Страница 7 из 13
— Барышня, не желаете поискать счастье на чертовом колесе?
Даша убрала зонтик в сторону и взглянула наверх. Было незаметно, чтобы она удивилась.
— Ваше колесо, кажется, застряло на одном месте, — ответила она, чуть улыбаясь и покручивая зонтиком. — Но даже если бы оно крутилось, то вы все равно привезли бы меня туда же, откуда забрали. Ты что здесь делаешь, Максим?
— Поднимайся ко мне, — позвал он, — расскажу.
Даша легко забежала наверх и села в кабинку напротив Максима.
— Я и так знаю, что ты здесь делаешь, — она внимательно смотрела на Максима.
— И что же? — спросил он, стараясь не прятать глаза.
— Думаю, пытаешься уговорить свою совесть, — Даша продолжала улыбаться.
— Почему мне ее надо уговаривать? — Максим не выдержал ее взгляда, взял бутылку с пивом и, высоко задрав голову, допил до конца.
— Максим, я же не глупенькая девушка. Мне на тебя смотреть неловко. На тебе будто плакат висит, а на нем большими буквами написано: «Я переспал с женщиной».
— Ну что ты выдумываешь! — поморщился Максим, глядя в сторону. — Зачем мне это надо?
— Тебе ведь даже оправдываться не хочется.
— Потому что если ты так уверена в этом, то тебя уже не переубедишь.
— Так ты и не пытаешься.
Даша встала, вышла из кабинки, сделала несколько шагов, чтобы уйти, но остановилась и довольно спокойно произнесла:
— Наверное, я сама виновата. Этот шлейф, который за мной тянется. Я понимаю, что тебе хочется другую девушку... Интереснее. Не такую простую... Но я, если честно, все равно не вижу причин, почему мы не можем быть вместе.
— Может быть нужна любовь?
— А почему ты решил, что у нас ее нет? Ты точно уверен, что знаешь, как она выглядит и что ты при этом должен чувствовать? Может совсем необязательно, чтобы сердце куда‑то выскакивало, чтобы жар в груди? Ведь, в конце концов, любовь – это не болезнь, а желание двух людей жить рядом и быть счастливыми.
Максим не знал что сказать. Он растерялся от ее слов сначала про измену, а теперь про любовь. Он смотрел, как на ее лицо падают капли дождя и смешиваются со слезами, но ничего не мог сделать. Из‑за сложных, непонятных чувств он будто оцепенел. А она смотрела на него с ожиданием.
— Я понимаю, что у тебя сейчас сложный период, а еще и я... — тихо добавила Даша. — Хочешь, давай возьмем паузу, а потом попробуем еще раз?
Максим молчал. Тогда она повернулась, сбежала с лестницы и быстро пошла по аллее.
Глава 10
Приятелей, с которыми можно было выпить и поболтать о всяких пустяках, у Максима было много, а друг, который скажет все как есть, был один. Поэтому утром Максим поехал в Солнечногорск. Там, в военном санатории, Николай поправлял здоровье после очередной командировки в Афганистан.
От проходной санатория, больше похожей на армейский КПП, к главному корпусу шла длинная еловая аллея. За плотным рядом сильно разросшихся деревьев прятались спальные корпуса.
«Не хватает гипсовых пионеров‑героев на квадратных постаментах, и будет как в моем пионерском лагере», — подумал Максим и вспомнил свое беззаботное детство.
Как же хорошо тогда было. О том, что существует мир взрослых, он вспоминал только в «родительский день», когда папы и мамы приезжали с конфетами проведать своих чад.
Николай ждал его в фойе главного корпуса около буфета.
— Проголодался с дороги? — спросил он, пожав руку. — Давай чайку с бутербродами, да пойдем погуляем к озеру.
Николай сильно похудел. Лицо, высушенное афганским солнцем, было темным от загара. Только морщинки вокруг глаз так и остались светлыми. Другой неожиданностью для Максима было то, что в его глазах появилась горечь и досада, которую Коля пытался скрыть приветливой улыбкой.
Пока пили чай из стаканов в мельхиоровых подстаканниках, закусывая бутербродами со свежей вареной колбасой, Максим рассказал о том, что случилось с ним за последние дни: о смерти художника, о Даше, о Лене...
