Страница 16 из 18
Следующий толчок оказался еще сильнее. Прогрохотало глубже, и от стены с шумом отвалился кусок глины, засыпав обломками подол спавшего Чабчи Пуси, и тот очнулся.
– Я видел твоего господина Писарро, – сказал он. – Он был в металлических одеждах с головы до ног и восседал на огромном звере, который изрыгал из пасти пену и огонь… Вид его был еще более ужасающий, чем у самого Супая.
– Любой демон мог бы многому научиться у Писарро. И не только тому, что касается внешнего вида.
– Он принесет много вреда.
– Он это умеет делать.
– А сколько у него войск?
– Войск? – Молина не удержался от ироничной улыбки. – Последний раз, когда я его видел, у него под началом было четырнадцать человек, но, скорее всего, большинство из них уже его покинуло. У него нет ничего, кроме отваги, скверного характера и огня, который сжигает его изнутри.
– Значит, он не представляет собой опасности?
Андалузец пожал плечами.
– Как посмотреть… – сказал он. – Писарро сам по себе представляет более грозную силу, чем какая-нибудь Фламандская терция[31]. Терцию можно разгромить, а вот Писарро всякий раз возрождается из пепла.
Сквозь пыль, поднимавшуюся от сотрясавшейся земли по ту сторону грязных стен, которым пока удалось устоять, начал пробиваться слабый свет. Молина выпрямился и обвел долгим взглядом мертвую равнину, представившуюся ему полем битвы, которое предпочли покинуть даже мертвые тела.
Снежные вершины исчезли, поглощенные густым туманом, и на их месте виднелось только огромное бесформенное пятно – темное и угрожающее, – которое делало безжизненную пуну еще более мрачной.
– Эта страна для меня велика, – не оборачиваясь, сказал испанец. – Все такое безмерное – в высоту, в длину и в ширину, – что я ощущаю себя ничтожеством и словно бы теряю желание бороться… Я начинаю бояться, что никогда не доберусь до Куско…
– Доберешься, – уверенно отозвался туземец. – Однако нам лучше вернуться на Королевскую дорогу, потому что, пробираясь через горы, терпя холод и голод, мы почти не продвигаемся вперед.
– А как же люди Атауальпы?
– Они мне представляются наименьшим из зол.
Андалузец был того же мнения, поэтому они вновь пустились в путь, но теперь искали большую дорогу из тесаных камней: протянувшись на тысячи километров через горы, плоскогорья, глубокие долины, густые леса и суровые пустыни, она соединяла Кито и Куско, северную и южную столицы гигантской империи.
Пуна, расположенная на высоте больше четырех тысяч метров между двумя нескончаемыми цепями параллельных гор, была покрыта повсюду, насколько хватало глаз, невысокой, неровной желтоватой растительностью, вроде пучков короткой травы, которая с трудом пробивалась среди каменистых урочищ или черных валунов, заросших мхом, по которым бродили дикие стада гуанако[32].
Пыль, поднявшуюся вверх при сотрясении земли, мало-помалу прибивало мелким бесшумным дождиком, который с каждым часом усиливался, и двое путников были словно две точки, затерянные в бескрайности этого величественного безмолвного пейзажа, где, казалось, никогда раньше не ступала нога человека.
– Я «сын Грома», потому что мать родила меня в грозу в горах, и мы все так и рождаемся: выходим из утробы под грохот молний, наделены даром предвидения и способностью противостоять проклятиям Супая, духа зла…
Старик – корявый и скрюченный, как корневище виноградной лозы, приготовленное для костра, – сидел на корточках в глубине огромной зловонной пещеры, а снаружи дождь лил с такой силой, что, казалось, мир вот-вот окажется во власти нового Великого потопа.
– Я знал, что ты придешь… – добавил он после непродолжительного созерцания огня. – Уже несколько лет как предзнаменования пророчат наступление эпохи рабства, которой не будет конца. Раса, начало которой положил Манко Капак, погрузится в забвение, а миром будут править демоны, которые кажутся богами… – Он прервался и взглянул ему в глаза. – Но ты этого не увидишь. Ни ты, ни другой.
– Какой другой?
– Другой Виракоча, который находится среди нас.
– Другой Виракоча? – удивился Молина. – Я не слышал ни о каком европейце, который бы до меня прибыл в эту страну.
– Ну так он существует. Я знаю, что существует.
– И где же он находится?
