Страница 50 из 53
План эвакуации?
У меня есть план эвакуации?
Несмотря на моё замешательство и слёзы я останавливаюсь и пытаюсь рассуждать.
— Куда вы меня везёте? — спрашиваю я. — Обратно в Дом Гилиберти?
Водитель качает головой.
— Нет. Это Красный Код Эвакуации. Вы должны быть посажены на самолёт немедленно. Вы воспользуетесь личным самолётом премьер-министра, и он доставит вас в Лондон. Мы будем в Хитроу меньше, чем через четыре часа.
— Мы? — я встречаюсь с ним глазами в зеркале заднего вида.
— Да, мы. Вы и я. Согласно приказу я не должен покидать вас до тех пор, пока не передам вас в руки вашего отца.
Я чувствую беспомощность. Этого не может быть.
— Как так вышло, что у меня есть собственный план эвакуации? — просто спрашиваю я. Я не могу придумать ничего другого, чтобы спросить. Всё происходит так быстро.
— Все приближённые к премьер-министру имеют план эвакуации, — отвечает он.
— Где Дмитрий? — спрашиваю я. — И Данте? Вы их видели? С ними всё в порядке?
— Я не знаю, мисс.
Охранник отводит глаза, и я не хочу думать о том, что это может означать.
Я снова начинаю сходить с ума. Я смотрю сквозь тонированные стекла машины, и мы мчимся прочь от берега, прочь от залива, прочь от того места, где я в последний раз видела Данте.
— Я не могу уехать. Вы понимаете? — практически кричу я. — Я не могу оставить Данте.
— Вы должны, — говорит мне телохранитель. — У вас нет выбора. Это не безопасно. Это то, чего хочет Данте. Он одобрил этот план действий для вас.
— Он хотел, чтобы вы увезли меня прочь отсюда?
Я потрясена. И я безжизненно опускаюсь на сидение, когда охранник кивает.
— В случае покушения на убийство, да. Он одобрил этот план, согласно которому я должен увести вас из Кабреры.
Убийство.
Покушение.
Я ошеломлена.
Потому что всё произошло так быстро, что у меня не было времени осмыслить это. Винсент пытался убить Дмитрия. И Данте был рядом со своим отцом. И Нейт должен был быть в этом замешан. Вот почему я в последнее время видела Нейта и Винсента вместе. Вот она связь.
Вот, о чём говорил Нейт по телефону в тот день.
И всё это было о Дмитрии.
Это был вовсе не Данте. Данте был сопутствующим ущербом.
Данте был.
Я уже говорю о нём в прошедшем времени.
Я сглатываю.
— Данте мёртв? — шепчу я.
Охранник смотрит на меня через зеркало заднего вида, а потом обратно на дорогу.
— Я не знаю.
И затем я не могу больше говорить, потому что я плачу. Я стараюсь плакать тихо, чтобы снова не впасть в истерику. Я сворачиваюсь в клубок на сидении и рыдаю, пока мы не въезжаем в ангар аэропорта.
Телохранитель открывает дверь с моей стороны и отстёгивает мой ремень безопасности, затем помогает мне выбраться из машины.
— Я Даниэль, мисс. И я буду рядом с вами, пока не передам вас в руки вашего отца. Мы позвоним ему по дороге. Я не позволю, чтобы с вами что-либо случилось.
Я киваю, и мои глаза красные, а слезы щиплют их и всё ещё текут по моим щекам. Вы могли бы подумать, что у меня закончатся слезы, но это не так. Мои ноги, немея, идут сами собой, когда Даниэль провожает меня в самолет. Я прохожу мимо одинокой стюардессы, не говоря ни слова.
В обычной ситуации я была бы поражена шикарностью этого самолёта. Я была бы в восторге от роскоши, которая окружает меня здесь. Но прямо сейчас, в этот самый момент, меня это не волнует. Я сворачиваюсь на кожаном диванчике и снова плачу.
Даниэль накрывает меня пледом и садится напротив меня. Он смотрит в окно и позволяет мне выплакаться.
Я не могу думать ни о чём другом, кроме Данте.
Я вижу его лицо, его улыбку, его руки. Я слышу его голос. Я слышу его смех. Я вижу выражение его лица, когда он нависает надо мной в домике у бассейна. А потом я вижу выражение его лица прямо перед тем, как взорвалась «Даниэлла». Его глаза были наполнены нежностью, потому что он только что отыскал меня в толпе. Я никогда не забуду этот взгляд.
Наверное, это был последний раз, когда я его видела.
