Покорение Михримах

Я всю жизнь мечтала о тайном убежище; но разве в гареме спрячешься? Теперь же у меня появился шанс исполнить мечту!

Я подыскала почти целый пуф, придвинула к окошку — открывался неплохой вид на сад. Я даже залюбовалась; заодно увидела возвращающегося домой Рустема-пашу. Было забавно наблюдать за ним с высоты, зная, что он даже не догадывается о моем присутствии. Очень удачное местечко! Еще бы столик найти…

Я полезла под одну, под другую пыльную тряпку в поисках столика. Поблизости ничего не оказалось, и я отправилась вглубь, в темноту.

Я увлеченно рылась в предметах вокруг, как вдруг странный, тревожащий звук отвлек меня. Приглушенное жужжание раздавалось где-то совсем рядом — что такое?

Я замотала головой…

И в ужасе вскрикнула.

На расстоянии вытянутой руки от меня на полотке висело огромедное, с локоть в диаметре, серое осиное гнездо! Вокруг которого ползали и летали самые отвратительные и мерзкие создания на земле — осы!

Сердце билось отчаянно, громко и быстро, и больше всего я боялась, что прямо сейчас, здесь, рухну в обморок, и эти ужасные создания будут ползать по мне, а я не сумею им помешать. Я остро, мучительно, выжигающе боялась ос!

Как я только смогла пробраться к окошку? Гнездо находилось между ним и лестницей, и нужно было как-то прошмыгнуть мимо. Отчаянно зажмурившись, я рванула к спасительному входу. Почувствовало, как одно насекомое задело мое плечо; другое чуть не запуталось в волосах. Это было слишком, слишком, слишком ужасно. Не помня себя, я закричала; мне было так страшно, как никогда в жизни, и я уже представляла себе, как этот ужасный рой облепит меня со всех сторон и сожрет, поглотит как огонь!

Я все-таки выбралась наружу, с треском захлопнув вроде бы надежную дверь и привалившись к ней спиной. Ноги подкашивались, сердце исходило истошным стуком, в горле стоял комок. Я чувствовала, что вся дрожу.

Снизу раздавались крики, топот: меня услышали и спешили на помощь. Я даже не удивилась, что первым по лестнице вбежал мой муж — я бы посмеялась над его свирепым оскалом, но уж очень страшно было. Увидев целую меня, он чуть подуспокоился и остановился:

— Госпожа? Что произошло? Вы кричали?

— Т-там… — попыталась объясниться я, но с ужасом поняла, что голос меня совсем не слушается.

Язык заплетался на самых простых словах, и меня так трясло от пережитого потрясения, что я испугалась прикусить его.

Я начала тихо сползать по двери к полу — силы совсем оставили меня.

— Отошли… их, — только и смогла пробормотать я, без особой надежды, что он сможет понять.

Но он понял, что я просила остановить слуг, чтобы они не увидели меня в таком мерзком состоянии. Парой выкриков он отослал их, сказав, что сам во всем разберется; я была ему благодарна.

— Михримах, — он присел рядом со мной на корточки — я уже благополучно сползла на пол, — что случилось? Ты цела?

Я судорожно кивнула; потом вспомнила свой испуг.

— Рустем, — я чувствовала, что голос все еще дрожит, но ничего не могла с собой сделать, — посмотри, пожалуйста, у меня в волосах нет… ничего лишнего?

Вообще-то, здесь было слишком темно, чтобы нормально что-то разглядеть. Поэтому паша вполне логично вместо беглого осмотра полез в мои волосы руками. После чего вскрикнул, и я поняла, что мои худшие страхи оправдались: одна из ос в самом деле находится у меня в волосах.

Мощная дрожь пронзила все мое тело, когда я осознала близость мерзкого врага.

— Не бойтесь, госпожа, — тихо сказал паша, — я ее убил.

И он показал мне раздавленную осу, вытащенную из моей прически.

— А если… она не одна там?? — в панике воскликнула я.

Он не рискнул дальше копаться в моей голове; видимо, боялся, что потревоженное насекомое — если оно там есть — может укусить меня. Учитывая, что мое состояние было совершенно невменяемым, он поднял меня на руки — я даже и не возражала — и отнес вниз, к окну. После чего аккуратно и методично осмотрел мои волосы и даже платье. В другое время я сочла бы вольностью такой жест — его жилистые руки легкими касаниями прошлись почти по всему моему телу — но сейчас я была только рада тому, что он отбросил церемонии и со всем тщанием проверил мою безопасность.

