Страница 3 из 13
— Еврей что ли?
— Еврей, — удивившись вопросу, ответил художник. — А что?
— Вот поэтому ему и мешают русские церкви.
Герман сделал дело, сполоснул руки над пожелтевшей раковиной и, не отвечая, пошел в зал. Парень двинулся за ним.
— У тебя и так полно завистников, — продолжил разговор Миша, — зачем им давать повод? Иногда надо свои хотелки засунуть себе в жопу
— Вот ты и засовывай, — вмешался в разговор парень из туалета. — У нас в Копейске я бы тебе все сразу объяснил...
Миша посмотрел на него своими печальными еврейскими глазами и, не отвечая, опять обратился к Герману:
— У нас теперь история начинается с Великого Октября. А то, что было раньше, нужно потихоньку забывать.
— Сначала ты забываешь, откуда ты идешь, а потом перестаешь понимать куда идешь, — раздраженно ответил художник.
— Если перестанешь понимать – тебе из телевизора объяснят, — поморщившись, тихо сказал Михаил.
— Мишенька, дорогой мой, если народ бредет из ниоткуда, то он и придет в никуда. Не выживет, растворится... Тебе ли это не знать, — сбавил тон Герман.
— Если ты тоже намекаешь на то, что я еврей, — вдруг обиделся Миша, — то мы хорошо помним, откуда мы и куда идем. А вот если ты будешь спорить с линией партии, то твоими картинами, в лучшем случае, будут сортиры в таких пивных украшать...
Утром Максим проснулся в незнакомой комнате от того, что его тряс за плечо Миша.
— Вставай. Сейчас Снежана позвонила. Герман повесился.
Глава 3
С трудом восстановив хронологию событий вчерашнего дня, Максим вспомнил, что после пивбара они всей компанией поехали к Мише, и продолжили спор у него на кухне. В какой‑то момент Гера собрался домой, а Илья пошел его проводить. А он же остался ночевать у гостеприимного хозяина.
Миша и Максим быстро собрались и через несколько минут были уже на улице. Между окнами первого и второго этажа по всей длине старого пятиэтажного дома, в котором жил Михаил, была коричневой плиткой выложена надпись: «Жилтоварищество – наша крепость». Михаил, заметив удивление гостя, пояснил:
— До революции в доме богатые люди жили, потом все разделили и раздали комнаты нуждающимся. Читал «Собачье сердце»? Если нет, могу дать. У меня есть номер «Граней» с этой повестью. Очень занятно, — Миша говорил быстро, пытаясь отвлечься от случившегося. — А ты действительно в прокуратуре работал? — покосившись, спросил он. — Не нажалуешься на меня из‑за самиздата? А то мне проблемы не нужны.
— Странно все это, — ответил Максим. — Он вчера бодрее всех нас был. Да и ты говоришь, что выставка скоро... Зачем ему?
— Когда слишком много думаешь о мистике, то она может и случится, — Миша остановился. — Я не верю. Какое самоубийство? Или эта Снежана зачем‑то глупо пошутила или... Черт, черт... — выругался он, сорвавшись. — Ведь выставка через неделю... Этого не может быть.
Они быстро дошли до его дома. Поднялись в квартиру. Дверь была не заперта. Все оказалось правдой. В комнате, где вчера Максим рассматривал картины, на том самом крюке болталась обрезанная веревка, а под ней на полу лежало тело художника.
Кроме Снежаны в комнате находились два милиционера и врач в белом халате. Один из сотрудников сразу вытолкал их за дверь и спросил документы. Но за те несколько секунд, которые Максим провел в комнате, бывший следователь успел заметить, что у Германа около виска пробита голова.
Оставив участковому свои данные, они вышли на лестничную площадку. За ними выбежала заплаканная девушка.
— Я вчера ночью с ним поругалась, — всхлипывая, рассказала Снежана, будто оправдываясь, — и ушла к подруге. Утром вернулась и вот...
— Ты держись, — не глядя на нее сказал Михаил. — Мы зайдем попозже. Если что, звони. Хотя... — он махнул рукой. — Тут уже ничего не сделаешь: все пропало...
