Поцелуй на прощание

— Пошли уже отсюда. Оля вымоет пол.

С ее помощью Литва подняться смог и, перешагнув через растекшуюся на кафеле кровавую лужу, пошел следом за ней на кухню.

Они сели за стол, и Наташа вытащила из стенного шкафа йод, вату и моток бинта, бегло осмотрела рану на руке Ториса, не заметив, как исказилось лицо парня, когда она вывернула ему запястье.

— Ну ты идиот, — с чувством сказала девушка, зубами открывая пузырек с йодом. – Не дергайся.

Литва поморщился и сдавленно охнул, когда Наташа начала осторожно обрабатывать рану. Но на боль не жаловался, только заметил тихо:

— Ты сломаешь мне руку.

— А? – тут только девушка заметила, что слишком сильно, до хруста в костях, сжала его поврежденную ладонь. – О… извини.

Последнее слово она произнесла, проклиная весь мир и себя в частности. Она понадеялась, что это скомканное извинение обозначит сразу все, что происходило между ними последние лет сорок, и Торис не потребует от нее еще одного, что было бы совершенно справедливо. Впрочем, ему это и не нужно было – парень и без того казался совершенно счастливым.

— А я ждал, — так же тихо проговорил он, пока Наташа бинтовала рану. – Ждал, что ты вернешься.

— Кто тебе сказал, что я вернулась?

Девушка попыталась сделать свой взгляд холодным, но лед неотвратимо таял от усталой, но радостной улыбки на лице Литвы.

— А об этом надо говорить?

— Нет, — сдалась Наташа. – Не надо.

Все это было слишком просто – не распутывать узел, разбираясь в его хитросплетениях, а разрубить одним решительным ударом и обо всем забыть. Все было так же просто, как и до войны. Так, как и должно было быть.

— Сделать чай? – спросила Беларусь, убрав аптечку обратно в шкаф. Литва покачал головой и поднялся со стула.

— Нет, спасибо… я очень хочу спать, честно.

— Тогда спокойной ночи, — Наташа внимательно посмотрела в окно, где сгущались мартовские сумерки. Но в начищенном до зеркального блеска стекле она видела, как протягивает Литва искалеченную руку и касается ее плеча, волос, будто желая увериться, что Наташа – живая, а не мираж, который рассыплется пылью под его пальцами.

— Спокойной ночи, — донесся до девушки тихий голос. Литва вышел из кухни, а Беларусь, чувствуя себя совершенно опустошенной, выпотрошенной и вывернутой наизнанку, села за стол. Над ее головой отсчитывали время сбившиеся со своего хода часы.

— Ну что, Наташка, — в кухню зашла деловитая Украина и изучающее посмотрела в лицо младшей сестре, — помирились?

— Помирились, — глухо подтвердила Беларусь, царапая ногтем клеенку. Оля довольно и по-доброму улыбнулась.

— Вот и хорошо. А то ходите, как не свои. И он тебя любит, видно же. И ты его…

— Не люблю я его, — упрямо заявила Наташа. – Я Ваню люблю.

— Не любишь? – насмешливо спросила Украина. – А коли не любишь, что ж защищать-то грудью своей кинулась?

Беларусь подавленно молчала. Сказать на это ей было совершенно нечего.

— А Ваня… — продолжала Оля, подперев ладонью голову, — что Ваня? Он тебе брат, ты ему сестра, вы одна кровь, не можете вы вместе быть. Да и тебе не десять лет, сколько ж можно за ним бегать-то?

Девушка хмуро посмотрела на старшую сестру, но грубить ей не стала и смолчала. Тем более, поселившийся в груди вкрадчивый голос тихо нашептывал, что в словах Украины есть большая доля правды. Наташа пыталась не слушать этот голос, но тот пробивался через все воздвигаемые ею мысленные барьеры.

— В общем, вот что, — сказала Оля, выкладывая на стол перед девушкой серебристый ключ, — прибьет его Ванька. Он же безбашенный, ему как голову снесло с этим Торисом, так на место поставить не может. Сама решай, что делать будешь. А я что хотела – то сделала. Все.

Поставив точку в разговоре, старшая сестра удалилась. Наташа растерянно взяла ключ и осмотрела его со всех сторон. Было нетрудно догадаться, что он открывает. Не понимая, зачем делает это, девушка убрала ключ в карман. «Наверное, я просто схожу с ума», — подумала она себе в утешение. Расстроенные часы пробили половину пятого.

Отперев комнату прибалтов, Наташа мышью шмыгнула внутрь и осторожно прикрыла за собой дверь. Было около трех часов ночи, и все обитатели квартиры мирно спали, кроме самой младшей, решившей провернуть невиданную по размаху авантюру.

