Mille regrets (ЛП)

– Мой капитан, когда же он придет, этот ваш Кортес? Здесь что-то не так. Вы слишком доверяете вашим приятелям. Получите ли вы… э-э-э, то есть мы, получим ли мы деньги?

– Ну да, ну да. Напротив, всё идет как надо! Амедео, ты что-то слишком взвинчен, приятель!

Он подходит к нему совсем близко, чтобы придать своим объяснениям видимость конспиративной беседы:

– Послушай, ты же знаешь, что мы ведем здесь очень осторожную игру. Подумай сам, ведь такого рода сделки совершаются только ночью. Кортес должен быть особенно осторожен, поскольку он на виду. Да и мне самому не хотелось бы, чтобы он здесь мелькал в данный момент. Давай-ка, наберись терпения! Пойди в таверну, опрокинь стаканчик и дождись ночи в какой-нибудь подходящей компании.

– Вы думаете?

– Ну, конечно! Подбросить тебе мелочи, чтобы ты выпил и за мое здоровье? Держи!

Амедео сует монетки в карман и всё-таки продолжает скрести себе загривок. Уж не собираются ли его надуть? Однако и сам капитан, похоже, так и не получил никаких денег – ведь он не спускает с него глаз, будь тот хоть в гальюне. Когда они входили в порт, ему удалось даже обыскать его каюту. Там просто негде спрятать золото! Он прощупал матрас и подушки, простукал пол и перегородки, перетряс одежду Фигероа, порылся в его чемоданах – ничего, ни единого дублона. И что теперь?

Резкий порыв свежего бриза мгновенно прерывает сомнения и ожидания каждого. Это Михаил-архангел выбросил из своего стаканчика для игральных костей славненький норд-вест. Как раз тот ветер, что устраивает Бога Саваофа, потому что армада его Карла сможет тотчас же отправиться прямо на Алжир.

Раньше всех в порту почувствовал норд-вест Андреа Дориа. Его кости не лгут. Болезненное покалывание в копчике и ноющая боль в левом колене? Значит, потянуло влагой! Он покидает императорский совет и идет побеседовать с несколькими генуэзцами, которые, как и он, страдают артритом.

– Да, да, синьор адмирал! Мы можем отчаливать. Взгляните на это облако, что плывет над замком Белвер. Оно появилось в новолуние. На море усиливается ветер.

– Отлично. Подавайте сигнал. И да хранит нас Бог!

Подъем зеленого вымпела, сопровождаемый холостым залпом бомбарды, объявляет снятие с якорей. Тотчас и порт, и портовый город превращаются в муравейник. Таверны пустеют. Спущенные на воду барки сопровождения, предназначенные для перевозки военных отрядов, отправляются подбирать и доставлять на корабли пьяных матросов. Усиливающийся ветер надувает паруса. Флаги и военные штандарты армады раскрываются как цветы на солнце и демонстрируют всё разнообразие своих красок и символов под уже поднявшимся ветром.

Услышав звон колоколов двадцати церквей, женщины выбегают из лавок, монахи покидают исповедальни. Одни придерживают руками свой капюшон, другие – свои юбки. Ремесленники выносят флаги с эмблемами своих цехов и гильдий и рассыпаются по улицам. Быстрее, чем в трапезной успели бы поджарить яичницу из четырех голубиных яиц, порт заполняется бессчетным множеством плачущих, стонущих, вздымающих руки и возводящих глаза к небесам с молитвой к Богу об успехе крестового похода людей. Народ толпится перед открытыми окнами и на балконах с риском разрушить их своей тяжестью.

Соблюдая безопасное расстояние между бортами и стараясь не сталкиваться рострами, армада открывает парад морских команд. Приветствуя друг друга, корабли так отчаянно палят из пушек, стреляют из аркебуз и бомбард, что вокруг становится уже ничего не видно, кроме дыма, стелющегося по морю, и возносящегося к небесам огня, который окрашивает в рыжий цвет усы Аллаха, доставляя тем самым массу удовольствия этому воинственному богу.

В ответ на трескотню с кораблей начинают палить городские орудия. Их залпы сотрясают скалы и отражаются от окрестных гор с грохотом, достойным громов Юпитера. Этот грохот достигает морского дна, смущая покой лангуст, которые из красных становятся бледными. Трое солдат, отброшенные неожиданно резкой отдачей своих огневых орудий, обнаруживают себя подвешенными за шиворот своих рубах к гаргульям собора.