— Больше нет, — вынес он вердикт, — но я бы предложил вам сходить в баню, госпожа, чтобы увериться полностью.

— Да, так и сделаю, — постаралась я придать голосу независимый тон, чтобы скрыть, насколько я боюсь обнаружить еще одну осу где-то в опасной близости от себя. — Рустем, там… там, на чердаке — огромное осиное гнездо…

Голос все-таки дрогнул, и при воспоминании о той ужасной картине страх снова сковал мое сердце холодными тисками.

Я даже не заметила, что снова дрожу; но он крепко прижал меня к себе, и только тогда я почувствовала, что снова еле держусь на ногах.

— Сегодня же сожгу, — пообещал он, успокоительно гладя меня по волосам.

Мне было почти приятно; его близость изгоняла страх. Я поняла, что успокаиваюсь, и отстранилась; он не удерживал. Мне было стыдно смотреть на него — не представляю, что он теперь обо мне подумает после этой истории! — но все же я нашла в себе сил поблагодарить его. Он нежно и сухо поцеловал меня в лоб — почти так, как это делал отец, — и я почувствовала странное облегчение.

…хотя гнездо было сожжено на дворе в тот же день, я больше ни разу не отважилась зайти на этот проклятый чердак — слишком сильным было воспоминание о пережитом страхе. Не удалось мое тайное убежище.

* * *

Случай с гнездом не шел у меня из головы. Я не мог позабыть те минуты нечаянной близости, шелест ее сероватого платья под моими руками, легкое тепло ее тела под платьем… О Всевышний! Она дрожала в моих руках; дрожала от страха, да, но каким выжигающим чувством отдавалась эта дрожь во мне!

Разумом я понимал, что она так тесно прижалась ко мне лишь от страха; но как же хотелось сердцу верить, что то был не только страх; какая разъедающая жгучая надежда зародилась во мне! Разве будет женщина прижиматься к мужчине, который ей неприятен, — даже и в страхе? А госпожа так горда! Она в жизни не оказала бы страха перед неприятным ей человеком, а тем паче не позволила бы ему прикоснуться к ней!

Может ли быть, что я приятен ей? Глухим стуком отдавалось сердце в ушах, когда я думал об этом.

Невольно я кидал жадные взгляды вслед ей, когда думал, что она не видит. Так прекрасна! Так женственна! Так хрупка и сильна одновременно!

Страх Михримах перед осами в который раз показал, что при всей своей силе, при всем своем уме, она — женщина. Тонкая, пугливая, нежная женщина. И я хотел, жгуче хотел прижать эту женщину к себе и поцеловать, заслоняя ее от всего мира, защищая ее от всего света, обладая ею вполне и всегда.

Мысли о госпоже не давали мне покоя; и все же я вполне владел собой, опасаясь напугать ее своим чувством. Я пытался сблизиться с ней постепенно, показывая, что ей нечего бояться; но она упрямо избегала меня. Застать ее наедине было почти невозможно — разве что за ужином, когда служанка выходили за блюдом или питьем. Немудрено, что всякая нечаянная встреча с Михримах вызывала у меня глубокую радость.

Так было и сегодня. Утром я привез ларь с кое-какими покупками — в основном там были писчие принадлежности да пара книг — и перед ужином решил взять оттуда бумаги. Войдя в небольшую кладовую, я с удивлением и восторгом увидел там Михримах — она как раз копалась в покупках. Услышав стук двери, она обернулась; увидев меня — вздрогнула и вся залилась краской. Секунду длилось ее смятение; затем она вскочила, сильно задрала подбородок и приобрела тот надменный вид, который я обозначал в своей душе как «надменно-воинственный».

— Госпожа, — поприветствовал я ее легким поклоном, любуясь тем, как краска смущения переходит в гневный румянец на ее щеках. Это всегда был довольно забавный процесс. Сперва смущаясь, Михримах краснела как ребенок, всем лицом; но уже через несколько секунд она овладевала собой и переходила в атаку, и краска спадала с ее лба и шеи, концентрируясь яркими пятнами на скулах и щеках. Так было и в этот раз.