Приблизившись к кровати Ториса, Беларусь склонилась над литовцем. Он спал бесшумно, только изредка бормотал что-то во сне и переворачивался на другой бок. Ресницы его мелко подрагивали. Осторожно Наташа потрясла Литву за плечо, и на нее тут же уставились два сверкающих глаза.

— Что… что ты тут делаешь? – спросил Торис, приподнимаясь. Наташа прижала палец к губам, призывая к тишине, и Литва тут же понизил голос. – Как ты вошла? Я думал, он нас запер…

— У меня есть ключ, — почти беззвучно прошептала девушка. – Тебе надо бежать. Собирайся. Я провожу тебя.

Литве не надо было повторять дважды. Откинув одеяло, он вылез из кровати. Наташа деликатно отвернулась, но ее взгляд успел зацепиться за уродливые багровые рубцы, сетью покрывавшие хрупкие угловатые плечи Ториса. Девушка ощутила укол острой, как нож, жалости, но ничего не сказала и принялась рассматривать комнату, дожидаясь, пока парень оденется.

Вдруг она ощутила на себе взгляд двух пар испуганных глаз. Спавшие на соседних кроватях Латвия и Эстония взирали на пришелицу с ужасом.

— Э… Торис, — обернувшись, девушка несильно пихнула застегивавшего рубашку парня в плечо. Тот обернулся и неловко улыбнулся товарищам по несчастью.

— Ребята…

— Ты уходишь? – тихо спросил Латвия, готовый, казалось, вот-вот расплакаться. – А мы?

— Он вам ничего не сделает, — без особой уверенности сказал Торис и в поисках поддержки посмотрел на Беларусь. – Верно?

— Ага, — кивнула Наташа. – Я об этом позабочусь.

Мальчишка на этом успокоился и снова лег на подушку, накрывшись одеялом с головой. Эстония не показывал особенного беспокойства, только глаза его тревожно перебегали с Ториса на Наташу. На прощание он обменялся с Литвой рукопожатием.

— Встретимся на свободе, — подмигнул ему Торис. На лице Эдуарда появилась слабая улыбка.

— Хорошо.

Неслышно, осторожно ступая, Литва и Беларусь вышли в коридор. Торис не стал брать с собой вещей, только паспорт сунул в карман пиджака и какие-то деньги. В прихожей он стал копаться в горе обуви, стараясь отыскать свои сапоги, затем долго пытался вытащить из-под тяжелой Ваниной шинели собственную куртку. Наташа наблюдала за ним, ощущая, как в груди все больше нарастает накатывающая волнами тревога.

— Все, уходи уже, — поторопила она Литву. – Не дай Бог кто-то проснется.

Тихо щелкнула открываемая щеколда. Торис потянулся к массивной дверной ручке, но вдруг замер, будто вспомнив что-то, и круто обернулся.

— Наташа…

— Что? – девушка все больше нервничала. – Что еще ты забыл?

И тут он совершил странную вещь – сделал шаг к ней, приблизившись на опасно близкое расстояние, обхватил за плечи и, притянув к себе так близко, что их носы почти соприкасались, попросил:

— Можно поцеловать тебя?

— Что? – Наташа не смогла даже пошевелиться от шока. – Торис, это не лучшее…

— Другого, может, не будет, — глаза его сверкали, а теплое дыхание, опалявшее лицо девушки, было прерывистым от волнения. – Всего один поцелуй… на прощание.

— Торис, честное слово, уходи, умоляю, — Наташа сама плохо понимала, что начинает бормотать бессвязную бессмыслицу. У нее начала кружиться голова, а мысли заволокла мутная пелена. Все это казалось невозможным – и ночь, и Торис, и взгляд этот его горящий, смелый, решительный…

— Я люблю тебя, — произнес Литва, и Беларусь сдалась. Было в голосе Ториса что-то такое, перед чем отступил бы любой.

— Хорошо, — сказала она, глядя глаза в глаза. – Целуй, только быст…

Литовец не дал ей договорить – прижался губами к ее губам, утягивая в поцелуй, словно в обжигающую пучину. В первую секунду Наташа растерялась, но спустя миг всю неловкость погребло под собой обрушившееся на девушку оглушающей волной гигантское, распирающее изнутри, неизведанное прежде чувство. Беларусь не смогла определить, когда с ней произошла с ней эта перемена, что уже не Торис ее, а она его целовала, одной рукой обнимая за шею, а другой зарываясь в густые русые волосы, оказавшиеся неожиданно мягкими, шелковистыми на ощупь. Сердце колотилось в бешеном ритме, словно готовясь выпрыгнуть из груди, и в такт ему гулко стучал в висках гигантский колокол. Ощущая, что вот-вот задохнется, не столько от нехватки воздуха, сколько от переизбытка ощущений, Наташа оборвала поцелуй и, отстранившись, мутно взглянула на Ториса. Он улыбался.