Я знаю это.
И последнее, что он сказал мне этим утром, было «Я люблю тебя».
Это заставляет меня разрыдаться с новой силой.
Этого не может быть.
И всё же это так.
Всё это время Данте пытался мне объяснить, насколько сложна его жизнь… Я не слушала его. Я расстраивалась и злилась. Но он был прав. Его жизнь была сложной.
И теперь всё закончилось.
ОБожеМой.
Я не собираюсь так думать. Я не собираюсь думать, что Данте мёртв, пока кто-то не скажет мне об этом прямо.
Но огонь. Там было так много огня.
И моё сердце знает, что никто не мог выжить после такого.
Перед глазами встаёт обломок из стеклопластика, который проплывал мимо меня в заливе, и я вспоминаю, какие рваные и обугленные у него были края. Но если такое случилось с этим куском, то, что тогда…
ОБОЖЕМОЙ.
Я не могу так думать.
Не могу.
Я зажмуриваюсь и пытаюсь не думать ни о чём. Но это сложно.
Невозможно.
И вот я мучаю себя образами взрыва, лица Данте, его улыбки и почти всего, что с ним связано, в течение всех четырёх с половиной часов полёта.
Самолёт садится в Международном Аэропорту Хитроу, и я рассеянно смотрю, как мы въезжаем в ангар. Так как это частный самолёт, мне удаётся обойти таможню и охрану, и я иду по туннелю в терминал.
И мой отец стоит здесь.
И я начинаю бежать.
Он хватает меня и прижимает к себе, и я плачу, уткнувшись в его рубашку.
— Папочка, — бормочу я.
Из-за спины я слышу Дэниэля.
— Теперь с вами всё будет в порядке, мисс, — говорит он мне. И он возвращается на самолёт.
Я отпускаю отца и хватаю Дэниэля за руку.
— Спасибо, — просто говорю ему я. А потом я обнимаю его. Он выглядит удивлённым, но затем его руки смыкаются вокруг меня, и он возвращает мне объятия.
— Я уверен, они свяжутся с вами так скоро, как только смогут, — торжественно заявляет Даниэль. — Они дадут вам знать, что произошло.
Я киваю и не спрашиваю, кто такие «они». Это не важно. Пока кто-то готов связаться со мной, это всё, что имеет значение.
Даниэль разворачивается и уходит, и я оборачиваюсь к моему отцу.
— Ты в порядке? — с беспокойством спрашивает он. И он так волнуется, что забывает использовать свой фальшивый британский акцент.
Я качаю головой и снова начинаю плакать, и мой отец не знает, что делать. Потому что я должна была быть мальчиком, а он понятия не имеет, что делать с плачущей девушкой. Он неловко похлопывает меня по спине.
— Я хочу домой, — скулю я. — Я могу вернуться домой?
— В Канзас? — тихо спрашивает он.
Я киваю.
— В Канзас. Прямо сейчас.
Он усаживает меня на стул, а сам идёт выяснять, когда следующий рейс. И оказывается, что есть рейс, вылетающий через час с пересадкой в Амстердаме.
Он покупает мне билет.
И потом он сидит со мной до самого рейса.
У меня ничего нет. Всё, что я взяла с собой в Кабреру, и всё, что я купила, пребывая там, осталось в Доме Гилиберти.
— Я свяжусь с ними и попрошу прислать твой багаж, — обещает папа.
Я понимаю, что мой мобильник также остался в Кабрере. Я уронила сумочку на пляже, когда произошёл взрыв.
— Я дам знать твоей матери, — говорит мне отец после того, как я сообщаю ему об этом. — Я скажу ей, что ты уже в пути. Всё будет хорошо, Риз. Всё будет хорошо.
— Нет, не будет, — шепчу я. — Мне надоело, что все всё время говорят мне, что всё будет хорошо. Ничего не будет хорошо. Не в этот раз.
Он ещё немного похлопывает меня по спине, потому что не знает, что сказать, а потом приходит время посадки, и он провожает меня до ворот.
— Хорошего пути, — говорит мне он. И теперь его акцент вернулся. Я крепко обнимаю его.
— Я люблю тебя, папочка, — говорю я ему прежде, чем подняться в самолёт.
— Я знаю, — отвечает он. — Я тоже люблю тебя.
Я протягиваю свой посадочный талон стюардессе и ничего не могу поделать, но вспоминаю, как всё было точно так же, когда я вылетала из Амстердама. Данте был в одном самолёте со мной. И всё изменилось. Он изменил всё.