Страница 15 из 18
– О, нет!.. Не может быть… Только не это!
Алонсо де Молина проследил в направлении его взгляда и не заметил ничего странного, хотя что-то необычное все-таки происходило: словно все в мире неожиданно прекратило двигаться и затаило дыхание, а вселенная на несколько секунд замедлила свой ход.
– Что происходит?
И получил ответ: плот взмыл вверх на семь или восемь метров, словно поднятый какой-то гигантской рукой, – и в то же мгновение опустился на воду, как на ярмарочной горке; спокойная до этого момента гладь голубого озера, отражавшая снежные вершины, превратилась в огромный ковер, который кто-то встряхивал, забавляясь: держа за один конец, вызывал высоченные волны, которые катились с севера на юг, извиваясь, словно обезумевшая чудовищная змея.
Изо всех сил вцепившись в тростник и в отчаянии прижимая к себе оружие, они взмывали вверх и проваливались вниз с тоскливым ощущением пустоты в желудке, сознавая свою полную и абсолютную беспомощность перед дикой яростью разбушевавшейся Природы.
В самой глубине Земли возник оглушительный грохот, туча пыли взметнулась к небу, заволакивая его, и в течение нескольких секунд (капитану Алонсо де Молине, немало повидавшему на своем веку, они показались вечностью) царил абсолютный хаос.
Так же резко, как все началось, все неожиданно успокоилось. Земля перестала ходить ходуном, однако по воде все еще бежали волны, словно в стихающем ритме танца; вал докатился до берега, накрыв заросли тростника, вторгся внутрь равнины и в итоге мягко опустил плот на землю в километре от естественного берега обширного озера.
Когда вода схлынула обратно в свои пределы, испанец и инка внезапно обнаружили, что они сидят, оторопело глядя друг на друга, на плоту из тоторы, а тот будто плывет по суше посреди равнины.
– Землетрясение… – пробормотал Чабча Пуси, вроде как извиняясь.
– Страна сумасшедших! – взорвался испанец. – Все сумасшедшие… – Он спрыгнул на землю и осмотрел плот, который оказался целым и невредимым. Было совершенно очевидно, что после подобных встрясок от деревянной лодки осталась бы груда щепок. – Ну что, идем?
Они вновь двинулись в путь, держа курс на юг, ощущая, как время от времени земля вздрагивает у них под ногами, словно огромный зверь, который никак не может отдышаться, обессилев после страшного напряжения.
– Это продлится несколько дней… – заметил курака после очередного толчка, который чуть было не опрокинул их на землю. – И вполне возможно, что самый сильный толчок еще не произошел. Жрецы о нем предупреждали, но все произошло на сорок дней раньше.
– Они могут предсказывать землетрясения? – заинтересовался андалузец. – Но каким образом?
– Читая по внутренностям ламы, которой только что перерезали горло.
– А, понятно!.. Суеверия!.. Несомненно, что у вас на каждый случай имеется закон и суеверие. Без них вы словно дети, заблудившиеся в лесу.
– Они составляют суть нашего народа и нашей истории. В них заключен опыт прошлого.
– Страшно подумать, как будет реагировать народ, который опирается лишь на опыт прошлого, когда вдруг окажется в новой ситуации, не предусмотренной законами или традициями.
– Все предусмотрено. Ничего никогда не бывает абсолютно новым.
– Ясно, что ты не знаком с капитаном Писарро. Вот уж от кого можно ждать чего угодно.
– Ты часто о нем говоришь. Он что, твой друг?
– Он мой начальник. Кровожадный зверь с золотым сердцем. Человек, которого хочется придушить, а на следующий день ты его обожаешь; жестокий и эгоистичный старик, которого презираешь все то время, когда не восхищаешься, и который похож на шлюху из таверны, которая изменит тебе с кем угодно, однако наедине заставляет чувствовать тебя богом и единственным мужчиной в ее жизни.
– Он делает тебя счастливым в постели?
Испанец вздрогнул, выхватил меч и одним взмахом отсек бы инке голову, если бы тот не кинулся наутек.
– Что ты несешь, мерзавец? – в ярости воскликнул испанец. – Как ты смеешь?..
Чабча Пуси остановился в пятнадцати метрах и протянул руки, желая его успокоить.
– Погоди! – взмолился он. – Не кипятись. Я не хотел тебя оскорбить.
– Как это не хотел оскорбить? – кипятился Молина. – Ты только что спросил, не сплю ли я с Писарро. Кто я, по-твоему? Грязный педераст?
