Страница 8 из 13
Они поднялись на очередной мостик и, облокотившись на каменные перила, смотрели на темную воду.
— Как у тебя на личном фронте? — спросил Николай, рассматривая, как течение пытается увлечь за собой длинные, еще зеленые водоросли.
— Даже не знаю, как сказать... Все спуталось. Одно точно – затягивать больше нельзя.
— Так-то оно так. Но если сразу что‑то в человеке не нравится, то вряд ли это куда‑то исчезнет. Люди не меняются. Скорее, все проблемы лишь увеличатся. Но с другой стороны, проблемы будут всегда и со всеми. Ждать какую‑то выдуманную женщину можно бесконечно, — Николай вздохнул. — А еще хуже – из ушедших навсегда делать идолов и всю жизнь им поклоняться.
— Ты все это сейчас серьезно говорил? Про смену власти? — вернулся к теме разговора Максим. — Как‑то странно все. По телевизору в программе «Время» у нас развитой социализм и ждет нас светлое будущее...
— Очень серьезно. И, похоже, мы уже проиграли. На всех фронтах, — Николай повернулся к другу, продолжая опираться одним локтем на перила.
— Почему это?
— Потому что позиция у нас плохая, — горько рассмеялся он. — Мы как кролики в чистом поле. Бегаем туда‑сюда всегда на виду, а они хорошо замаскировались, сидят в засадах и из винтовок с хорошей оптикой нас отстреливают.
— Ну, а люди, а идея?
— Идею так извратили, что она ничего кроме смеха не вызывает. А люди... — Николай опять склонился с моста. — Людям, если идеи нет, не хочется равняться на Павку Корчагина. Им хочется итальянские сапоги, американские джинсы, японскую радиоаппаратуру и чтобы колбаса была двадцати сортов.
— Так может и хорошо, если это появится?
— Конечно хорошо... Только на всех пряников никогда не хватает. Да и вопрос сейчас не в том, будет ли в стране колбаса или нет, а будет ли завтра сама страна, — Николай нагнулся, поднял еловую шишку и бросил ее в реку. — Считай, что дерево посадил, — улыбнулся он. — Если тебя мое мнение интересует, то возвращайся в прокуратуру. Или к нам иди. Нам сейчас ой как люди толковые нужны. А рисовать можно и по воскресеньям, — Николай посмотрел на друга. В его глазах опять появилась твердость, но твердость смешивалась с печалью. — Иногда, Максим, надо делать не то, что хочется, а то, что должен. А в это дело с художником ты не лезь, и вообще... береги себя...
Глава 11
«Длинная, зеленая, едет, гудит и колбасой пахнет», — вспомнила Даша дурацкую загадку, проходя из вагона в вагон в еще ожидающей отправления на Казанском вокзале электричке.
Несмотря на субботний день, людей было много. Большинство из них в свой выходной приезжали в столицу за продуктами: колбасой, мясом, сахаром, крупами и конфетами. Набитые под завязку огромные сумки лежали на металлических решетчатых полках над окнами, и в вагоне действительно пахло, как в гастрономе.
Некоторые пассажиры, уставшие от длинных очередей и сильно проголодавшиеся, уже не стесняясь, стелили на желтые деревянные сидения газеты и раскладывали на них кое‑какую еду: что‑то из купленного, что‑то из захваченного из дома. Нарезалась свежая колбаска, бородинский хлеб, из целлофановых пакетиков появлялись домашние соленые огурцы. Иногда к запаху колбасы добавлялся резкий запах крепкого алкоголя. Весь процесс поездки за продуктами в Москву был отработан до мелочей, потому что повторялся регулярно пару раз в месяц.
В четвертом или пятом вагоне Даша сразу обратила внимание на девушку, сидящую у окна к ней спиной. Её белое пальто выделялось на фоне темных одежд остальных пассажиров. Девушка оглянулась, будто почувствовав чей‑то взгляд, и Даша обрадовалась, узнав Лену. Место рядом с ней было свободно. Не то, чтобы они были подругами, но можно было поболтать и скоротать нудную дорогу.
— А я ведь на днях о тебе думала, — приветливо улыбаясь, сказала Лена, вспомнив свою встречу с Максимом.
— И по какому поводу? — с интересом спросила Даша, усаживаясь рядом, невольно стараясь не прижиматься к красивому Лениному шерстяному пальто.
