Страница 38 из 47
Земля между ними трескалась и расползалась в стороны, как кусок сгнившей ткани, оставляя лишь бездонную, чернеющую расщелину. Наташа, не ощущая в себе сил встать, лишь беспомощно воздела руки.
- Наташа! – она слышала, что Литва зовет ее, но ничего не могла сделать. Вырвавшийся из пропасти столп огня разорвал их окончательно. За поднявшимся шумом и гулом девушка не могла уже расслышать голос Ториса, но ей казалось, что треск раскалывающихся от невыносимого жара камней, смешанный с воем ветра, складывается в слова:
«Где бы ты ни была, что бы ни случилось, обещаю, я найду тебя…»
Наташа по опыту знала, что подобные сны случайными не бывают. Поэтому на следующее же утро она отпросилась у президента на три дня отлучки и первым поездом выехала из Минска.
Маршрут был знаком, несмотря на то, что последний раз Наташа путешествовала по нему больше пятидесяти лет назад. Только на этот раз никто не встретил ее на вокзале, пришлось брать такси. Машина стремительно довезла девушку до побережья, и таксист, забирая у Наташи деньги, с любопытством спросил:
- Вы морем приехали любоваться? Здесь в округе никто не живет.
- Именно так, - не слушая даже, что именно ей сказали, ответила Наташа. Хмыкнув, таксист помог ей вытащить из багажника саквояж с вещами, вручил свою визитку и, подняв клуб дорожной пыли, умчался. Беларусь осталась наедине с морем, небом и чернеющим чуть невдалеке силуэтом знакомого ей уже дома.
Несмотря на то, что в свое время она не смогла провести в доме Литвы и нескольких часов, Наташа все же не могла отделаться от ощущения, что она бывала здесь раньше и даже жила. Во всяком случае, когда на стук в дверь и окрики никто изнутри не ответил, девушка явно машинальным движением наклонилась и приподняла коврик, под которым обнаружились матово блестящие ключи.
«Странно», - подумала она, озадаченно разглядывая связку. – «Очень странно».
Но делать скоропалительные выводы Наташа не стала, просто отперла дверь и зашла внутрь.
Все ее надежды, что Литва окажется в доме, истаяли в один миг. По мебели, покрывшейся толстым слоем пыли, по занавешенным окнам, а, главное – по сухому и безжизненному запаху, витавшему в воздухе, можно было сразу понять, что здесь давно уже никто не живет.
И все же уходить было бессмысленно – на небо уже опускались сумерки, а найти другой приют до наступления темноты представлялось почти невозможным. Поминутно чихая и ладонью разгоняя клубы пыли в воздухе перед собой, Наташа зашла в спальню, принадлежащую, по-видимому, Литве. Об этом говорило как преобладание в обстановке зеленого цвета, так и обилие на полках фотографий с изображением хозяина. На стене возле окна висел государственный флаг.
Наверное, стоило, повинуясь приличиям, уйти из комнаты, но Беларусь поступила прямо напротив – сделала шаг вперед и притворила за собой дверь. Сердце ее колыхнулось, как всегда в предчувствии чего-то важного.
Она прошлась мимо хрустальной полки, уставленной фотографиями. Скользнула взглядом по рамкам. На одной из них был изображен Литва в военной форме царских времен – все верно, подпись гласила «1914 годъ». На соседней – он же, тоже в форме, на фоне разрушенного Рейхстага, рядом со счастливым Ваней, который как бы невзначай приобнимает своего спутника за плечи. Наташа отвела взгляд, будто увидела что-то непристойное, и тут ей в глаза бросился угол фотографии, выглядывающий из-под массивной вазы рядом с сервантом.
Разом преисполнившись нехороших подозрений, Наташа наклонилась и резким движением, будто вырывала больной зуб, выдернула фото на свободу. Бросила взгляд на помутневшее от времени изображение и обмерла.
На снимке была изображена… она сама.
Наташа протерла глаза, чтобы убедиться, что те ее не обманывают. Но ошибки быть не могло. Это была она, непривычно счастливая, а рядом с ней был Литва, и он держал ее за руку. И даже не этот факт потряс девушку до глубины души.