– Очень далеко.
– Как я могу его найти?
– Не знаю. Но я могу сделать так, что ты с ним поговоришь.
– Когда?
– Сегодня ночью.
Удивленный Алонсо де Молина повернулся к Чабче Пуси, молча наблюдавшему за происходящим.
– Что он говорит? – возмутился он. – Как я могу сегодня ночью разговаривать с кем-то, кто находится очень далеко?..
– Некоторые из «детей Грома» утверждают, что обладают сверхъестественными способностями, недоступными твоему воображению…
Испанец в нерешительности заерзал.
– Мне никогда не нравились колдовские дела, – сказал он. – И проделки шарлатанов… – Он сурово глянул на старика. – Если попытаешься меня обмануть, я покажу тебе, что моя «труба громов» может в два счета покончить с «сыном Грома».
– Угрожать смертью человеку моего возраста – это все равно, что мочиться в реку, – прозвучало в ответ. – И речному потоку ничего не прибудет, и мою печаль не приумножишь… – Он надолго замолчал, глядя на стену дождя, которая скрывала пейзаж по ту сторону входа в его пещеру, и наконец спросил: – Так хочешь или нет поговорить с другим Виракочей?
Андалузец долго смотрел на Чабчу Пуси: вид у того был как никогда отсутствующий и невозмутимый.
– Что скажешь? – спросил Молина.
– Не хочу ничего говорить.
– Почему?
– Никто не должен никому давать советов в подобном деле. Ты один несешь ответственность за свои поступки.
В тоне его голоса было что-то такое, от чего беспокойство Молины возросло, и он хотел было решительно отклонить предложение странного старика, однако любопытство вновь одержало верх, и, не желая упускать возможность спустя столько времени пообщаться с представителем своей расы, он слегка кивнул головой в знак согласия.
– Ладно! – сказал он. – Сделай так, чтобы я с ним поговорил, кто бы это ни был…
– Надо подождать, когда он уснет, – заметил старик. – Как только он уснет, его дух освободится и прилетит к нам.
Они стали ждать. Наступила ночь, дождь прекратился, теперь равнина оказалась во власти завывающего ветра, а внутри пещеры было слышно лишь легкое потрескивание огня; никто не осмеливался даже пошевелиться.
«Сын Грома» дремал. Он сидел абсолютно неподвижно, привалившись к стене, вблизи дымившегося костра, который отбрасывал тени на его изборожденное морщинами лицо, и был где-то очень далеко. И вот, уже ближе к рассвету, он встрепенулся, широко раскрыл рот, и из глубины его гортани раздался еле слышный голос, который прошептал на чистом кастильском языке:
– Кто ты такой?
Алонсо де Молина, который успел задремать, вдруг почувствовал, как какая-то ледяная рука сжала ему горло, прерывая дыхание, и он не мог проронить ни звука – лишь глядел, выпучив глаза, на этот беззубый неподвижный рот, из которого вновь раздался тот же вопрос:
– Кто ты такой? Почему ты меня ищешь?
– Я капитан Алонсо де Молина, – наконец сумел выдавить он. – А ты кто?
– Капитан!.. – повторил голос. – Капитан!.. Помогите мне!..
– Кто ты такой?
– Ради Бога!.. – вновь взмолился жалобный голос. – Помогите мне!..
– Но кто ты такой?..
– Гусман Боканегра… Разве вы меня не помните…
– Боканегра!.. – изумленно повторил андалузец. – Это невозможно! Ты же утонул в море…
Он вдруг провалился в глубокую пропасть, утратил понятие времени и пространства, перенесся в свои воспоминания и вновь вернулся к четкому сознанию окружающей реальности лишь тогда, когда солнце встало уже высоко, а Чабча Пуси тряс его за плечо:
– Просыпайся! – приговаривал курака. – Просыпайся же!.. Мы не можем терять целый день пути.
31
Терция, или испанское каре, – самое крупное формирование испанской армии в XVI веке (с 1505 г.) и одновременно – вид боевого построения. Могла вести сражение самостоятельно, в нее входил полный комплект необходимых для этого родов войск: пикинеры, мечники, аркебузиры и мушкетеры. Почти до середины XVII века считалась непобедимой. Формировались по территориальному признаку: так, Фламандская терция (одна из наиболее крупных) была расквартирована в Испанских Нидерландах.
32
Гуанако – животное семейства верблюдовых, предок одомашненной ламы.