Поцелуй на прощание

— И что, придумала? – с интересом осведомился Пруссия.

— Нет. Я всегда… да, ладно, черт с ним.

Сжав губы, Беларусь замолчала. Байльшмидт сделал неопределенное движение, будто хотел ободряюще сжать ее запястье, но передумал, и руку убрал в карман.

— А я хочу брата увидеть, — сказал он необычно серьезно. Наташа посмотрела на него и ощутила, как на лице ее появляется легкая улыбка. Пруссия, пробормотав что-то вполголоса по-немецки, затушил окурок о край столешницы. Мелкие искры рассыпались в стороны, как вспыхнувшие в голове девушки давние воспоминания.

Путаясь в подоле розового платья, она сбегает по склону оврага – туда, где только что закончилась кровопролитная битва. Сердце ее колотится, как бешеное, и страх сковывает все тело при одной только мысли, что ее опекуны могли проиграть сражение.

Они проиграли.

Феликс лежит у подножия склона, и его светлые волосы кажутся алыми от залившей их крови, хлещущей из разбитого затылка. Литва еще стоит на ногах, но мучительно исказившееся лицо говорит о том, скольких усилий ему это стоит. Дно оврага усеяно трупами и ранеными, Наташа спотыкается о них, вскрикивает, но бежит дальше – на помощь. У одного из мертвых она вытаскивает из ножен меч и, с трудом удерживая оружие в тонких руках, бежит дальше.

— Пан Торис! Пан Торис!

Литва оборачивается, и на лице его проступает ужас. Оборачивается и его противник, ростом выше на целую голову, чье лицо плохо видно за тяжелым шлемом-шишаком. Глаза у него безумные совершенно, неестественного лилового оттенка, и горят сумасшедше, а губы раздвинуты в хищной улыбке. Наташе отчаянно страшно, но она преодолевает испуг и поднимает меч.

— Кто ты? Что тебе нужно?

— Что ты тут делаешь? – исступленно кричит Литва, делает шаг к девушке, но ноги предают его, и Торис без сил валится в грязь. Но неизвестный воин даже не смотрит на поверженного противника, взгляд его прикован лишь к Наташе, и во взгляде этом постепенно угасает безумие. Исчезает и жуткая улыбка, приобретая какое-то странное выражение – радостное и будто бы неловкое. Это пугает девушку еще больше, она отступает.

— Кто ты?

Глаза из-под шишака смотрят растерянно.

— Наташа…

— Откуда ты меня знаешь? – от неожиданности меч выпадает из ее ослабевшей руки. Незнакомец быстрым движением снимает с себя шлем, высвобождая густые русые волосы и открывая свету приятное, открытое лицо, которое девушке кажется смутно знакомым.

— Ты меня не помнишь? – спрашивает он печально. Страх постепенно отпускает девушку, и она делает шаг ближе к нему. Он улыбается, и взгляд его лучистых глаз пронзает Наташу насквозь.

— Ваня!

Она бросается ему на шею, и он без усилий поднимает ее на руки, кружит над землей. Из глаз девушки текут бесшумные слезы: дождалась, пришел, выручил…

— Я тебя понимаю, — проговорила Беларусь. – Может, тебе покажется странным, но понимаю.

— Ну нет, странным мне это не кажется, — рассмеялся Гилберт. Опять он все не так понял, но отчего-то это не вызвало у Наташи раздражение. Она отставила в сторону едва тронутое пиво.

— Пойдем домой.

Гилберт одним глотком допил свои остатки и кивнул.

— Начинаю чувствовать себя штатным психологом в вашем дурдоме. Может, мне свою больничку открыть? «Вылечу разбитое сердце, избавлю от несчастной любви, помогу залить страх смерти». Неплохо, а?

— Ага, — Наташа толкнула дверь душного подвала и шагнула навстречу свежему воздуху. – Неплохо. Пошли уже. Тоже мне, доктор Айболит…

Где-то за океаном в тот момент решилась судьба мира.

========== Глава 12 ==========

Чайник на плите пронзительно засвистел, и Наташа торопливо наполнила кипятком щербатую кружку с полустертым изображением подсолнуха.

— Ваня, чай!

Брат явился тут же, довольно мурлыкнул что-то при виде кружки и сел за стол, разложив возле себя газету. Беларусь же, поставив перед ним сахарницу, приступила к мойке посуды, скопившейся после обеда.

