Страница 4 из 16
И все эти шесть недель полковник Додж ежедневно по телефону устраивал разносы по поводу медленного течения работ и делал все возможное, чтобы ускорить приемку самолета. За это время еще тридцать человек покинули важные должности в различных частях страны и, похоже, причина увольнения у каждого была одна — школа. Но никто из этих тридцати на роль агента не подходил, а впрямую настаивать было нельзя, чтобы не насторожить противника. Монтгомери оставался единственным кандидатом.
За это время, первые два десятка человек закончили школу и снова подавали заявки на работу в промышленности и науке. Некоторые просили о восстановлении отношений со своими бывшими работодателями, другие искали совершенно новые сферы деятельности. Но никто не давал никакой информации о том, что происходило с ними в школе.
Однако было решено и были разосланы конфиденциальные распоряжения, что до тех пор, пока о школе не станет известно больше, заявления этих людей должны быть отложены. Их нельзя было нанимать даже в качестве уборщиков на заводы выпускающие продукцию с грифом «секретно». С другой стороны, было желательно избежать любого расследования, которое выглядело бы как лобовая атака и вспугнуло бы организаторов школы. Доджу удалось убедить свое начальство и ФБР, что с Монтгомери у них представляется наилучшая возможность.
Институт располагался в небольшом городке Каса-Буэна в северной Калифорнии, на побережье недалеко от границы с Орегоном. Монтгомери ехал из Сиэтла один, Гандерсон с семьей выехали на день раньше. Было решено, что жена Монтгомери, Хелен, и двое их детей с ним не поедут, поскольку, скорее всего, он едет не на долго.
Майор зарегистрировался в одном из двух курортных отелей, как только прибыл в Каса-Буэна. Его следующим действием было устройство телефонного шифратора и отчет Доджу. — Монтгомери подозревал, был почти в этом уверен, что доктор Спиндем прослушивает большинство его разговоров. Этот факт раздражал, подобно занозе в руке, которую невозможно вытащить.
Была середина дня, когда он позвонил Гандерсону, и тот ему велел поторопиться, сказав, что их уже ждут. Школа находилась на окраине города, на невысоком утесе с видом на океан. Она занимала ряд старинных зданий в калифорнийско-испанском стиле, в которых когда-то размещался обанкротившийся летний курорт. Это был своего рода «кампус». С дороги его скрывала густая листва. Внутренний двор был превращен в средиземноморский сад — как его себе представляет Голливуд. В этом тенистом саду отдыхали многочисленные студенты и Монтгомери, идя с Гандерсоном к административному зданию, узнавал в студентах многих людей, чьи мозги буквально контролировали крупные сегменты авиационной промышленности.
В офисе секретарша записала их имена и объявила об их приходе по внутреннему телефону.
— Доктор Беркли примет вас, мистер Гандерсон, — сказала она, — а доктор Нэгл примет майора Монтгомери.
Монтгомери почувствовал приступ дурного предчувствия. Успех или неуспех всей его операции зависел от следующих нескольких минут. Ему удалось улыбнуться в ответ Гандерсону, когда инженер, уходя, поднял указательный и большой пальцы, соединив их кружком.
Слева от Монтгомери открылась дверь и девушка провела его к приятному остроглазому мужчине лет сорока пяти и представила:
— Доктор Нэгл, это майор Монтгомери.
— Входите, майор, — сказал доктор Нэгл. — Мы уже кое-что знаем о вашем прошлом, и нам действительно было приятно, что вы хотите у нас учиться.
Они сели по разные стороны большого письменного стола из красного дерева и некоторое время разглядывали друг друга. Затем доктор Нэгл произнес:
— Первое, чем мы обычно интересуемся, это то, почему человек вообще решил подать заявление о поступлении в наш институт.
