Остальное от лукавого

Их роман с Алексеем начался в институте. С первой случайной встречи у нее появилось ощущение, что она встретила очень близкого человека, которого знала очень давно, только он несколько лет был где‑то далеко. Им не надо было даже говорить, обсуждать книги, фильмы, события: они понимали друг друга без слов.

А еще Насте нравилось смотреть на него, когда он спал. В это время по его лицу можно было понять, что ему снится. То в нем читалась настороженность, то радость и он улыбался как ребенок, но чаще всего он  выглядел удивленным. Может потому, что в это самое время он видел какие‑то невероятные фантастические сны.

Денег, чтобы снять квартиру, у них не было, но хорошие знакомые дали  ключи от своего бабушкиного домика, расположенного прямо на берегу реки. Дом был маленький, бревенчатый, покрашенный голубой краской. Очень старый, но с шикарной настоящей русской печкой, с лежанкой наверху и деревянными полатями под потолком.

Обычно они приезжали в деревню в пятницу вечером. Дом  встречал  их холодом и сыростью, поэтому Алексей сразу разжигал печь. Первым делом складывал внутри большого печного горнила маленький костер из заготовленных сухих лучинок. Не торопясь давал им разгореться. Сначала дым шел куда угодно, только не в трубу. Но через несколько минут печь будто оживала. Появлялась тяга, и маленький костер внутри неё вспыхивал ярким огнем. Языки пламени устремлялись вверх и теперь можно было подкладывать дрова побольше. Через час огромная печь, в которой когда‑то пекли хлеб, пироги и блины, пылала жаром.

Прямо напротив печки стоял кухонный стол и массивные деревянные стулья. Они усаживались, грелись, пили чай и слушали, как потрескивают дрова, наполняя весь дом живым теплом. Иногда, не дожидаясь пока в комнатах окончательно станет по‑домашнему уютно, они забирались на печную лежанку, где даже на старом овчинном тулупе им было так же мягко, как на пуховой перине.

Настя видела, как счастлив Алексей. Это одновременно ее и радовало, и озадачивало. Она понимала, что он готов прожить с ней в этом домике всю жизнь. Но ей этого было мало. И совсем не потому, что она мечтала о красивых машинах, дорогих курортах и прочей ерунде. Просто принять то, что им всю жизнь придется нуждаться, она не могла. Она вспоминала своих родителей и понимала, что так жить она не хочет и не сможет. Пусть не будет красивых шмоток и искрящихся драгоценностей, но мечта быть должна. Такая, чтобы в жизни появлялся смысл и надежда на счастливые перемены.

С директором завода Романом Шмидтом она познакомилась, когда работала на выставке. Для нее это была обычная подработка.

Денег всегда не хватало, и Настя часто подрабатывала переводчиком, устраиваясь на время проведения выставок в какую‑нибудь фирму. Она хорошо знала английский и немецкий, привлекательно выглядела, была коммуникабельной, и поэтому с этой работой у нее проблем не было.

В тот день директор завода лично привел к их стенду каких‑то поляков. Они расселись вокруг стеклянного столика и Роман Иванович увлеченно принялся рассказывать им про перспективный самолет. Насте сразу показалось, что авиационная техника гостей совсем не интересует. Они с большим интересом рассматривали ее ноги, чем выставочные буклеты. Может быть, поляки решили, что таким важным клиентам, как они, предоставляются какие‑то дополнительные услуги, потому что когда уходили, пытались узнать не контакты предприятия, а номер Настиного телефона.

Немного расстроенный из‑за потраченного впустую времени, директор предложил Насте перекусить здесь рядом, на территории Выставочного центра. Она оглядела его внимательно и, решив, что он абсолютно не опасен, согласилась. Тем более, что те пару бутербродов, которые она предусмотрительно взяла из дома, были уже съедены, а до конца рабочего дня было еще очень далеко.

В кафе Роман Иванович откровенно признал, что понимает поляков: «Зачем им российские самолеты, которых еще и нет, когда «Боинг» и «Аэробус» мгновенно предоставляет и самолеты, и кредиты под них».

