Страница 6 из 16
— В домино играть не давали? — не обращая внимания на его взгляд, посмеивалась она.
— Почему в домино? — вмешался в разговор приятель коренастого, чтобы не вышло какого‑нибудь конфликта. — Мы в школе свою группу организовали, у себя в Саранске. А завуч запретила нам играть, — пояснил он.
— А комсомольцы-то здесь при чем? — не унималась Даша.
— А потому что это они ей на нас настучали, — выкрикнул пьяный парень.
— Миша, не выдумывай, — попытался успокоить своего товарища тот, который был потрезвее. — При чем здесь комсомольцы? Мы частушки матерные пели про тещу, — сказал он, обращаясь к Даше. — Только тещу заменили завучем. Она услышала. Обиделась. И отняла у нас ключ от зала, где аппаратура и инструменты были.
— То есть вы из Саранска сюда приехали? — перевел разговор миролюбивый Илья.
— Давно уже, — кивнул пьяный Миша. — В такси работаем. Но это временно. Как коммуняг выгонят, начнем мыло варить, — уже плохо выговаривая слова, сказал он.
— А мыло вам зачем? — удивился Илья.
— Ты бы книжки лучше читал, чем волосы отращивать, — презрительно ответил Миша. — Знаешь, что такое американская мечта? Это когда ты сначала мылом торгуешь, а потом миллионером становишься. Хотя бы «Голос Америки» послушал бы для развития.
— Так почему ты сейчас мыло не варишь и в такси им не торгуешь вместе с водкой? — еле сдерживая смех, спросила Даша.
— Мы водкой не торгуем, — ответил Мишин приятель.
— Какие же вы коммерсанты, если вы даже водкой не торгуете? Как же вы мылом будете торговать? Это вам не матерные частушки петь, — потешалась Даша, уже не сдерживая смех.
Парень окончательно обиделся и решил, что пора начинать драку. Он попытался быстро вскочить со стула, но споткнулся о его ножку и чуть не упал на соседний стол, от которого его грубо оттолкнули другие посетители. Пока он пытался понять, в какой стороне враги, элемент внезапности прошел и более‑менее трезвый приятель обнял своего пьяного товарища и потащил из зала.
Официантка Катя, внимательно наблюдая за происходящим, побежала за ними, видимо догадываясь, что такие могут уйти не расплатившись.
Максим же со своей большой компанией сидели до самого закрытия. Заканчивали вечер уже в парке, взяв из ресторана с собой пару бутылок и остатки закуски.
Над скамейкой, на который они расположились, висела огромная луна, которая заменяла разбитый фонарь.
Илья доказывал своему приятелю, что в искусстве не должно быть никакой идеи и что мир самой природы уже устроен совершенно. Все человеческие попытки его улучшить, утверждал он, проливая водку мимо единственного стакана, рано или поздно приведут только к катастрофе. Его приятель флегматично напоминал, что в этом совершенном мире каждая жизнь неизбежно заканчивается катастрофой и что, скорее всего и для всего человечества, тем, кто создал этот мир, предусмотрено что‑то подобное. Поэтому лучше всего занять хорошие места в этом зрительном зале и пока спектакль не начался найти какое‑нибудь приятное занятие.
Даша была с ним полностью согласна и поэтому тянула Максима домой, давая понять, что там она найдет как провести время пока не пришел конец света.
Глава 8
Максим проснулся задолго до звонка будильника. Хотелось пить, но голова еще не болела, так как похмелье еще не началось. Он лежал с закрытыми глазами не в силах расстаться с остатками сна. Ему снился Крым, где они с Таей отдыхали, когда еще были вместе. Во сне они снова были вместе в том же сарайчике, который снимали у веселой хозяйки много лет назад.
— Вам молодым больше и не надо, — оправдывала она скудную обстановку сдаваемого жилья, состоящую из двух железных кроватей и тумбочки между ними. — Главное: море близко.
Море действительно было близко. Его было видно сквозь стройные высокие кипарисы. А еще рядом был Воронцовский дворец. Тая тогда говорила, что можно представать себя хозяевами дворца, которые решили отдохнуть не в своих покоях, а в вишневом саду большого парка.
