Страница 7 из 16
На маленькой электрической плитке в глубокой чугунной сковороде жарилась яичница. Хозяин уже порезал хлеб, открыл пару банок рыбных консервов и выложил их на тарелки. На полу закипал настоящий дровяной самовар. Его черная труба в форме буквы «Г» была вставлена в специальное отверстие в печке, куда и уходил дым.
Максим никогда не был в таком доме и сейчас с любопытством осматривался. От печки до стены под потолком был сделан настил из толстых досок. Под ним на длинном узком столе у стены стоял зеленый эмалированный таз, над которым висел серый умывальник. Чтобы из него потекла вода, надо было снизу надавить на длинный штырек.
Николай с улыбкой смотрел на товарища.
— Я как представлю, что моя мама, мои дядьки, тетки здесь родились и выросли... Вот на тех полатях взрослели... Так иногда до мурашек пробирает. Иной раз хочется все бросить и остаться. Завести корову, овец...
— И что останавливает? Жена? — спросил Максим.
— Да, наверное... А главное, работы здесь нет. Был леспромхоз, только лес вырубили, а новый нескоро вырастет. А больше здесь работать негде. Колхоза нет. Фабрик нет. Ничего нет. Уезжают все отсюда и правильно делают. Неперспективная деревня. Да и дела мои за меня никто не сделает.
После обеда Николай пошел топить баню. Максим сначала хотел ему помочь, но потом вернулся в дом, взял пару старых журналов и лег на диване.
Утром они встали очень рано. Нахлеставшись в бане душистыми березовыми вениками, пропарив все косточки, они спали как убитые. Будто их сон оберегали все бывшие жильцы этого дома.
Вечером они решили, что утром отправятся на рыбалку.
До озера, как сказал Николай, было рукой подать. Они прошли по деревянным мосткам мимо покосившихся заборов через спящую деревню, перешли по бревенчатому мостику небольшой ручей и вышли на узкоколейку, по которой раньше вывозили лес.
Сначала прыгали по шпалам, будто специально расположенных так, чтобы ходить по ним было неудобно. Потом спустились с насыпи и пошли по тропинке, почти незаметной в мягкой недавно появившейся траве.
Километров через пять Николай, который шел первым, свернул в лес и дальше они то поднимались на невысокие холмы, то спускались в сырые лощины. Лес тоже менялся. Иногда это были светлые березовые рощи, но чаще они шли через темные ельники с кучей поваленных деревьев и с вырванными из земли корнями.
— А чьи это какашки вдоль дороги? Я их уже в нескольких местах видел, — на ходу, не останавливаясь, полюбопытствовал Максим.
— Это миша впереди нас идет. Но ты не бойся. Он сам нас боится. Видишь, медвежья болезнь у него...
— А ты уверен, что он боится?
— Конечно уверен. Иначе он сожрал бы нас давно. Они весной голодные, — то ли в шутку, то ли серьезно ответил Николай.
Внезапно лес кончился, и они вышли на берег озера. Было непривычно после густой чащи увидеть такой простор. Дальний берег был почти не виден, но недалеко от них был небольшой, весь заросший соснами, остров.
Как будто специально для тех, кто прошел этот путь и теперь мог отдохнуть, на берегу лежало толстое бревно. Максим тут же сел на него лицом к озеру. От быстрой ходьбы он взмок. Николай остался стоять. Все вокруг было таким красивым, что казалось ненастоящим. Поэтому они даже не удивились, когда из‑за края леса, громко курлыкая, вылетели два лебедя. Максим провожал взглядом белых сказочных лебедей на фоне необычайно голубого неба и вспоминал Таю.
Николай, будто почувствовав перемену настроения у товарища, бодро объявил:
— Нечего рассиживаться! Осталось чуть‑чуть. Сейчас вдоль берега быстро доберемся до места.
Они действительно скоро оказались у охотничьей заимки, расположенной на поляне около небольшого заливчика, зажатого с двух сторон уходящими в воду лесистыми гребнями.