— Что-то я заблудился, — признался он. — И с работой, и с женщинами...
— Доедай. Поговорим на улице, — прервал его Николай.
Через пять минут они вышли на улицу, обошли главный корпус и оказались в парке, прилегающим к санаторию.
— Я видел его картины, — сказал Николай, посмотрев на темные тучи над деревьями.
Даже в хмурую погоду здесь было очень красиво. Если бы не два изогнутых каменных мостика, перекинутых через петляющую речку с камышом вдоль берега, можно было подумать, что они в настоящем лесу. Тропинка шла вдоль берега рядом с темными еловыми деревьями с бурым мхом на стволах.
— Где ты мог их увидеть? — удивился Максим. — У него еще не было выставок.
— У нас есть специальные курсы. Нас же не только с автоматом учат бегать. Мы должны знать обо всех значимых событиях во всех важных областях нашей жизни.
— Не ожидал. И что скажешь? Как тебе его тематика? — заинтересованно спросил Максим
— Вполне возможно, что из‑за нее его и убили, — после небольшой паузы ответил Николай.
— Да ладно! — недоверчиво воскликнул Максим. — Кому надо убивать человека из‑за иллюстраций к народным былинам?
— А как ты думаешь, почему его картины включили в программу для просвещения сотрудников КГБ?
— Не знаю. Может тот, кто этим у вас там занимается, случайно где‑то увидел и ему понравилось.
— Случайно увидел?.. Понравилось?.. У нас в конторе такими вещами не оперируют. Потому что искусство – это первый рубеж.
— Какой рубеж? Ты о чем? — Максим украдкой посмотрел на Колю, и ему показалось, что взгляд у его друга стал решительным и жестким.
— Рубеж обороны или нападения, в зависимости от ситуации, — мрачно усмехнулся Николай. — Искусство – это идеология. А это сейчас основная линия борьбы за души людей. Поэтому все, кто может как‑то повлиять, помочь или навредить, на контроле.
— Ты о чем? Я ничего не понимаю...
— Помнишь того старичка‑боровичка в Архангельской области? Он был прав: размахнулись мы слишком сильно, взяли ношу не по себе и надорвались. Короче, социализм приговорен и это без вариантов. Его уже не спасти. А затем и республики с местными князьками разбегутся, как только центральная власть ослабнет. Остается последний рубеж – Россия
— Какая-то ерунда. Тебя там случайно не контузило? — опешил Максим и нервно рассмеялся.
Николай остановился.
— Когда телевизор перестаешь смотреть, а друзей собираешь по кусочкам, чтобы было что в цинковом гробу на родину отправить, то многое начинаешь видеть по‑другому, — он стоял лицом к реке, но взгляд его был направлен куда‑то вглубь собственных воспоминаний.
Максим молча стоял рядом, ожидая продолжения разговора.
— Основная война не там, в Панджшере, а здесь, в Москве, в кремлевских кабинетах на заседаниях Политбюро, — резко повернувшись к нему, пояснил Николай. — А главные враги – не бородатые моджахеды в пуштунках и перуханах, а члены КПСС с полувековым стажем, которые решили, что делить доходы от нефти, которая резко подорожала и стала черным золотом, можно и без участия народа.
— Это ясно. Но при чем здесь этот художник?
— Да потому что те, кто планирует в ближайшем будущем заполучить власть в стране, больше всего боятся, что люди очнутся и вспомнят, что они не стадо, с которым с помощью водки можно делать все что угодно, а народ с тысячелетней историей. Поэтому такие художники для них – основная помеха.
— Мне кажется, ты преувеличиваешь. Убивать человека из‑за того, что он рисует русских богатырей, никто не будет. Васнецова же или Нестерова уже не убьешь, и картины их из Третьяковки не выбросишь... — возразил Максим.
— Васнецов уже далеко. Он им уже не помеха. А вот те, которые живы, могут стать живыми народными кумирами. Иногда пара слов, сказанных человеком, которому люди верят, могут многое изменить. Нарушить любые планы.
Максим не мог понять, говорит его друг серьезно или шутит.
— Да и убивать нужно только в крайнем случае, — продолжил Николай. — Есть и другие способы: одного на наркотики и водку можно посадить, другому так репутацию опорочить, что родные дети отвернутся.