Неожиданно зазвонил телефон. Перед тем, как снять трубку, Максим попытался восстановить в памяти концовку вечера, но не смог.
— Максим, здравствуй. Надеюсь, не разбудил, — услышал он голос Андрея Алексеевича. — Собирайся. У нас ЧП. Еще один пожар, — прокурор на секунду замолчал, а потом, видимо решив не откладывать, произнес: — Вот что, Максим. Сгорел дом твой подруги. Тая погибла вместе с мужем.
Глава 9
Три дня прошли как в тумане. Все это время Максим пил и спал. Просыпаясь, в полузабытье доставал из‑под кровати недопитую бутылку, наливал водку в одну из чашек на столе и опять пил.
Больше всего он боялся вспомнить глаза Таи, неуверенно сидящей на потертом стуле в его кабинете. Он тогда ей не поверил. Точнее, не захотел поверить. Поэтому сейчас считал только себя виновным в ее смерти.
Максим даже не помнил, как приехал его друг. Как помог ему спуститься с третьего этажа и сесть в машину. И конечно не помнил, как они провели в пути весь день и всю ночь пока ехали в северную деревню в медвежьем углу Архангельской области.
Николай, его хороший приятель, родился в этой деревне. По примеру своего известного земляка поехал поступать в Москву в университет. Никто не верил, что он сможет, а у него получилось. Там и познакомился с Максимом. Оттуда вместе они ушли в армию. Только военкомат послал их служить в разные концы огромной страны. После возвращения Максим пошел работать в прокуратуру, а Николай в КГБ.
Колю попросила приехать мать Максима, которая больше не могла смотреть на то, что делает с собой ее сын. Он ничего ей не рассказывал и это пугало ее больше всего. Она уговорила Николая увезти его подальше от дома, в надежде, что смена обстановки приведет Максима в чувство.
В старом родительском доме Николая давно никто не жил. Дом стоял на краю деревни у самого леса. Ключ от замка висел на гвоздике у двери. Других мер безопасности здесь и не требовалось.
После зимы дом немного отсырел и пропах плесенью. Но через пару часов после того, как Николай разжег огромную русскую печь, которая занимала почти половину дома, в него вернулась жизнь. Запахло душистыми березовыми поленьями, блинами и пирогами, которые готовили в этой печи несколько поколений ее хозяев.
Максиму показалось, что люди со старых фотографий на стенах тоже проснулись и внимательно смотрят на него, пытаясь понять, что он за человек. Он подошел поближе, чтобы им было лучше видно. Почти все мужчины на старых пожелтевших снимках были в военной форме. Кто‑то еще в казацких папахах и черкесках, кто‑то в революционных буденовках. На одной фотографии, скорее всего сделанной уже в конце войны, веселый солдат с автоматом и орденом Красной звезды на груди позировал на фоне сгоревшего немецкого танка. А рядом, недавнее фото Николая в парадной форме во время его присяги в воинской части.
— У вас здесь на севере тоже казаки были? — удивился Максим.
— Были, — откликнулся с кухни Николай. — Как репрессированных с Дона и Кубани начали привозить, так и появились. Деда моего с Запорожья сюда привезли. Зимой. Со всей семьей. Только вот доехали не все. И еще меньше здесь выжило... Сейчас немного поедим, и я пойду баню топить – буду из тебя водку выгонять.
Пока Николай это говорил, он пришел с кухни к Максиму и тоже смотрел на фотографии.
— А вот бабушка моя, Евдокия Ивановна. Поморка.
Николай показал на еще молодую красивую женщину с тремя детьми. Двое мальчуганов стояли рядом с ней, из‑под бровей, испугано и с любопытством, глядя на фотографа. Еще одного она держала на руках. Максим обратил внимание на ее пальцы. Даже по ним можно было понять, что жизнь в деревне в те времена не была легкой.
— Ее дед чуть ли не выкрал из соседней деревни. Но это скорее легенда. Она сирота была с двенадцати лет. Вот бы с ней сейчас поговорить... Многое бы рассказала. Да не получится уже... — с тоской в голосе сказал Николай. — Пойдем на кухню. Я там приготовил кое‑что.