— Что нового пишут? – спросила она, чтобы завязать разговор. Ваня, размешивая сахар – он всегда бросал в чай три ложки, это Наташа помнила точно, — задумчиво почесал кончик носа и ответил:

— Да вроде бы, и ничего. Выборы в Верховный Совет восьмого созыва… ну, тебе это неинтересно.

— Мне интересно все, что ты рассказываешь, — честно сказала девушка. – А еще что нового?

Ваня улыбнулся, прихлебывая из чашки.

— Мы с Китаем помирились. Скоро снова встретимся.

— О, — Наташа не знала, что на это ответить, — это здорово. Да?

— Очень здорово, — подтвердил Ваня. – Я по нему даже соскучился.

Беларусь пробормотала что-то неопределенное в ответ и принялась с сосредоточением оттирать от тарелок остатки макарон. Чувства, которые она испытывала, сложно было назвать ревностью, скорее всего, это была обида на то, что о Китае каком-то Ваня тосковал, а с родной сестрой уже долго даже не поговорил толком. После того случая с Пруссией и ночной гулянкой Россия не сильно ругал сестру, но она чувствовала, как изменилось его отношение к ней, приобрело невиданную прежде прохладную отчужденность. Приходя в отчаяние, Наташа много раз пыталась поговорить с братом, но тот выслушивал все извинения и уходил в свой кабинет, оставляя девушку мечтать о том, чтобы он разозлился, накричал – что угодно, только бы не отвечал подобным пустым безразличием. В конце концов Наташе надоело биться головой в стену, и она решила предпринять излюбленную тактику – ждать, пока братец оттает самостоятельно.

И в тот июньский день 1970 года это, кажется, произошло.

— Хорошая погода сегодня, а, — Ваня отодвинул занавеску и выглянул во двор, где с оглушительными криками гоняли в футбол несколько мальчишек. – Прогуляться, что ли…

— Прогуляйся, — Наташа поджала губы. Она отлично знала, что свободное время брат предпочитает проводить с Торисом, нежели с семьей. Но в тот день что-то изменилось определенно.

— Пойдешь со мной?

Беларусь едва не выронила из рук полотенце и недоуменно воззрилась на брата, не смея поверить в обрушившуюся удачу.

— Ты имеешь в виду… вдвоем?

— Ага, — Ваня улыбался, как всегда, солнечно. – Сходим куда-нибудь, а? У меня как раз выходной сегодня… у тебя нет дел?

— Дел? – даже если бы таковые были, Наташа наплевала бы на все. – Конечно, нет! Подожди, я оденусь…

На ходу сдергивая с себя передник, она побежала к старшей сестре – выпрашивать чешскую бижутерию, а затем к Азербайджан – за пышной цветастой юбкой. Смуглая девушка по имени Джамиля добродушно посмеивалась, скаля ослепительно белые зубы, пока Наташа в ее одежде крутилась у зеркала.

— Красивая, красивая, — уверила она. – Туфли дать?

— Не-а, — Наташа пыталась одновременно вдеть в ухо сережку и застегнуть на шее ожерелье.

— А с этими вообще хорошо. У Оли взяла?

— Ага…

— Что же это ГДР тебе ничего не дарит? – усмехнулась Азербайджан. Наташа, у которой при звуке этого имени внутри ничего не пошевелилось, посмотрела на нее с недоумением.

— А что, должен?

— Ну я-то откуда знаю, должен или нет, — Джамиля склонила голову набок. – Вот наши говорят…

— Ты меньше слушай, что они говорят, — отрезала Беларусь и хотела прибавить еще что-то про удивительную способность Грузии наврать с три короба, а потом оправдаться, что он вовсе не это имел в виду, но поняла, что Азербайджан ее уже не слушает. Уставившись на свои руки и загибая пальцы в такт рассуждению, Джамиля рассуждала сама с собой о достоинствах и недостатках Гилберта. Подумав немного, Наташа решила ретироваться из комнаты, стараясь не сорваться на смех от мысли, что у Байльшмидта скоро прибавится проблем. Азербайджан всегда славилась своей настойчивостью.

Ваня уже ждал ее в прихожей. Там же обнаружился и Торис. По виду своему он изрядно сдал за последние годы – покрасневшие глаза ввалились, под ними залегли непроходящие синяки, тонкая линия губ на побледневшем лице казалась очерченной карандашом. На Наташу он посмотрел так же, как и всегда – с отчаянной печалью, цепляясь за ее взгляд, как утопающий в быстрой реке за торчащее с берега узенькое деревце. Беларусь сделала вид, что не заметила бывшего приятеля вовсе.