Поцелуй на прощание

— Ну, хватит с тебя, — с улыбкой Пруссия забрал у нее флягу. – Легче стало?

Странно было слышать от него подобное, но за последнее время Беларусь перестала вообще чему-то удивляться. Мысли постепенно начинали путаться и разбегаться в стороны, но от этого было только свободнее. Наташа кивнула.

— Не расстраивайся, мелкая, — подмигнул ей Гилберт. – Другого найдешь! Тоже мне…

— Ничего ты не понимаешь, — проговорила Беларусь, удивляясь, как тяжело стало выговаривать слова, — я Ваню люблю…

Пруссия только фыркнул и подтолкнул захмелевшую девушку в плечо.

— Ладно, вали домой и отоспись. А я пошел.

— Пошел? – коньяк не смог заглушить вечную Наташину подозрительность. – Куда это ты собрался?

— Да думаю завалиться на ночь в одно местечко, — небрежно бросил Гилберт, доставая из кармана пачку сигарет – импортных американских, а не советских папирос, которые все время курил на кухне Ваня, после чего проветривать приходилось два-три часа, чтобы выбить наружу отвратительный табачный запах. Байльшмидт закурил и, шутливо отдав честь, сделал несколько шагов в вечернюю темноту.

Наташа тоскливо обернулась на окна. В гостиной все еще горел теплый свет, но у девушки не было ни малейшего желания возвращаться. Хотелось, напротив, уйти далеко-далеко, нарушить все установленные братом запреты, сделать что-то назло, чтобы он наконец обратил на сестру хоть немножечко внимания…

Когда-то давно Советский Союз стал ее домом. Но никогда ранее она не ощущала себя там настолько чужой и ненужной.

Беларусь ощутила, что вот-вот разрыдается и, смахнув рукавом собравшиеся в уголках глаз слезы, бросилась догонять Гилберта.

— Подожди! ГДР, подожди!

— Я Пруссия, — процедил тот, лениво оборачиваясь. – Что ты забыла?

Решительно нахмурившись, Наташа посмотрела на него.

— Я с тобой пойду.

Байльшмидт шумно поперхнулся сигаретным дымом.

— Да ты что, сбрендила? Твой брат с меня шкуру сдерет.

— Если ты не возьмешь меня, — угрожающе произнесла Беларусь, — я расскажу Ване, что ты ходишь куда-то по ночам, что у тебя по карманам лежат сигареты из Америки и… и ты напоил меня коньяком и приставал ко мне.

Затоптав окурок, Пруссия поморщился.

— Ну последнее, предположим, неправда…

— Слушай, — Наташа вцепилась ему в локоть, — я не хочу возвращаться в это дерьмо. Либо ты берешь меня с собой, либо я выкопаю тебе чертову могилу у Берлинской стены, клянусь Богом.

Гилберт шумно причмокнул и бросил на Наташу оценивающий взгляд. Губы его беззвучно шевелились, будто пруссак пытался что-то поспешно просчитать в уме. Беларусь только хмурилась, не обращая внимания на охватившую ее тело дрожь. Всегда с нее во всем можно было брать пример, не было в ее биографии ни единого пункта, за который мог бы уцепиться самый проницательный взгляд. Теперь же она вознамерилась перечеркнуть все разом. И еще это письмо от Канады…

— Ладно, — наконец сказал Пруссия. – Хочешь идти – иди. Покажу тебе, что значит настоящая жизнь в этом городе. Но учти, не ныть и меня не подставлять. Ясно?

Беларусь гордо вскинула голову.

— Еще чего – ныть. Не буду я ныть. Дай сигарету.

— Не по дням, а по часам, — хохотнул Гилберт и протянул девушке пачку «Мальборо». «Безумствовать, так безумствовать», — решила про себя Наташа и осторожно, двумя пальцами вытащила сигарету. Гилберт тут же поднес к кончику зажженную спичку.

— Затягиваться умеешь?

— Примерно, — девушка сосредоточенно вдохнула дым, и в горле тут же запершило. Но усилием воли она удержала приступ кашля и, затянувшись второй раз с совершенно безразличным видом, осведомилась у ухмыляющегося пруссака:

— Итак, куда мы идем?

— Понимаешь, — по-хозяйски подхватив ее под локоть, Гилберт широкими шагами двинулся в сторону проспекта, — я завел тут пару новых знакомств. Отличные ребята. Показали мне пару местечек. Совершенно безопасно. Танцы, выпивка – все, что хочешь. Вот я и хожу развеяться. Не все же сидеть сиднем, м?