– Ты говорил о нем с таким чувством и воодушевлением! С ненавистью и одновременно с любовью, как обычно говорят о любимой женщине.
– Пошел ты в ад, проклятый пособник демонов! Заруби себе на носу: еще один подобный намек – и ты покойник. У нас в стране содомский грех карается отрезанием виновным тестикул, которые заталкивают им в рот, затем подвешивают вниз головой и оставляют истекать кровью. Ясно?
– Яснее некуда… Но скажи-ка: вы это делаете по закону, по традиции или только из суеверия?
Ночевали они в заброшенной хижине, и, хотя по вине землетрясения глиняные стены треснули, а кровля частично обвалилась, они были готовы пойти на любой риск, лишь бы не умереть от холода посреди пуны.
Из недр земли то и дело доносилось рычание, ее била дрожь, словно больного в приступе горячки, не давая никому вздремнуть хотя бы час; она сдерживала силу, затаивалась, но ждала возможности нанести удар, когда все решат, что наконец она успокоилась.
Чабча Пуси казался другим человеком. Его и без того слишком сухощавое и пепельное лицо за ночь превратилось в подобие окаменевшей посмертной маски, и, когда, сидя в углу, инка закрыл глаза и затянул какую-то монотонную песню, без конца ее повторяя, у капитана Алонсо де Молины возникло такое чувство, будто он присутствует на отпевании, где играет одновременно роль покойника и свидетеля.
Земля под ногами продолжала содрогаться, и, ощущая ладонями безмерную силу, которую она в себе таила, он как никогда ясно осознал, насколько бесконечно мал человек по сравнению с грандиозностью Природы и абсолютно беспомощен: только и остается, как с замиранием сердца ждать, что решит Провидение относительно твоей судьбы.
– Пачакамак сердится[30], – уверенно объявил курака. – И я спрашиваю себя, а не голоса ли твоей свирели пробудили его от долгого сна.
– Оставь эти глупости! – ответил Молина. – Боги тут не при чем. Это всего-навсего землетрясение: я пережил уже четыре, с тех пор как прибыл в этот Новый Свет, который, как видно, находится в процессе создания… Единственное отличие состоит в том, что здесь оно длится дольше.
– Когда я был ребенком, землетрясение разрушило мой дом, – очень тихо проговорил инка. – Все погибли.
И тут он погрузился в свое беспрерывное монотонное пение, оставив андалузца наедине с его черными мыслями.
Вот оттуда начинается путь в Панаму, чтобы навеки погрязнуть в нищете и бесчестии… А вот тут – в неизведанное, к новым страданиям или же завоеванию новых земель, к славе и богатству. Пусть каждый выберет, как подобает доброму кастильцу, что ему больше по душе…
Он опять вспомнил слова Писарро и призадумался: к какой такой славе или богатству приведет его путь, который он выбрал, когда свалял дурака и переступил черту – ту самую, что отметил на песке старый пройдоха.
И вот теперь он сидит здесь, на крыше мира, в глухую ночь, холодный, голодный и напуганный. Он забрался в такую даль от дома и от семьи – дальше некуда, а напротив него – чудак, который надеется укротить гнев бога Пачакамака пением какой-то бессмыслицы, – а все оно, глупое любопытство, это оно завело его в эту абсурдную страну. Спрашивается, что он тут потерял?
И не нашел ответа.
А по сути… Какое это имеет значение?
Он вновь вспомнил Марко Поло и решил, что, пожалуй, ему хотелось бы однажды вернуться в родную Убеду и засесть – уже будучи стариком – за описание своих приключений в землях Великого Инки в компании сурового, вечно хмурого кураки. Поскорее бы оказаться в Куско и проверить, правда ли то, что рассказывали о тамошних дворцах из золота, не уступающих великолепию двора Великого Могола. Его грела мысль о том, что, благодаря его рассказам, Европа узнает о странных обычаях страны, где все – за исключением личной свободы – прекрасно отрегулировано. Возможно, если повезет, он, Алонсо де Молина, войдет в Историю так же, как наверняка войдет в нее отважный венецианский купец, хотя ни о ком из них нельзя будет сказать, что они это сделали ради наживы: ведь единственное, что подтолкнуло его к знакомству с новыми краями, – это дух приключений.
30
Пачакамак – в инкской мифологии бог огня и землетрясений, создавший мир и существа, которые в нем обитают.