Страница 1 из 59
Юли лежал на животе под кожаным пологом вместе со своим отцом, устремив взор в пустынный простор земли, которая даже тогда называлась Кампаннлат. Он стряхнул с себя легкую дремоту, когда Алехо ткнул его локтем в бок и хрипло сказал:
-- Буря стихает.
Свирепый ветер с востока дул уже три дня, неся с собой снег и тучи с Перевала. Он заполнял весь мир воющим свистом, подобно громоподобному голосу, которого не мог понять человек, и погрузил всё окружающее в серо-белый мрак. Невысокий обрыв, под которым был устроен полог, плохо защищал от яростных порывов ветра. Отцу и сыну ничего не оставалось, как лежать, закутавшись в старые шкуры, дремать, изредка отправляя в рот скудные куски копченой рыбы, и слушать, как над их головами неистовствует стихия.
По мере того как стихал ветер, усиливался снегопад. Снег падал густыми слоями, извиваясь подобно парящему перу над безрадостной пустыней. Хотя Фреир пробился сквозь тучи, -- ведь небо на западе уже очистилось, -- он скрывался за снегом. Над их головами переливалось всеми красками позолоченной шали снежное покрывало, концы которого стелились по земле, тогда как его складки поднимались всё выше и выше, исчезая в свинцовом зените небосвода. Фреир за ним давал мало света, не говоря уже о тепле.
Ниже, под обрывом, над которым они расположились, лежала в тисках льда великая река Варк -- так, по крайней мере, её здесь называли. Снег, покрывающий её, был настолько глубок, что Юли вряд ли догадался бы, что это река, а не простая ложбина меж холмов.
Отец и сын поднялись, отбросив полог, и размялись, топая ногами и энергично хлопая себя по крепким туловищам. Никто не проронил ни слова. Говорить было не о чем. Хотя буря закончилась, им нужно было ждать. Они знали, что йелки уже скоро появятся. Им недолго оставалось нести эту вахту.
Хотя местность была пересеченной, снег придавал ей весьма однообразный вид. Только на севере, где небо в кровоподтеках заката сливалось с морем, проглядывала темно-серая мрачная полоса. Восток скрывало возвышение, покрытое, как и всё здесь, белым саваном. Взоры отца и сына всё время были устремлены на запад. Когда они немного согрелись, то вновь зарылись в шкуры, погрузившись в томительное ожидание.
Наконец Алехо приподнялся, водрузив свой облаченный в мех локоть на выступающий из снега камень, поднял ладонь в перчатке, оттопырил большой палец, упершись им в левую скулу и защищая глаза пальцами левой руки, сцепленными наподобие крыши с пальцами правой. Теперь он мог смотреть с большим удобством -- блеск заходящего Фреира больше не слепил его.
Его сын отличался меньшим терпением. Ему не лежалось в этих грязных шкурах, сметанных на скорую руку. Ни он, ни его отец не были рождены для охоты на йелков. Охота на медведя -- другое дело. На медведя охотились ещё их отцы, там, на Перевале. Однако смертоносный пепел, который этой зимой извергала Горящая Гора, поразил жестокой болезнью мать Юли Онессу и выгнал их семью на эти незнакомые равнины с их более мягким климатом. Вот почему Юли был так неспокоен, так возбужден. Он никак не ожидал столь резкой перемены в своей и без того нелегкой жизни, и не представлял, что ещё она может ему принести.
Его больная мать и больная сестра остались в их жалком становище на востоке, всего в нескольких милях от них. Его дяди, вооруженные копьями из кости, отправились на запряженных йелками санях на север, к вскрывшемуся морю. Юли очень хотел знать, как они пережили эту трехдневную бурю -- дети их умерли и дяди относились к нему куда лучше родного отца, самого старшего из них. Может быть, именно сейчас они пируют, собравшись вокруг большого бронзового котла, в котором варится рыба или куски тюленьего мяса.
При мысли о мясе, таком шершавом на языке, во рту у Юли невольно навернулась слюна. Сглотнув её, он ощутил мясной привкус, а в животе, в его голодном желудке, ёкнуло.
Тяжелая, цвета железа, туча, быстро ползущая по небу, скрыла Фреир, отчего всё покрылось тенью, превратившись в смутные пятна без очертаний. Теперь никто не смог бы их заметить в этом сумраке. Алехо поднялся и знаком приказал сыну сделать то же самое. Он замер, осматриваясь, крепко держа в руках копьё, затем осторожно спустился по занесенным снегом камням к замерзшей реке.
Обрадованный возможностью размяться после трех дней неподвижности, Юли с криками бегал и прыгал по запорошенной снегом ровной земле над обрывом. Но когда он, перепрыгивая с опасностью для жизни с одной бесформенной глыбы на другую, скатился вниз, к замерзшей реке, отец властным окриком призвал его к спокойствию.
Стоя по колени в снегу, Алехо остановился, вонзил остриё копья в лед, а тупой конец приложил к уху. Он долго прислушивался к темному потоку воды у себя под ногами, пока не услышал внизу слабый, едва слышный гул и приказал Юли вернуться на выступ. Вновь накрывшись шкурами, они замерли, глядя на запад.
Западный берег реки неясно выступал своими неровными изгибами, лишь кое-где отмеченный темными стволами полузасыпанных снегом деревьев. А дальше тянулась безжизненная равнина, -- вплоть до далекой коричневой линии, которую едва можно было различить под мрачной шалью нависшего неба на западе.
-- Смотри! -- локоть отца коснулся руки юноши.
Юли, не мигая, пристально вглядывался в эту линию. Конечно, отец был прав. Он знал всё. Сердце Юли наполнилось гордостью -- ведь он был сын Алехо. Шли йелки. Приближалась пища, которой хватит, чтобы накормить каждого ребенка и взрослого из тех племен, на которые снисходил свет Фреира и Баталикса и которым улыбался Вутра.
Через несколько минут он уже смог различить первый ряд животных. Они шли плотным фронтом, поднимая снежную пыль своими точеными копытами, упрямо наклонив головы, а за ними бесконечной вереницей тянулись подобные им. Юли показалось, что животные заметили их жалкое укрытие и шли прямо на них. Он с беспокойством взглянул на Алехо, который предостерегающе поднял копьё.
-- Спокойно.
По телу Юли пробежала дрожь. Животные приближались со скоростью быстро идущего охотника. Он тщетно пытался определить размеры этого огромного стада. Уже половина видимого пространства была заполнена идущими животными, рыжевато-коричневые шкуры которых всё появлялись и появлялись на западном горизонте. Что таилось там? Какие тайны, какие ужасы? И всё же, там не могло быть ничего страшнее, чем Перевал с его удушающим пеплом и с огромным красным зевом Горящей Горы, который однажды открылся Юли в мчащихся просветах разорванных облаков. Из этого зева на дымящиеся склоны горы изрыгалась расплавленная лава. Это настолько отличалось от всего, привычного Юли, что он едва не сошел с ума. Пылающее жерло горы до сих пор являлось к нему во снах, от которых он просыпался с криком.