусть ненавидят, но главное, чтобы боялись... Мысль, что все те, кто смотрит на него свысока, находятся у него в руках, вносила в его жизнь смысл, остроту и иронию.

Какой бы сволочью не был начальник полиции, но пока он был в комнате, Алексею было чуть спокойнее: все‑таки официальное лицо. Теперь, оставшись с тремя явными уголовниками, он почувствовал жуткий страх.

Пожилой сразу ушел готовить обед и в комнате остались только два молодых парня. Один из них взял стул и поставил его рядом с Алексеем. Второй принес красный целлофановый пакет и, проверяя, нет ли в нем дырок, встал напротив.

— Начнем с чего попроще, — предложил он. У него не было верхних передних зубов, и поэтому он сильно шепелявил.

— Нужен прозрачный пакет. Этот не пойдет, глаз не видно будет. Не интересно, — возразил другой, который уже сел на стуле. — Я люблю смотреть в глаза.

— Где я тебе прозрачный возьму? — обидчиво произнес шепелявый.

Алексей поразился тому, что они будто не считают его за живого человека: такого же обычного русского парня, как и они, который, вообще‑то,  не сделал им ничего плохого. Парни обсуждали детали пыток, будто речь шла о чем‑то обыденном, вроде выноса мусора.

— Хочешь смотреть в глаза? Смотри! — весело вскрикнул беззубый и, высоко взмахнув рукой, будто пробивая по мячу, ударил Алексея ногой в живот. — Ну, как у него глаза? — он сделал пару шагов назад и с разбегу ударил еще раз.

Леша повалился бы на пол, но помешали наручники. Пытаясь вдохнуть воздух, он как рыба, выброшенная на берег, хлопал ртом, но насыщения не было.

Шепелявый присел рядом, за волосы поднял его голову и повернул к тому, который сидел на стуле.

— Ну чего там у него с глазами? Есть в них то, что ты ждал?

— Еще нет, но скоро появится, — засмеялся парень. — У нас и время для этого есть, и способы разные. Где твой пакет?

Беззубый поднял с пола пакет и, расправив его, занес над головой Алексея.

В этот момент в комнату вернулся пожилой мужчина. Он подошел к ним и вырвал пакет из рук шепелявого.

— Идите поешьте. Он, может, уже готов все рассказать, — прохрипел Пантелей.

— Да мы только начали... — расстроился сидящий на стуле.

— Как начали, так и закончили...

— Ты, Понтий, не командуй, а то рядом с ним приляжешь, — злобно просипел пустую угрозу беззубый.