Тревога

«Ты, наверное, — мысленно ответила Пифия, — потому что либо шибко галантный джентльмен, либо считаешь, что баба дура и ей место на кухне. Или только с детьми нянчиться. А если какая самостоятельное решение приняла, да еще ему, такому крутому, что-то предложила — то сразу: ах, беда!»

Но вслух мудро промолчала. Щадя психику собеседника.

— Значит, поговорить срочно захотелось, — начал тот, садясь напротив Пифии за столик в кабинке и уже потянувшись за столовыми приборами, — что ж, поговорим. Я весь внимание. Заинтригован просто.

«Все то же веселое возбуждение, что и ночью, у клуба, — не могла не заметить женщина, — хоть уже и послабее».

— Тебе никогда не хотелось… жениться? — вслух спросила она как бы наобум. — Все-таки мужчина видный. Странно, что остался одиноким.

— О, я не одинок! — с неотвязной радостной улыбкой парировал Шмель. — Благодаря тебе… да и другим представительницам прекрасного пола. Уж прости, если это вызывает у тебя ревность. Но хомут на шею надевать себе раньше времени неохота. Или… насчет женитьбы… уж не себя ли ты хочешь предложить? Если да, то это будет вообще полный переворот в моем мировоззрении. Чтобы женщина делала предложение мужчине… может, у тебя с собой и кольца есть?

Так бы он и болтал дальше сорокой радостной, не перебей его Пифия. Причем несколько грубовато.

— Нет, просто интересно, что привело тебя в отряд, — были ее слова, — и других. Интересно мне, как психологу. Я не в первый раз замечаю, что многие активные участники поисков — люди одинокие. Без второй половинки… детей. Я тому яркий пример.

Шмель умолк. Напрягся… впрочем, ненадолго. После чего выдал:

— Так мы же не о «других» решили поговорить. Разве нет? А за себя отвечу: я, как уже сказал, не одинок. В отряд же меня привел не поиск дружеского общения… или, скажем, второй половинки. Хотя, справедливости ради, среди поисковиков тоже находятся истинные красавицы. И просто интересные женщины. Ты, например. Далеко ходить не надо. Но в отряде я не из-за этого. Просто захотелось помочь людям. И что в этом такого?

«И ведь ни слова лжи не сказал! — опять-таки мысленно прокомментировала Пифия его последние фразы. — Регулярно помогает как минимум одному представителю рода людского».

— Да так-то ничего, — вслух сказала она, — просто… уверен, что это твое? Не отвлекает ли от других дел и жизненных планов? Или те люди, которых ты мертвыми находишь… тебя это не парит? Не снятся потом тебе?

— Это что, вежливое указание на дверь? — Шмель нахмурился. — А я думал, в отряде «Тревога» нет никаких дверей. И каждый может принять участие в поисках.

— Все так, — не стала отрицать Пифия, — но есть одна особенность. Ты, раз с нами уже довольно давно, заметил, наверное: те, кто регулярно участвуют в поисках, приобретают необычные способности. Я, например, не зря зовусь Пифией. Как и, например, Змей и Орел… есть у нас такие. Тоже не просто так называются Змеем и Орлом.

— Орел, насколько знаю, летать умеет, — вспомнил Шмель, — хоть и не всегда получается.

— Вот! — воскликнула Пифия. — А как насчет тебя? Что умеешь ты… что могло бы пригодиться в спасении людей? Наверняка ведь умеешь. Не могли эти два года пройти для тебя даром. Позывным ведь обзавелся. А он тоже не просто так появляется. Что он означает, кстати? Не говоря уж о том, позывные часто перекликаются со способностями…

Вежливое, но настойчивое покашливание Шмеля заставило ее умолкнуть. Затем Шмель уставился на Пифию — и во взгляде его больше не было веселья, приветливости и беззаботности, с которыми он пришел в кафе. Тяжелый то был взгляд. Тяжелый и пронзительный.

Взгляд человека… нет, существа, которое действительно много прожило. А чтобы выжить, научилось разбираться в людях, чуть ли не с полуслова их понимать. И угадывать мысли просто по выражению лица.

— Так ты все знаешь, — проговорил Шмель затем. Глухо и вполголоса.

Не спрашивал, но констатировал.

