Соседняя квартира (ЛП)

— Грейнджер?

— Да?

Она раскраснелась, её лицо разгорелось, и ей любопытно, как разговор повлиял на неё на таком расстоянии. Он её сосед, друг и, возможно, доверенное лицо. Но он также печёт ей печенье, а она взамен угощает его молоком, и иногда он задерживается в её квартире, чтобы попробовать одно печенье, макая его в большой стакан.

Воспоминания об этом всплывают в её сознании чаще, чем она хочет признать: как его веки трепещут при первом укусе. Мягкий, довольный звук, который он издаёт, когда партия оказывается идеальной. Как его губы смыкаются вокруг кусочка.

Это нелепо. Влага собирается между ног, и Гермиона не может рационально объяснить то, какие чувства он вызывает в ней.

— Спасибо, что поговорила со мной, — говорит он, слова дразнящие и искромётные, и она едва выдерживает. — Я приготовлю тебе завтра это печенье, хорошо?

— Звучит здорово, — отвечает она, сохраняя голос настолько ровным, насколько это возможно.

Почти извиняясь, он говорит:

— Мне нужно поспать.

— Мне тоже, — торопится она. — Спокойной ночи, Малфой.

— Спокойной ночи, Грейнджер.

То, как он произносит её фамилию, не даёт ей уснуть всю ночь.

***

Гермиона смотрит на стену, отделяющую её квартиру от квартиры Малфоя, и внезапный прилив храбрости овладевает ею прежде, чем она успевает оступиться. Руки дрожат, но она тихонько стучит в стену.

Она знает, что он дома — она слышала его шаги некоторое время назад. Но после продолжительной паузы она чувствует себя нелепо. Они не разговаривали с тех пор, как поговорили сквозь стену. Вернувшись домой с работы на следующий день, она обнаружила за дверью тарелку с печеньем, которое находилось в состоянии стазиса. Красное бархатное, как и было обещано, но она, очевидно, скучала по Драко.

Смущение и стыд накатывают на неё, она отходит от стены, как раз когда слышит его голос.

— Грейнджер? Привет.

— Привет, — она прижимается к стене, пристально вглядываясь на краску цвета яичной скорлупы. — Я просто подумала… вернее, как прошёл твой день?

Малфой колеблется ещё одно мгновение.

— Да, спасибо. Работа была… напряжённой. Я занимаюсь сложным исследованием, но сегодня у нас был прорыв.

Она удивлена этой информацией — удивлена тем, что он вообще поделился чем-то о своей работе. Но она знает, что лучше не спрашивать о деталях, когда он может лишь говорить туманно. Впервые она задумывается о том, не одиноко ли работать в Отделе тайн.

— Я рада, что из этого вышло что-то хорошее, — говорит она в стену. — Надеюсь, я не помешала тебе.

Она сильно, отчаянно хочет, чтобы он сказал «нет».

С другой стороны стены доносится тихое шуршание, как будто он переместился на другое место, и он отвечает:

— Ничуть. Расскажешь мне о своём дне?

***

Всё меняется, между ними образуется странная связь. Когда Гермиона видит его, когда он печёт печенье и доставляет его в её квартиру, когда он остаётся выпить стакан молока, он холоден, отстранён и вежлив, хотя и немного мягче, чем в начале.

Но при встречах по вечерам, когда между ними тонкая смежная стена, Малфой раскрывается.

Она не может сказать, связано ли это с тем, что они не видят друг друга, или это своего рода психологический переключатель, но в те моменты ей позволено узнать его, заглянуть в него глубже, хотя физически она не может…

Это становится чем-то, чего она с нетерпением ждёт.

Они говорят о работе, друзьях, увлечениях, а иногда даже вспоминают дни учебы в Хогвартсе.

Он превращается из холодного — непонятного и непостижимого — в нечто другое. Кого-то другого. Но на самом деле он ничем не отличается от неё, потому что она чувствует эту его сторону, даже когда они вместе.

Но он тихий, дразнящий, манящий. Низкий, вкрадчивый тон его голоса через стену разжигает в ней желание и обжигающий, восхитительный жар, и, хотя она изо всех сил старается подавить его, она неизменно чувствует, как он бурлит прямо на поверхности.