— Говорят, ты теперь в «Самоцветах» на Арбате работаешь, — восхищенно произнесла Лена. — Хотела приехать к тебе сережки посмотреть. Папа обещал подарить на день рождения. А везде один «колхоз», с огромными красными камнями.
— Конечно заезжай. Подберем что‑нибудь. Есть красивое серебро из Еревана...
— Хорошую ты работу нашла: красивые вещи, приличные люди, — перебила ее Лена. — Это не вонючей колбасой торговать, где всякие кретины в очереди готовы поубивать друг друга, — тихо добавила она, оглянувшись по сторонам.
— Зато на колбасе больше заработаешь, — улыбнулась Даша. — А в «Самоцветах» чистый оклад.
— Да, без денег никуда, — вздохнула Лена. — Вот мой отец – целый прокурор, а получает меньше водителя трамвая. Разве это правильно?
Даша промолчала. Она не знала, сколько получает прокурор, но думала, что живет он гораздо лучше не то, чтобы какого‑то водителя, но и большинства ее коллег‑торгашей. Она вспомнила, что видела несколько раз Лениного папочку, когда он входил в кабинет заведующей как к себе домой.
— Я вообще мечтаю в Москву переехать, — продолжала щебетать Лена. — Лучше в центр. Но нашу трешку не обменяешь даже на хорошую однокомнатную. Да и родители точно не согласятся. Остается только жениха с квартирой искать, — рассмеялась Лена. — А еще лучше за границу уехать. Учится у нас один югослав, страшненький правда...
— Не болтай ерунды! — строго возразила Даша. — А любовь? А что люди подумают?
Лена опять засмеялась.
— Да ты что, Дашка, это серьезно говоришь? Мы же матери‑одиночки, а ты рассуждаешь, как целка, — тихо с улыбкой добавила Лена. — Плевала я, что обо мне подумают, — она замолчала и посмотрела в окно: электричка пролетала мимо каких‑то чахлых деревьев и низеньких унылых деревянных домов, выкрашенных зеленой краской. — Я год назад тоже верила... Любовь... Морковь... — Лена отвела взгляд от окна и повернулась к Даше. — Мужикам одно нужно – секс. А если потом кто замуж и зовет, только чтобы бесплатную кухарку завести и бабу для быстрого секса, чтобы не бегать никуда. Только все равно все бегают...
— А ты как хотела? — тихо спросила Даша.
— Хотела, чтобы все наоборот. Я по театрам и выставкам, а муж чтобы дома картошку жарил, — громко рассмеявшись, сказала Лена. — А то взяли моду! Он один раз на колене с цветочками постоит, когда предложение делает, а ты потом всю жизнь на коленях. То на полу с половой тряпкой в руках, а то на кроватке с половой тряпкой сзади,— она весело подмигнула крупной женщине, сидящей напротив.
— Вот блядва какая выросла! — неожиданно очень злобно возмутилась полная женщина, которая слышала весь их разговор. Ей было очень жарко. Она давно сняла пальто, но не повесила его рядом, а зачем‑то держала на коленях. На голове у нее был вязанный красный берет, из‑под которого выбивались крашеные хной короткие мокрые от пота волосы. — Слышали бы тебя твои родители!
Лена не обиделась, а наоборот, опять громко рассмеялась.
— Вот, Даша, смотри, кем ты станешь, если будешь якобы жить для других: для семьи, для мужа, для родного колхоза. В сорок лет будешь выглядеть, как толстая старая бабка. И озвереешь. Всех, кто чуть успешнее, будешь ненавидеть до кишечных спазмов, — Лена, не стесняясь, смотрела прямо в глаза опешившей женщине. — Потому что будет страшно признаться самой себе, что только ты сама виновата в том, что свою единственную драгоценную жизнь спустила в унитаз. А по ночам будешь реветь, а потом оправдывать свою лень и трусость якобы тем, что твой «колхоз» без тебя не проживет. И значит такая твоя доля.
Женщина побагровела от злости. Она не ожидала таких слов от хрупкой и с виду интеллигентной девушки.
— Муж пьет, — с насмешливой улыбкой продолжала Лена, — зато не изменяет. Изменяет, зато не бьет. А если и бьет, то значит любит. И то, что денег всегда не хватает, потому что все пропито – так их у всех не хватает. Потому что все так живут. В итого зависть и ядовитая злоба ко всем вокруг, — Лена уже смотрела на ошеломленную женщину с нескрываемым презрением.