— Никак, эта курва белобрысая проболталась? Неблагодарная…

«Он даже ругается несовременно!» — заметила Пифия.

— Не угадал, — сказала она вслух. — Просто я же говорила: не зря я зовусь Пифией.

— И не зря в Библии сказано: «пифию и ясновидящую побейте камнями».

— Хм, а как насчет скромных служащих организации под названием «Schutzstaffeln»? — осведомилась Пифия, ничуть не оскорбившись. — С ними как, по-вашему, нужно поступить? А, херр гауптштурмфюрер?

— Так это… тоже? — не сказал, а, скорее, выдохнул Шмель.

Лицо его покраснело, но он быстро овладел собой. Налил из стоящего на столе графина в свой стакан и одним глотком осушил. Затем вытер пот салфеткой. И, наконец, ответил:

— Клянусь, против России не воевал. Ни пули в соотечественников не выпустил… хоть их краснопузые десятилетиями в заложниках держали. Да головы морочили. На западном направлении стояла наша дивизия. Так что мы все больше лягушатникам мозги вправляли. Ну и жидам, естественно. А что? Это ведь из-за них я… и много кто еще… много хороших людей родину потеряли.

«Оригинальные у вас методы вправления мозгов, — с сарказмом подумала Пифия, — пуля в лоб или газовая камера. И как только я, в своей практике не догадалась это использовать? Однако теперь уже моя очередь жаловаться на собственную отсталость».

— А когда американцы с англичанами в Нормандии высадились, — продолжал Шмель, — мы стали просто солдатами на войне. Когда приходится убивать, чтобы не убили тебя… сначала. А потом — пока не убили тебя. Чтобы, уж если погибать, то заодно с врагами.

Затем добавил, постепенно входя в раж, распаляясь:

— Так что… кто ты вообще такая, чтоб меня осуждать? Да ты хоть знаешь… хоть представляешь, каково это? Когда парень, с которым минуту назад разговаривал, падает замертво? От пули, осколка, еще чего. Вариантов много. А ты можешь отправиться следом. И вынужден решать, кому в живых остаться: тебе или этому парню.

«А потом, когда пушки умолкают, — дополнила рассуждения Шмеля, опять-таки про себя, Пифия, — когда входишь во вкус мирной жизни, так хочется ее для себя продлить. Чтобы подольше оставаться молодым, чтобы с женщинами все получалось. И до ужаса неохота стареть, тем более умирать. Вот и приходится снова чужими жизнями непрошено распоряжаться. Лишь бы свою сберечь — самую дорогую».

А вслух сказала:

— Да я не столько осуждаю, сколько считаю, что в отряде ты не нужен. Нет, честно. Наше дело — искать пропавших людей, а не скармливать их отщепенцам с мечтами о бессмертии.

Лицо Шмеля исказила недобрая ухмылка.

— Считает она, — проговорил он, не скрывая презрения, — а кто-нибудь еще так считает? Кто-нибудь вообще в курсе, кроме тебя… ясновидящая ты наша.

На долю секунды Пифия замешкалась — не зная, что ответить. Рассказать про переписку с Орлом, телефонный разговор с Бланкой? Но в итоге решила: пусть ее собеседник думает, будто она сама настолько прозорлива, настолько соответствует своему позывному, что сама до всего дошла. А значит, вероятно, даже мысли сидящего напротив человека узнать способна. Так что перехитрить ее, что-то выкинуть нехорошее, нечего и думать.

Блефовала Пифия. И блеф ее оказался столь же оправдан, как и обещание одной военной шишки закончить локальную, но войну силами одного десантного полка. Но понять это женщине еще только предстояло.

— Никто, — сказала она осторожно, — однако…

— Однако плевать, — оборвал ее Шмель, — даже вся ваша братия не заставит меня уйти. Не, право же, с какой стати? Когда силы получаю вдоволь, а опасности быть убитым, в отличие от войн, нет. Честное слово, эти волонтерские организации — просто гениальное изобретение человечества! Круче электричества и компьютеров. Ну а если я кому-то не нравлюсь — что вы сделаете? Побьете меня в темном переулке?

— Это вряд ли, — сказала Пифия, стараясь сохранить спокойствие и не дать собеседнику заразить себя агрессивным возбуждением, — но насчет опасности ты ошибаешься. Если в отряде будут в курсе… ты про Ластика слышал?