На ней было белоснежное платье. Свадебное. Белая же меховая накидка – очевидно, в тот день было холодно… И полупрозрачная фата.
«Невозможно! Как?»
Ее колотило, как в лихорадке. Еле удерживая фотографию в онемевших пальцах, Наташа перевернула ее и увидела на обороте округлые буквы, явно принадлежавшие почерку Украины: «Образование союза ЛитБел. 27 февраля 1919 года».
Наташа смотрит на кольцо, сверкающее теперь на пальце, будто не верит, что это происходит с ней. Другую ее ладонь покрывает быстрыми, скользящими поцелуями Литва.
- Почему? – спрашивает девушка почти беспомощно. – Почему сейчас? Идет война…
Он отвлекается от руки. Во взгляде его – безграничная теплота, которую не могут вытравить ни революции, ни звон оружия, ни огонь и слезы.
- Потому что идет война. В любой момент мы можем погибнуть или забыть о своем прошлом. Поэтому сейчас.
Беларусь понимает, о чем он говорит, но все же не хочет верить.
- Не понимаю, как такое может происходить.
- Доверься мне, - почти шепчет Торис, и у девушки нет сил ему не верить.
Зря.
Наташа, роняя из рук уже бесполезное фото, прислонилось к ножке кровати и обхватила руками колени, стараясь унять дрожь. Где-то за окном шумело море и кричали чайки.
«Невозможно», - подумала Беларусь, чувствуя, как давно погребенные прахом воспоминания разматываются одно за другим, как цепь, как кинолента.
Застолье скромное лишь по числу гостей – их совсем немного, кто-то из высокопоставленных чинов, Украина, Латвия и Румыния. Феликса нет. России тоже.
- Горько! Горько! – вопит во весь голос нагрузившийся водкой Райвис, и Наташа вновь ощущает нежный поцелуй Ториса на своих губах. У нее кружится голова, не столько от выпитого, сколько от осознания того, что это теперь навсегда. Такое странное слово, хватает за душу цепко, и ничего с ним не сделаешь…
- Наташа, - в перерыве между бесконечными тостами к ней подбегает Украина, смахивает со щеки слезу. – Я так рада, так рада…
- Я тоже рада, - бормочет Беларусь и улыбается припухшими губами.
Несколько политиков сгрудились в углу и решают какие-то свои вопросы. В конце концов, они должны получить от свадьбы свою выгоду. Но Наташа не думает об этом. Сегодня ее день, и по ее слову начинаются танцы. Первые – жених и невеста, Торис танцует неуклюже, но Наташа не ощущает себя неловкой куклой в его руках, предпочитает перехватить инициативу и вести самой. Наверное, со стороны смотрится смешно, но кого это, в самом деле, волнует?
А потом Румыния заводит веселую песню, и тут уж все пускаются в безудержный пляс. И тогда, наблюдая за тем, как отплясывает вусмерть пьяный Латвия с ее старшей сестрой, как втихаря сгребает себе в чемодан остатки угощения кто-то из людей, чувствуя, как крепко стискивает Литва ее руку, Наташа забывает на секунду о том, что там, снаружи – война, кровь, грязь и смерть.
Снег такой же белый, как ее платье.
Снег обагрен кровью.
Наташа знала, что было потом, и всей своей душой хотела не думать об этом, ибо одно воспоминание вызывало тошноту. Но контролировать полностью свой разум не могут даже страны. Оставалось только покориться и отдать себя на растерзание собственным мыслям.
Беларусь ненавидит быть слабой. Особенно когда ты валяешься в грязи, под издевательски ярким светом летнего солнца, и не можешь найти в себе сил даже протянуть руку и схватиться за рукоять винтовки. А над тобой возвышается хрупкая, какая-то изломанная фигура поляка в слишком большой для него военной форме.
- Типа, я выиграл, - безапелляционно заявляет Феликс, направляя дуло прямо в лицо побежденной девушке.
- Пошел ты, - шипит Наташа, корчась от боли в простреленном плече. Черт возьми, где застрял Торис? Он должен был прислать подкрепление…
Надо тянуть время.
- Зачем? – патетично спрашивает девушка, приподнимаясь на локте и простирая руку к своему мучителю – точь-в-точь героиня античной трагедии. – Зачем ты хочешь убить нас?