У самой воды стояла бревенчатая баня с тесовой крышей. От нее в воду шел хлипкий помост из нескольких досок, к которому был привязан полузатопленный плот. На берегу, как выброшенная из воды большая рыбина, лежала черная лодка, выдолбленная из ствола толстого дерева.
В центре полянки, около стола под навесом между больших пней из серых гладких валунов было выложено большое круглое костровище.
«Все как сотни лет до нас», — подумал Максим и встал около него, ожидая команды Николая. Тот улыбнулся и пошел к лесу. Только тогда Максим разглядел, что в начинающуюся на краю поляны гору было врезано странное сооружение из толстых, почти не тесаных бревен. Наполовину избушка, наполовину землянка. Он пошел за приятелем.
Дверь в нее была подперта бревном, наверное, от животных. Рядом было вырублено единственное небольшое окно. Боковые стены наполовину прятались в горе, а заднюю стену гора укрывала полностью. Максим вообразил, что это вход к хозяйке этой горы и этих мест.
— Хорошая избушка. Всегда к лесу задом, а к людям передом, — сказал Николай, пригнувшись, входя внутрь.
Убранство было очень скромное. Пол земляной. В центре стоял накрытый протертой клеенкой большой стол с двумя лавками. За ним от стены до стены широкие нары, на которых могли разместиться несколько человек. По бокам висело насколько полок из нестроганых досок. На них стояли какие‑то коробки, пакеты и несколько книг. На гвоздях висели два котелка и железный почерневший от костра чайник. В противоположном от окна углу примостилась пузатая чугунная печка‑буржуйка. Рядом с ней охапка сухих дров и береста для розжига.
— Есть все, что надо для жизни, — оглядевшись, заключил Николай.
— Остальное дано нам в искушение, — с улыбкой поддержал Максим.
Они разожгли костер. Николай попросил принести воды из ручья, который сразу за баней впадал в озеро. На толстой жерди, перекинутой через костер между двумя опорами, вскипятили воду в чайнике и в нем же крепко заварили чай.
— У нас в армии был маленький клуб, — вспомнил Максим, потягивая крепкий горячий чай из алюминиевой кружки за столом у костра. — И мне как старшине надо было туда водить после ужина молодых бойцов.
— А почему только молодых? — спросил Николай.
— У нас часть маленькая, в казармах были телевизоры. Никто из старослужащих не хотел идти в клуб и в сотый раз смотреть «Чапаева». А для молодых это была передышка перед вечерними издевательствами, — Максим смотрел на озеро, а в мыслях был очень далеко. — Я к чему это вспомнил. Там в клубе я впервые ощутил биополе, которое исходит от людей. Страх висел в этом маленьком клубе, как тягучий туман. Солдаты ловили последние минуты покоя, перед тем, как их опять будут заставлять чистить чужие сапоги, подшивать воротнички, ползать под кроватями, изображая танки. Я чувствовал их страх...
— Да уж. А у нас дедовщины не было. Все по Уставу.
— Так вот здесь, на озере, — Максим посмотрел вокруг, — я физически ощущаю покой. Такое ощущение, что я часть этих деревьев, этого ручья, озера, этого неба над нами... И все это вечное, в отличие от нас. Мы умрем, а все это будет оставаться почти без изменений.
— Это после города тебя так накрыло, — улыбнулся Николай.
— Не знаю... Но когда погибают близкие люди... — глаза у Максима мгновенно наполнились слезами, — смерти которых ты не ждешь... Как будто умирает часть тебя.
— Деревья тоже умирают, но потом они возвращаются новыми ростками. Может быть и с людьми происходит что‑то похожее. У Таи же были дети... — напомнил Николай.
Максим первый раз за эти дни вспомнил о ее детях. Он задумался: а ведь один из них мог быть его ребенком. Задержал эту мысль в голове, пытаясь понять, какие эмоции она вызывает. Но он их почти не знал, и поэтому что‑то понять сейчас ему было сложно.
— Ну что, на рыбалку? — предложил он, чтобы сменить тему. — Мы же для этого сюда пришли.
— Да, конечно, — кивнул Николай. — Магазин далеко. Надо на уху рыбы наловить.
— Только я с берега попробую. Эта пирога мне доверия не внушает. А плаваю я не очень.