— Верно, — заявила Беларусь, ощущая, как остатки связных мыслей воспаряют куда-то в свободный полет. Пруссия, подметив, что на ее лице расплывается полупьяная улыбка, тут же сунул под нос фляжку, на дне которой еще что-то плескалось.

— Добивай.

— А давай, — одним глотком девушка осушила флягу, и Пруссия тут же убрал ее обратно за пояс. – Кстати, хороший коньяк. Откуда взял?

— Армения подогнал, — доверительно сообщил Байльшмидт. – Он мне три литра в карты проиграл на прошлой неделе…

— Ты, наверное, раздел его до трусов.

— Естественно, — ухмыльнулся Пруссия. – А чего он, спрашивается, сел играть, если не умеет?..

Позже, много лет спустя, Беларусь вспоминала тот вечер как один из самых восхитительных за всю ее жизнь. Гилберт привел ее прямиком в ресторан на улице Горького, где у входа его уже поджидала ярко разряженная компания молодых людей. Байльшмидт пожал парням руки, девушек деликатно чмокнул в щечку, спутницу свою представил почему-то «Натэллой», и вся толпа завалилась в просторный зал. Навстречу им шагнул строгий швейцар средних лет, но Гилберт явно отработанным движением сунул тому в руку несколько купюр, и мужчина отстал, почтительно распахнул перед пруссаком дверь.

Для витрины своей жизни Ваня не жалел ничего. Там, где собирались иностранцы и элита, все было по высшему классу – вышколенные официанты и бармены, дорогие напитки, модная музыка и слаженный оркестр. Подтащив Наташу к барной стойке, Гилберт махнул парнише за ней:

— Две двойных порции.

Тут же перед ними оказалось четыре рюмки, до краев наполненные чем-то, по цвету похожим на коньяк, чей один запах сладко кружил голову. Гилберт взял рюмку, то же самое сделала и Наташа.

— Ну, за гулянку, — подмигнул Байльшмидт и опрокинул в себя загадочный напиток, а потом сразу засунул себе в рот дольку лимона. Беларусь последовала его примеру и едва не задохнулась – на вкус ароматная жидкость оказалась несоизмеримо гадкой.

— Что это?..

— Виски, — прокомментировал Гилберт, хватаясь за вторую стопку. – Настоящий американский виски. Раритет! Ну, вздрогнули.

Желание напиться вусмерть было сильнее отвращения, и девушка храбро опрокинула в себя вторую стопку. Как ни странно, в этот раз жидкость прошла по пищеводу, не обжигая его, и приятной тяжестью упала в желудок. Разомлев, Наташа облокотилась на стойку, но Гилберт не дал ей опомниться – потащил в центр зала.

— А теперь растрястись…

Ворох разноцветных огней закружился вокруг Беларуси, и она отдалась танцу с головой, позволив музыке поднять себя над полом и уронить в вихрь своего ритма. Заливаясь то ли пьяным, то ли отчаянным хохотом, Наташа безбоязненно обвила руками шею Гилберта, и тот, поняв это по-своему, наклонился для поцелуя. Тут же ему в горло уперся кончик острой заколки, которую Беларусь всегда носила спрятанной в поясе платья.

— Только попробуй, — предупредительно сказала девушка. Пруссия чуть прищурился и отстранился.

— Не больно надо. Только убери эту штуку, а то нас выставят.

Закончив танец, они вернулись к барной стойке, где пили еще много и все вперемешку – виски, ром, какие-то коктейли, шампанское и в конце концов водку. Музыка все гремела, отдаваясь в висках мучительной тяжестью, но Наташа не обращала на это внимания. Пьяная совершенно, она рыдала, облокотившись на стол, а Пруссия глядел на нее сочувственно, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на ее лице.

— Ну как я могла не подумать… не заметить, — всхлипывала девушка, преодолевая поднявшуюся в горле тошнотворную муть, — что они…

— …трахаются, — закончил добрый Гилберт. После этого слова Наташа расплакалась еще больше, а Байльшмидт неуловимым жестом подозвал бармена и выразительно указал на пустую рюмку. Бармен посмотрел на Наташу, брови бармена поползли вверх. Пруссия сделал страшный взгляд. Бармен схватился за бутылку.

— Не расстраивайся, — убедительно проговорил парень, протягивая Беларуси еще одну порцию виски, которая тут же исчезла. – Мало ли что бывает…