Mille regrets (ЛП)

Они торопятся – их нетерпение возрастает. За Тулоном тянутся кустарники и лесные заросли, достаточно густые, чтобы в них можно было незаметно скрыться. С тех пор, как они ступили на землю Прованса, ни водное пространство, ни каторга больше не препятствуют их побегу в добрую старую Европу. Они без труда отыщут ставку императора.

Февраль 1544 года. Татуировка, наконец, закончена. Они запасаются прочной обувью для долгой дороги, набивают свои котомки орехами, сушеными фигами, хлебом и вяленым мясом. Но внезапно Зобейда, вконец обезумевшая от ревности, едва не срывает тщательно продуманный ими план тайного исчезновения.

Уязвленная ссылкой в прихожую Мир-эль-Ам, где она вынуждена спать на сквозняке, подхватившая насморк, пренебрегаемая Хайраддином уже в течение многих недель, эта идиотка, вновь обретшая дар речи, не находит ничего лучшего для своей мести, чем раскрыть тайну незаконного появления на свет Догана. После этого неблагоразумного признания несчастному бастарду вместе с его матерью остается жить не больше часа. Обоих сажают на кол – тут же, перед мыловарней. Одновременно Шархан с одним из янычаров рыщет по следам Гаратафаса, чтобы сделать из него, как минимум, евнуха.

Преследование продолжается уже за пределами Тулона, в его окрестностях. Николь и Содимо изо всех сил карабкаются по крутым склонам горы Фарон. Гаратафас, успевший прихватить свои искусные стрелы, без промаха укладывает агабаши вместе с его помощником. Трупы остаются на высоте Конила, возле Боссе. Трое провансальцев, наблюдавших за происходящим из глубины оливковой рощи, быстро снимают с убитых все ценное.

Эта история вызывает много шуму. Мародеров довольно быстро находят. Городские власти отправляют их поостыть в королевскую башню – до тех пор, пока не уйдут турки, что ожидается довольно скоро. Их арест чудесным образом отвлекает внимание от побега троих заговорщиков.

Хайраддин незамедлительно отправляет одного из райя к Хасану, чтобы все-таки выяснить правду.

– Я слишком поспешно осудил на смерть Зобейду и Догана. Теперь меня мучает раскаяние! Ах, мой ученый сын, почему тебя не было рядом со мной? Ты бы мне все растолковал! Ты все еще кашляешь, мой малыш?

Несколько недель спустя, возвращается Сала Рей с ужасной новостью. Хасан погиб при Тлемсене, вместе с Мохаммедом эль-Джудио. По слухам, конец бейлербея был не просто героическим – он был достоин подражания.

Онемевший Барбаросса слушает, как капитан Полен сообщает ему еще одну новость, которая в другое время порадовала бы старого корсара. Не нуждаясь больше в его услугах, Франциск I посылает ему вознаграждение в сумме восьмисот тысяч золотых дукатов. Почувствовав внезапную боль в сердце, три дня и три ночи без сна, Хайраддин наблюдает, как тридцать четыре человека складывают это несметное богатство, упакованное в восемьсот красно-белых суконных мешков, перед трупами Зобейды и Догана.

– Поистине, никто, от короля до корсара, ничего не обретает, кроме крови и скорби, – произносит в заключение капитан Полен, прежде чем незаметно исчезнуть.

Глава 14

Добравшись до вершины холма, что возвышается над колокольнями Регенсбурга, над лесами, кишащими дичью, и над могучим Дунаем, двое измученных бродяг усаживаются, наконец, отдохнуть. Подошвы на их сапогах почти полностью стерлись, их ноги, твердые как железо, сведены судорогой, а их кожа, из-за непрерывного трения о жесткую власяницу, напоминает корку, оставшуюся от множества подсохших фурункулов. Две эти неподвижные фигуры в задубевших от пропитавшей их пыли и грязи плащах можно издали принять за старые скалы. Это не паломники и не лесные разбойники, это Николь и Гаратафас – усталые путники, которые уже в течение двух с лишним лет не прекращают кружить по дорогам Европы в погоне за императором.

Когда они вместе с Содимо бежали из Тулона, радость переполняла их сердца и ветер гудел у них под ногами. Они бодро шагали, приветствуя этот старый континент и не сомневаясь, что очень скоро предстанут перед императором, чтобы показать ему Тысячу скорбей. Взамен они, разумеется, получат прекрасное вознаграждение или – в самом крайнем случае – хотя бы прощение якобы совершенных ими преступлений. Особенно Николь, после того как ему удалось покорить даже короля Алжира, теперь сгорает от нетерпения вернуть себе законное место и восстановить свое доброе имя, так подло очерненное.