— Скоро  технику, которую мы лепим из китайских запчастей по старым, еще советским технологиям, никто покупать не будет, — сказал он с сожалением.

— А почему так? — поинтересовалась Настя. — Разве у нас нет хороших инженеров и конструкторов?

— Инженеры у нас есть. И конструкторов хороших полно, — с грустью в голосе покачал головой Роман Иванович, — а вот управленцев порядочных и толковых нет. Одни карьеристы и чьи‑нибудь родственники. Со всей страны сотню толковых топ‑менеджеров не наберешь. Посмотрите на правительство. Чьи‑то жены, чьи‑то любовники, чьи‑то детишки, ну и просто бездари‑карьеристы, умеющие только красиво хвалить начальство. Проблема в том, что из дурака умного человека никакая наука сделать не может. Дурак – это навсегда. И неважно, где он работает – ворота на рынке сторожит или в правительстве всей промышленностью заведует. А без толковых управленцев экономика – как часы без  шестеренок...

На следующий день директор опять подошел к их стенду и снова  пригласил Настю в кафе.

Когда выставка завершила свою работу, всем, кто на ней работал, завод выписал очень солидные премии. Настя догадывалась о причине такой щедрости, но, естественно, была только рада. А через две недели директор ей позвонил с просьбой помочь с каким‑то переводом. Еще через месяц у него опять нашлась для нее работа. Настя не отказывалась. Тем более, что он вел себя очень корректно, без всяких намеков.

Прошел почти год с той выставки. Алексей увлекся каким‑то интернет‑проектом, о деталях которого  почему‑то не рассказывал. А у Насти появилось ощущение, что она застыла во времени. Каждый новый день был похож на предыдущий. Даже их встречи с Лешей проходили, как ей казалось, по одному и тому же сценарию. Она убедила себя в том, что в любви, если не двигаешься вперед, то все разрушится. А они запутались в какой‑то паутине ненужных дел и планов, которые никуда не вели. От этого на нее иногда накатывала такая паника, что хотелось прыгнуть в первый попавший поезд и под стук колес уехать на край света.

Директор продолжал присылать ей на почту материалы, требующие перевода. Иногда приглашал ее пообедать. За свою работу она получала вполне прилично, уже не сомневаясь, что причина этого не только в ее хороших знаниях. Конечно, это давило на нее. Поскольку отказываться от денег было глупо, а давать ему надежду – не порядочно.

Роман Иванович был старше ее лет на двадцать. Настя слышала, что у него есть семья, дети. А узнав его получше, понимала, что его интересует не просто интрижка с быстрым сексом, а что‑то большее. Иногда дома по вечерам она представляла свою жизнь с Романом Ивановичем, но далеко в своих фантазиях не заходила, и обычно они заканчивались смехом и звонком Алексею.

 Так было до прогулки по реке на небольшом кораблике.

*****

Роман Иванович уговорил Настю на эту экскурсию объяснив, что могут быть важные иностранные гости и потребуется переводчик.

Но ни иностранных, ни каких‑то других гостей и пассажиров на кораблике не оказалось. И это Настю совсем не расстроило. Даже догадавшись, что важные гости придуманы и все это специально спланировано директором, она не стала переживать и волноваться. Она давно чувствовала усталость и подумала, что небольшое развлечение ей не помешает.

То ли так совпало с ее настроением, то ли волны укачали, но в этот вечер ей не хотелось думать ни о чем серьезном. И поэтому, сама того не сознавая, она отключила в голове то, что отвечает за контроль и логику.

Роман Иванович подготовился основательно. Не было разве что цыган, и сам он совсем не был похож на Паратова‑Михалкова. Но было много цветов в красивых корзинах и веселеньких глупых воздушных шариков в форме сердечек.

Они с ним расположились под тентом на корме на мягких белых диванах. Играла красивая музыка, вероятно, собранная каким‑то диджеем специально для романтических встреч уже немолодых гостей. Мелодии Нино Рота из «Ромео и Джульетты» смешивались с «Шербурскими зонтиками»  Леграна. Над вечерней притихшей речной водой Шарль Азнавур сменял Джо Дассена и Челентано.