Лицо Монтгомери посерьезнело. Он сделал долгую паузу, как для того, чтобы произвести желаемое впечатление на Нэгла, так и для того, чтобы собраться с мыслями, восстановить в памяти все, что было отрепетировано за последние шесть недель. Затем начал:
— Как вы, возможно, знаете, Сорен Гандерсон и я тесно сотрудничали в течение последних четырех лет при создании XB-91.
Когда Нэгл кивнул, Монтгомери продолжил. В своем объяснении он позаимствовал так близко, как только осмелился, горькие высказывания Гандерсона о недостатках Девяноста первого. Он модифицировал их, приукрашивал, добавляя свои собственные мысли, все время внимательно наблюдая за реакцией Нэгла. Закончил он таким образом:
— Сорен и я чувствовали, что должен быть какой-то ответ на эту неадекватность нашей инженерии. Когда он сказал мне об Институте, я сразу же заинтересовался, подумал, что учеба здесь может помочь мне хотя бы найти путь к возможному решению. Конечно, я откровенно сомневался, — сказал он с улыбкой. — Но решил, что хочу попробовать.
Выражение лица Нэгла почти не менялось во время рассказа Монтгомери. Когда инженер закончил, он спросил:
— Вы делали что-нибудь во время строительства самолета, чтобы улучшить его конструкцию?
— Ну, да — в то время, когда проектировались крылья, я чувствовал, что должно быть другое решение увеличивающее подъемную силу на рабочей высоте корабля. Это было просто смутное ощущение, что должен быть какой-то другой профиль. Я сделал несколько вариантов, но из этого ничего не вышло.
Нэгл молчал, наблюдая за ним, словно размышляя над правдивостью его утверждений. Наконец он сказал:
— Гандерсон называет свой самолет монстром. И он прав. С инженерной точки зрения это довольно нелепо. Это конечный продукт нашего кредо «больше и лучше», которым мы руководствовались в последнее время. Большие самолеты, большие автомобили, большие заводы — лаборатории — школы — дома. Вы знаете, как это работает в вашей организации, — чем больше численность персонала, тем значительнее статус руководителя, и поэтому руководитель набирает избыточное количество проектов и набирает дополнительных людей. На каждого честного администратора приходится дюжина создателей коллективов с большой численностью работающих. Эти создатели возглавляют коллективы, которые занимаются проектами лишь имеющими статус крупных.
Монтгомери невольно начал протестовать:
— Исследования и разработки — это не...
Нэгл оборвал его:
— Эта проблема существует у нас уже давно, но только в последнее десятилетие она ощущается так остро. Наша потребность в конструкторско-исследовательских работах стала более острой, чем когда-либо прежде, и мы пошли по пути увеличения числа таких организаций, чтобы получить требуемый результат. Но в результате пропорционально увеличилось и влияние всех присущих этим работам недостатков, которые всегда там были. Лучшие из нас осознали, что мы находимся в состоянии натурального голода по подлинным, новым базовым идеям. XB-91 — памятник этому голоду. Он был построен на основе гор собранных нами данных, но это не продукт изобретений и исследований.
— Нация сделала все возможное для содействия технологическому росту, — сказал Монтгомери. — Наши инженерные школы работают на пике возможностей.
Нэгл медленно улыбнулся, словно услышав от майора нечто забавное:
— Вы совершенно правы. Больше школ и больше инженеров, чем когда-либо прежде. Тем не менее, проблемы, связанные с XB-91, не решаются тем мышлением, которое в настоящее время правит бал в наших инженерных школах.
— Если это так, считаете ли вы сами школы ответственными за это?
— Нет, я не считаю, что школы несут основное бремя ответственности. Существует множество факторов, но далеко впереди стоит наша неверная оценка того, чего должно достичь государственное образование.
— Конечно, одна из его главных целей — создать адекватный корпус творческих инженеров!
Нэгл покачал головой:
— Нет, я считаю, что не это является главной его целью. Поясню. Но сначала небольшое отступление. Для того, чтобы понять неисправность любого механизма, лучше всего выяснить, а не был ли механизм изначально разработан для выполнения неисправной функции.