Страница 11 из 16
Девушка удивилась, что я так быстро вернулся, спросила, не забыл ли я что-то. Компания ребят как прежде продолжала сидеть у нее в общей комнате. Они играли в карты. Светлана не была с ними, а что-то готовила на кухне вместе со своей матерью. Я предложил девушке собраться и пойти со мной. Она испугалась, спросила, не собираюсь ли я ее снова задержать по какому-то делу. Я ее успокоил, сказав, что хочу прокатиться с ней по городу на машине. Ее мать тоже меня знала и отнеслась с доверием.
– Иди, коли человек просит, – сказала она дочери.
– Это что-то новое кататься по городу. Мне еще никто такое не предлагал, – сказала Светлана с кокетливой улыбкой, и поехать согласилась.
Мы ехали по улицам Камышина. Без предисловий я спросил Светлану, знает ли она Славу Пекарского.
– Короля? Кто ж его не знает, – сказала она.
– Почему ты его зовешь королем?
– Да это он сам себе такую кличку придумал, большой романтик.
– Мне он нужен. Ты не знаешь где его найти?
– Знаю, конечно, – отвечала она необдуманно, – но не думайте, что я Вам скажу, я друзей не выдаю.
– Ах, Света, Света, если уж ты знаешь, то обязательно мне скажешь, – сказал я. – Мы будем ездить до тех пор, пока ты не скажешь, где прячется твой Король. Если здесь нам улиц не хватит, поедем ко мне за Волгу. Ты же помнишь мой кабинет?
– Не напоминайте мне про это, ничего приятного я там не видела. А ваши милиционеры просто грубияны и нахалы.
– Но я же с тобой вежливо обращался, и на второй же день тебя отпустил, а по закону мог бы продержать в камере три дня.
– Да про Вас-то я плохого сказать не могу. Но, если честно, не думаю, что Вы добрый. Вы просто хитрый. Вот и теперь, зачем Вы меня возите? Разве нельзя было дома поговорить? Я бы Вас может даже чаем угостила.
– Дома – твоя территория, а здесь мы с тобой на нейтральной.
– Думаете, я не догадалась, зачем Вы ко мне утром заходили. Вас Толя интересовал. Вы же, наверно, взяли его? Можете не говорить, я и так знаю. Толя, конечно, вор, но он не плохой человек, справедливый и добрый.
– Ты не о том говоришь, – прервал я ее, – я спрашивал о Пекарском.
– Ладно, – сказала она после некоторого молчания. Я скажу, но только потому, что я на него злая. Он презирает меня, а я этого никому не прощаю.
И она рассказала секрет неуловимости Славы Пекарского. Секрет был простой. Поскольку квартира Пекарских находилась на первом этаже пятиэтажного дома, на кухне имеется подпол, крышка которого прикрыта жестяным рукомойником, с виду кажущимся массивным и тяжелым, но фактически он легко сдвигается. Там и прячется Пекарский от милиции.
– Может, ты знаешь, где Толя-Шнур и Пекарский прячут краденое? – спросил я на всякий случай.
Света замялась, стала говорить, что не хочет связываться с этим делом, что я обязательно ее потащу свидетелем, как тогда она будет смотреть в суде в лицо своим друзьям.
Я ее понимал, и заверил, что постараюсь обойтись без ее свидетельских показаний, если она мне скажет адрес нелегальной квартиры Толи-Шнура.
– Я не знаю, где они прячут краденое, – сказала она, – но знаю, что на квартире одной Толькиной знакомой, которую я терпеть не могу, целая фабрика по переработке краденых кур, овец и еще не знаю чего. Они мясо продают на рынке. У них мясо, деньги и водка, все, что надо. Эта женщина их использует, хотя они думают, что используют ее. И она назвала адрес.
Это было именно то, что мне нужно. Я поблагодарил девушку, еще раз заверил, что ее не выдам, высадил около ее дома, и мы поехали на квартиру второго подозреваемого.
Мать Пекарского долго дверь не открывала. Потом открыла, и я увидел, как она взволнована, говорила, пряча глаза, что сына дома нет, что он даже не дает о себе знать, и она сама переживает и хотела бы его видеть.