Глава 4
Максим с Мишей вышли на улицу и прямо у подъезда столкнулись с Ильей. Ему тоже позвонила Снежана. Если у Ильи и были какие‑то сомнения, то по их лицам он понял, что несчастье произошло на самом деле.
Они втроем молча, не сговариваясь, направились в тот же пивбар. Все было как вчера.
— Помянуть надо, а пиво для этого не пойдет, — сказал Илья, когда они расположились на привычном месте.
— Я все взял, — показал на свою сумку Михаил.
Никто не удивился такой предусмотрительности. Почему‑то к Мише все сразу относились как к человеку, который должен думать за всех и обо всем. Но сегодня было заметно, что мысли его очень далеко.
— Даже не знаю, что теперь делать, — пробормотал Михаил, делясь своими сомнениями. — У меня все было готово. Я кучу денег на эту выставку занял, — он смотрел в окно, часто хлопая длинными ресницами, будто сдерживаясь, чтобы не заплакать.
— Значит надо сделать так, чтобы она прошла несмотря ни на что, — поддержал его Илья.
— Правда? — схватился за эту мысль Михаил. — А ведь Гера был бы рад... Ему так хотелось, чтобы люди увидели его картины, — он пытался заглянуть в глаза то Илье, то Максиму. — Гера и про деньги знал... Мы с ним договаривались после выставки продать несколько картин, когда они вырастут в цене.
— Ну если договорились, то продашь, — успокоил его Илья.
— Ты действительно так думаешь? — приободренный поддержкой схватил его за руку Михаил. — Но ведь это правильно? Герман бы и сам так сделал, если бы... Мне надо бежать... — вдруг решил он. — Еще столько дел. Ребята, я пойду, а вы оставайтесь.
Миша достал из сумки бутылку водки. Поставил ее на подоконник. Потом несколько пакетов и положил их рядом.
— Мне надо бежать, — повторил он. — Выставка должна пройти несмотря ни на что. Он получит заслуженную славу... Пусть хотя бы после смерти.
Миша ушел. Илья, как и вчера, принес четыре кружки. Сегодня пиво было только в двух. Он открыл бутылку и налил водку в пустые кружки. Быстро выпили, чтобы не привлекать внимание. Развернули пакеты. Там оказались несколько соленых огурцов, порезанная колбаса и хлеб.
— Очень заботливый приятель, — удивился Максим.
— Что бы ни случилось, Миша всегда все помнит.
— А сколько сейчас стоят эти картины?
— Никто тебе не скажет, — ответил Илья, делая бутерброд. — Это же не колбаса в магазине. И картины разные, и покупатели. Но я знаю, что к нему часто приезжали желающие купить. И точно не дешево.
— А он продавал?
— Не знаю. Гера вообще мне кажется о деньгах не думал. Поэтому у него их никогда и не было. Но Миша прав: после выставки картины точно подорожают, — Илья еще раз разлил водку по кружкам, — а после смерти художника станут бесценными. Потому что новых он уже не нарисует. И кстати, ты вчера видел не все.
— А где остальные? — спросил Максим.
— Вот поэтому у них со Снежаной война: они у Миши.
— В этом какая‑то проблема?
— Снежана жалуется, что нет никакого договора, никакой описи. Гере наплевать было. А она переживала.
— Ну если они действительно дорого стоят, то, наверное, она права.
— А еще Германа на днях вызывали в КГБ.
— Зачем? — удивился Максим.
— Он не рассказывал.
В этот момент в зал вошел парень, которому вчера не понравилась Мишина национальность. Он обрадовался, увидев знакомые лица.
— А где художник? — спросил парень немного снисходительно, протягивая руку для приветствия. — И галериста этого нет...
— Погиб художник, — ответил Максим. — Мы уходим. Извини, приятель. Встретимся, — Максим взял Илью под локоть и они, оставив пиво и водку недопитыми, вышли из бара.
На улице он сказал, что пора ехать домой. Илья молча кивнул. Всю дорогу они почти не разговаривали. А когда вышли из электрички, Максим задумчиво произнес:
— У Германа на виске такая дырка была, что вешаться ему уже была не нужно. С такими ранами не живут.
Глава 5
Расставшись с Ильей, Максим вспомнил, что вчера так и не позвонил Даше, с которой они жили вместе уже почти три месяца.