Олдорандо

   Когда и его накрыл столб света, он замер и взглянул вверх. Там, очень высоко над собой, он увидел неровное отверстие в своде, пробитую в камне круглую шахту и венчавшую её огромную откидную крышку, окаймленную зубчатой скалой. В шахте вился пар, смягчая падавший оттуда ослепительный дневной свет. Там, далеко-далеко наверху, был знакомый ему с детства мир, от которого он сейчас отрекался ради бога тьмы.

   В бледных отблесках светового луча едва виднелись ребра колоссального свода. Юли показалось, что пещера вокруг него столь огромна, что в неё можно было бы поместить весь Панновал. По какому-то сигналу, очевидно, звону колокольчика, раздавшемуся у входа, кто-то открыл высокую дверь во внешний мир. Как предупреждение? Как соблазн? Или просто для драматического эффекта?

   Возможно, всё вместе, подумал он. Ведь жрецы были намного умнее его, и, скорее всего, преследовали сразу несколько целей. Но думать было некогда и он поспешил за исчезавшей фигурой священника. Через секунду он скорее почувствовал, чем увидел, что свет позади него померк. Дверь в высоте закрылась. Он снова очутился в полной темноте. С чувством облегчения Юли догнал Сатаала.

   Наконец они достигли дальнего конца гигантской пещеры. Юли услышал, как замедлились шаги священника. Не колеблясь ни секунды, Сатаал подошел к невидимой двери и постучал по ней костяшками пальцев. Через несколько мгновений стукнул засов и дверь медленно отворилась. Им открыла пожилая женщина. Под потолком, прямо над её головой, висела масляная лампа. Женщина, непрерывно шмыгая носом, пропустила их в каменный коридор, а затем заперла за ними дверь.

   Юли пошел вслед за Сатаалом. Он понял, что попал в самое сердце Святилища. Пол в коридоре был сплошь устлан циновками. Вдоль стен на уровне пояса тянулась узкая каменная лента, изукрашенная искусной резьбой. Юли хотелось рассмотреть её поближе, но он не осмелился. Остальное пространство стен было гладким голым камнем. В них был вделан ряд дорогих деревянных дверей. За ними размещались кабинеты высших духовных лиц.

   Шмыгающая носом женщина остановилась перед последней дверью и постучала в неё. Когда из-за неё послышался ответный стук, Сатаал распахнул дверь и кивком головы подал знак Юли входить. Нагнувшись, он прошел под протянутой рукой своего наставника в комнату. Дверь сразу же закрылась за ним. Он не знал, что видел Сатаала в последний раз.

<p>

* * *</p>

   Оказавшись внутри, Юли удивленно осмотрелся. Всё говорило о том, что он попал в обиталище людей, облеченных богатством и властью. Комната была обставлена редкой работы каменной мебелью -- её можно было переносить, -- покрытой сверху цветными накидками из шерстяной ткани. Холодный камень пола покрывали роскошные цветные ковры, которых Юли никогда раньше не видел. Комната освещалась дорогой лампой с двумя фитилями на ещё более дорогой подставке из кованого железа. За исполинским каменным столом сидело двое мужчин. Когда Юли замер перед ними, они оторвались от чтения сложных казенных бумаг и подняли холодные глаза на посетителя. Один из них был уже знакомый Юли капитан милиции, застывший за столом, как каменная глыба. Его каска с изображением двойного колеса лежала рядом с ним на столе, обнажая порядочную плешь на черепе хозяина. Рядом с ним сидел худой и седой священник с вполне приветливым лицом. Он смотрел на Юли и всё время моргал, как будто один вид Юли ослепил его.

   -- Юли из Внешнего Мира? -- спросил он неожиданно резким и пронзительным голосом.

   -- Да, -- выдавил неожиданно растерявшийся юноша.

   -- Поскольку ты появился здесь, ты сделал свой первый шаг на пути служения великому богу Акха, -- продолжил святой отец уже несколько мягче. -- Я -- отец Сифанс, главный наставник послушников, и, прежде всего, я должен спросить тебя, сын мой, есть ли у тебя грехи, которые нарушают покой твоей души и в которых ты хотел бы исповедаться?

   Юли ещё не пришел в себя после того, как Сатаал так внезапно бросил его на произвол судьбы, даже не шепнув ни слова на прощание. Такое предательство ошеломило Юли, но он подумал, что от таких мирских вещей, как любовь или дружба он должен отказаться уже сейчас.

   -- Мне не в чем исповедоваться, -- угрюмо сказал он, не глядя в глаза священнику.

   Отец Сифанс откашлялся, как бы давая понять, что его дело закончено. Заговорил капитан.

   -- Повернись ко мне, сопляк, и взгляни на меня! Я -- капитан Святой Гвардии Эброн, глава полицейской гильдии Панновала. Мои люди доложили, что ты прибыл в город на санях, запряженных упряжкой Грипси, -- он вдруг ткнул пальцем в бумаги. -- Вот тут черным по белому записано, что данная упряжка из семи асокинов принадлежала прославленным торговцам Панновала Прастам, -- братьям Атримбу и Арту, жителям Вакка, и, несомненно, была у них украдена, поскольку их тела были найдены в нескольких милях от главных ворот нашего святого города. Неизвестный злоумышленник пронзил тела этих достойных людей их же собственными копьями и все улики неопровержимо доказывают, что он трусливо и подло заколол их во сне, а после гнусно ограбил их трупы. Поскольку это ты приехал на их упряжке, я полагаю, что ты немало можешь рассказать насчет этого преступления!

   Юли угрюмо смотрел в пол. Он наивно ожидал, что его преступление забыто.

   -- Что я могу знать об этом? -- пробормотал он. -- Ничего.

   -- А вот мне кажется, что ты всё знаешь. За подобное преступление, двойное убийство, совершенное на территории Панновала, полагается смертная казнь через расчленение, а все улики говорят против тебя. Что ты на это скажешь, умник? Знаешь ли ты, как медленно лопаются жилы на дыбе у таких крепких парней, как ты? Как долго они кричат, прежде чем палач разорвет их наконец на части?

   Юли почувствовал, что его бьет озноб. Он совсем не ожидал такого поворота событий и даже представить не мог, что его приобщение к вере повернется таким жестоким образом.

   -- Ничего я не знаю, -- повторил он, превозмогая нервную дрожь. -- Мне нечего сказать.

   -- Ну что же, -- пожал плечами капитан. -- Очень хорошо. Пусть это дело останется между тобой и Акха. Но до тех пор, пока на твоей совести лежит не прощенная вина, священником ты не станешь. Тебе придется сознаться в своём преступлении, уж поверь мне. Так как ты не пожелал сделать это добровольно, для начала мы отправим тебя в одиночную камеру. Посиди-ка там и подумай хорошенько, прежде чем упорствовать. В противном случае ты будешь брошен в камеру пыток и не покинешь её, пока не заговоришь. Или не умрешь.