Было сразу заметно, что женщина не привыкла в жизни обманывать, и делать это ей трудно. Мне было искренне ее жаль, но долг службы заставлял делать свое дело. Я попросил провести меня в комнату сына, осмотрел его кровать, заглянул в шифоньер, только потом пошел на кухню.
– Вот так вот бедно я живу одна, – заволновалась хозяйка, раскрывая зачем-то старый шкафчик с посудой.
Я попросил своего шофера сдвинуть умывальник.
Что тут началось. Хозяйка решительно запротестовала, ссылаясь на то, что там грязно, совсем не убрано, и смотреть совсем нечего на грязный пол. Но умывальник был уже сдвинут. Я открыл крышку, обнаружившуюся в полу, и заглянул внутрь подпола. Там была кромешная темь, но находившегося внизу человека выдал блеск наручных часов. Я сказал, что я его вижу и велел выходить. Слава долго молчал и не двигался с места. Только после моего повторного требования, понимая, что выйти ему все равно придется, «Король» вылез из своего убежища. Однако, увидев, что в комнате нас только двое и нет милиции, прокурорская форма видимо ему не была знакома, вдруг осмелел и сказал, что он никуда с нами не поедет. Я предъявил ему свое удостоверение и сказал, что хотел бы обойтись без участия милиции. Уже несколько успокоившаяся мать Вячеслава меня поддержала:
– Не осложняй отношение со следователем, сынок, – сказала она, – нельзя же скрываться в подполе вечно.
– А Вы не будьте с ним жестоки, он у меня один, – обратилась она уже ко мне. – Мой Слава, он никакой не король, – продолжала она, – он вообще-то хороший. Связался вот только с одним плохим парнем по кличке, как я узнала, «Шнур». Вот того отправьте из Камышина куда подальше.
Я извинился перед ней за наше вторжение и обещал быть справедливым с ее сыном, если он будет хорошо себя вести на следствии.
Она собрала сына в дорогу, завязав ему в узелок какого-то питания, и перекрестила его три раза. Слава, молча, ей повиновался, обнял мать и пошел с нами. Я вел его до машины, пристегнув наручниками к своей руке. Так было надежнее. В машине, посадив его на заднее боковое сидение, пристегнул наручниками к сиденью водителя, и мы поехали на пристань, где через полчаса должен был отходить последний в этот день паром до Николаевки.
Во время следствия выяснилось, что на Толю Шнура в соседнем районе также уже давно заведено уголовное дело, где он воровал кур из колхозной птицефабрики, совершил несколько квартирных краж и находится в розыске. Затребовав это дело, я присоединил его к своему уголовному делу. Это уже значительно прибавляло срок для рецидивиста Шнура. По делу была привлечена также соучастница его краж тридцати пяти летняя Соня Горелова, которая перерабатывала и продавала краденых кур и мясо краденых животных. У нее же на квартире при обыске было найдено много краденых вещей, которые она не успела продать.
Удивительно покладисто на следствии повел себя Слава Пекарский. Он при каждом допросе выдавал все новые и новые эпизоды краж, которые они совершали вместе со Шнуром. Чувствовалось, что он раскаивается в своей связи с рецидивистом. Шнур также все признавал, хотя и пытался свалить на Пекарского более важную роль в некоторых эпизодах совершенных преступлений. Я специально не делал между ними очной ставки, хотя при допросе использовал показания каждого, и тем самым разжигал между ними определенную неприязнь.
Однако новые эпизоды затягивали расследование, и мне пришлось продлять срок следствия по куриному делу. Казалось уже достаточно, но Пекарский, желая снять с себя все грехи, вдруг вспоминал, что в одной деревушке километрах в двадцати от Камышина они украли у бабки барана.
Бог ты мой, думал я, еще один баран. Может уже хватит. Так он мне никогда не даст закончить и без того раздутое до двух томов уголовное дело.
– Ну что ж, поедем, показывай, где и у кого.
И мы опять ехали на нашем зеленом газоне через паром в степь от Камышина, в захудалую деревеньку, о которой я бы и никогда не узнал, что она вообще существует на земле. Пекарский попросил остановить машину около домика-развалюхи. Я вошел во двор через воротца, висящие на одной петле без всякого запора. Увидев меня в окно, из дома вышла старая женщина, и остановилась, с удивлением рассматривая меня и машину, стоящую у ворот.