И она представляет его в своём воображении, его плавные, стройные линии, красивые черты лица. Эта навязчивая идея каждый раз заводит её всё дальше вглубь пучины.

Он проникает глубже, чем она предполагала, в ту глубину её сознания, которая желает каждую его частичку. Каждую его грань.

Однажды вечером она прислоняется к стене, потягивая стакан чая, на её лице задерживается рассеянная улыбка, пока он рассказывает ей истории о своих попытках научиться летать в детстве.

Но Малфой замолкает, и наступившая тишина не кажется напряжённой или некомфортной.

— Знаешь, — говорит он в стену, — мне нравится с тобой разговаривать. И я надеюсь, ты не сочтёшь меня сумасшедшим за это — из-за стены.

Она проводит кончиками пальцев по полу.

— Я не думаю, что ты сумасшедший, — она вздыхает и добавляет: — Мне тоже нравится с тобой разговаривать. Неважно, как именно.

— Могу я тебе кое-что сказать?

Её губы трогает кривоватая улыбка.

— Конечно.

Он рассказал ей столько всего, что она не может сдержать интригу. Это нечто заслуживает предисловия.

Следующие слова звучат близко, как будто его лицо находится возле стены.

— Я думаю… мне повезло, что ты рядом, — он говорит откровенно, особенно с учётом того, что она успела о нём узнать, и он быстро добавляет: — Я ценю то, что мы узнали друг друга, и я считаю тебя очень красивой.

Тихое признание проносится в её сознании, грудь сжимается, а щёки заливает красный оттенок.

— Спасибо, — произносит она, чувствуя прилив смелости, смешанный с удивлением. — Я тоже считаю тебя очень привлекательным.

— Иногда, — отвечает он, произнося слова так тихо, что она почти не слышит его сквозь стену, — когда мы так разговариваем, я думаю о тебе. Я думаю о том, чтобы прикоснуться к тебе.

Низкий, знойный раскат его голоса, нежные слова и скрытый за ними подтекст охватывают её. Сердце замирает в груди.

Гермиона делает несколько вдохов и выдохов, перебирая в уме, что ответить. Ничто не кажется ей достаточным. Но его слова подбадривают её, и она спрашивает, осторожно и тихо:

— Ты когда-нибудь трогал себя?

— Да. Иногда, после того, как мы поговорим.

Желание будоражит её кровь, приглушённый рёв адреналина пульсирует в ушах.

— Правда? Ты хочешь прикоснуться к себе сейчас?

Она слышит ухмылку в его голосе, представляет её в своём сознании. Дразнящий жар в его глазах цвета грозовых туч.

— Ты хочешь, чтобы я сделал это?

Внезапный поворот в разговоре обдаёт её жаром, влага собирается между бёдер, и она дрожащими пальцами опускает чашку на блюдце. Сдвигает их в сторону. Гермиона откидывает голову назад к стене.

— Хочу.

В воздухе повисла тишина, и она пытается представить, слышит ли что-нибудь по ту сторону стены. Её воображение пробуждается, и она старается представить его как никогда прежде. Ослабляющего застёжку своего ремня, сдвигающегося, чтобы снять брюки, обхватывающего себя одной рукой.

Сглотнув, она хватается за свою палочку. Накладывает заклинание на стену — так, чтобы его голос звучал немного чётче.

— Иногда мне интересно, — говорит он несколько секунд спустя, словно находясь рядом с ней, — чувствуешь ли ты это?

— Я чувствую.

Нет смысла опровергать это, не тогда, когда она слышит возбуждение в собственном голосе. Она высовывает язык и смачивает губы. Если бы она не знала его так хорошо, ей было бы неловко.

— Ты возбуждён?

— Да. Очень.

Тихий стон вырывается из её рта, когда её глаза закрываются. Она возится с подолом юбки, задирая его вверх по ногам.

— Мысль о том, что ты прикасаешься к себе, прямо сейчас…— говорит она, прижавшись к стене.

— Ты прикоснёшься к себе ради меня? — его голос низкий, дразнящий. — Скажи мне, что ты чувствуешь.

Согнув одно колено, Гермиона поднимает юбку выше, чтобы провести двумя пальцами по кружеву трусиков между ног. Она заставляет себя сглотнуть.

— Я мокрая, Драко.

Она слышит его несколько приглушённое ругательство по другую сторону стены.