Но повелитель мира носится по своей земле со скоростью лошадей, отпущенных на вольные просторы.

Покинув Прованс, они хотели было добраться до итальянских доминионов, чтобы оттуда морем переправиться на испанский берег. Но им не повезло. Встревоженная стража преградила алебардами путь на территорию Генуи – бродяги без денег и пропусков не вызывали ее доверия. И все же им удалось выяснить, что Карл V покинул Испанию и отправился на север. Франциск I открывал там новый фронт. Но каким способом выбраться отсюда и добраться туда?

Миланское герцогство не подпустило их близко, и Савойское герцогство им отказало. Взяв направление на перевал Мон-Сени, они вернулись в долину Чизмона, плутая вдоль горных потоков и пропастей, поднимаясь к пастбищам, огибая горные кручи, в надежде отыскать переход.

В глубине прибрежных Альп путники вышли, наконец, на пастушескую тропу перевала Сен-Мартен, где они сто раз подвергались риску переломать себе ноги. Ближе к востоку, двигаясь вдоль обрыва над рекой Деволи, на одном из его склонов они наткнулись на вальденсов – мирных евангелистов, у которых провансальские власти конфисковали землю, обвинив их в ереси.

Пока они, в течение нескольких дней, делили хлеб с этими поносителями чистилища, им открылась главная болезнь века. Трое бывших галерников не впервые встречали так называемых еретиков – таких же горемык, как они сами, чьей единственной виной было желание верить по-своему! Еретиками считались Дамиан Лефевр, Мигель Родригес, Самуил Вивес, которых поглотили алжирские воды, и множество других осужденных, брошенных на галеры. После нескольких лет, проведенных на африканском берегу, им было особенно заметно, как повсюду разгорается религиозный пожар и множатся инквизиторы. Расставшись с вальденсами, которые сворачивали к Женеве, трое друзей пошли по другим тропинкам, проложенным погонщиками мулов. Они ночевали в овчарнях, затерянных у подножия Веркора, и, наконец, вышли к Роне и добрались до Лиона. Но город банкиров закрыл перед ними двери. Ни у кого не вызывало доверия это странное трио – один весь в татуировке, другой невообразимо тучный, третий со странным акцентом. Им даже не позволили спеть, чтобы заработать несколько монеток. Если они хотели, чтобы их выслушал император, им ничего не оставалось, кроме как следовать за полчищами гельветских рейтаров, которые на своем пути разоряли Брессу, Бюже и Домбы – прежние владения коннетабля Бурбона, отчужденные в пользу Луизы Савойской. Толпы этих поджигателей направлялись к северо-востоку королевства, где французский король в очередной раз намеревался сразиться со своим соперником императором.

Путники двигались зигзагами, потому что опасались задавать прямые вопросы. Они оказались в тисках между своей вынужденной сдержанностью на чужой земле –был риск, что их примут за вражеских агентов – и страхом перед ландскнехтами, от которых особенно шарахался Содимо, безумно боявшийся снова угодить к ним в лапы. Поэтому, непрестанно попадая из чумного огня в полымя ненависти, они никак не могли выйти к линии реального фронта войны. Сердца их горестно сжимались, они подолгу не могли справиться с глубокой печалью при виде множества полусожженных деревень, горделивых дворцов в руинах, плодородных земель, оскверненных оборонительными укреплениями. Гравер и Гаратафас, глядя на все это, даже пожалели о жесткой турецкой дисциплине.

Там, по крайней мере, грабеж разрешается только как награда после битвы. Турки не допускают, чтобы это происходило по всей стране, даже если это страна враждебная. Противники встречаются на поле битвы и дерутся по установленным правилам. Первый же янычар, который выйдет из строя, чтобы сорвать колос пшеницы, тотчас же будет предан смерти от руки своего агабаши. По этой причине балканские крестьяне, веками принужденные выбирать между войнами с христианскими воеводами или с османами, охотнее голосуют за полумесяц, чем за крест. Но в Европе солдатам, плохо оплачиваемым их нанимателями, ничего не остается, как жить за счет грабежа и разбоя, даже в собственной стране.