Едва смолкает пальба, как со всех сторон начинают звучать трубы, гобои, рожки, кларнеты, тамбурины, флейты, шарманки, гармошки, волынки и голоса певчих. Но громче всего звучат голоса и инструменты с палубы «Стойкости». Это завистник Крекийон заставляет своих запуганных мальчиков и надрывающихся музыкантов напрягаться изо всех сил, чтобы завладеть слухом императора.

Оное же Величество погружено в иные заботы. Оно требует, например, чтобы ему перечитывали вслух тексты депеш, которые затем разносятся на все четыре стороны империи почтовыми голубями, воронами, сиренами, дельфинами, попутными ветрами, мерланами и другими, более людскими, способами доставки, дабы оповестить своих добрых подданных о силе и могуществе его армии. А также, к полному удовольствию всех народов империи, сообщить им о том, как успешно употреблены их подати и десятины, столь жизнерадостно в этот день расходуемые.

Но едва армада, наделавшая столько шуму, покидает рейд и скрывается из глаз толпы, она немедленно превращается в то, чем и является на самом деле – во множество мелких пешек в руках могущественных верховных игроков.

Весь день дует норд-вест Михаила-архангела, до того благоприятный, что лучшего и пожелать невозможно. Он помогает кораблям легко и быстро перемещаться по морским просторам, которые расстилает перед ними послушный Нептун.

На следующий день Аллах распоряжается иначе. Он устанавливает на море полный штиль. Тяжелые парусники замирают в неподвижности, в то время как плечи гребцов на галерах получают необходимую порцию ударов кнутом, чтобы сильнее и чаще налегали на весла.

Маневр Всемилостивейшего достигает своей цели: императорский флот разделяется надвое. На одних судах надрываются галерники, увеличивая скорость в направлении Алжира. Другие, оставшиеся со спущенными парусами, напоминающими огромный лесной массив из обезлиственных, как зимой, деревьев, приговорены этим мертвым штилем к проеданию своих запасов провизии.

Так проходят десять бесполезных дней – в кутежах и застольях.

– Впрочем, давно известно, что все осенние морские экспедиции, – не что иное, как выброшенные деньги, понапрасну… – витийствует Дориа, уставившись на заячье рагу.

Кесарь, который всего неделю назад заполучил этого немногословного адмирала с его милейшими девизами, уже проклинает его сентенции, исполненные мрачной меланхолии. Чтобы не терзать себя разочарованием, он заедает его, отправляя в рот одно за другим двадцать четыре перепелиных яйца и запивая их пинтой пива.

Михаил-архангел снова встряхивает и бросает кости: на этот раз на море поднимаются волны и ветер крепчает. Лос Кобос мучается морской болезнью, а Крекийон, после обильной выпивки в компании одного из оруженосцев, валяется без чувств под мешком с орехами. Это святая Цецилия, покровительница музыкантов, тайно влюбленная в Гомбера, подкупила Михаила-архангела, любителя игры в кости, чтобы он помог ей уладить это дельце.

– Не кажется ли вам, Ваше Величество, что море вскипает? Это наступает месяц cassem. Погнавшись за четырьмя зайцами, ни одного не поймаешь!

– Ну, знаете ли, адмирал, вы уже начинаете заговариваться, совсем как Папа римский! Или, может быть, вы желаете походить на Турка, по примеру короля Франциска?

Глава 6

Первые галеры, вошедшие в Алжирскую бухту, оказались перед лицом города, запертого на все замки крепче, чем жена крестоносца поясом верности. Некие таинственные голуби принесли Хасану Аге сведения о выступлении императорского флота, а также и о том, что он был рассеян по морю игрой капризных ветров.

Король Алжира тотчас же распорядился бросить клич и собрать, сколько найдется в радиусе пятидесяти лье вокруг города, верблюдов, коз, баранов, бахчевых, пасленовых, изюма, томатной пасты, фиников, мешков муки и зрелого сыра, чтобы выдержать, как минимум, годовую осаду. Поместив все эти запасы в надежное укрытие, жители заперли все ворота на цепные замки и засовы из толстых балок, наполнили водой большие баки на случай пожаров, и закрыли доступ в порт, растянув перед ним гигантскую цепь. При появлении первых вражеских парусов на вершинах скал и сторожевых башнях зажигаются костры, чтобы предупредить последних, еще оставшихся снаружи, беспечных кочевников, что им пора укрыться в стенах города. И по мере того, как перед Алжиром постепенно собираются императорские суда, король приказывает бить в барабаны, систры и цимбалы.