Горе победителям

- Могу посоветовать вам только мужаться, - проговорил Патрис с сочувствием, глядя на Бертрана со снисхождением бывалого солдата, дающего указания новобранцу. - Все мы рано или поздно через это проходим. Выборы через полтора года, а вы - новичок в правительстве… неудивительно, что первой мишенью решили сделать именно вас.

Бертрана сложно было обмануть подобным проявлением внимания - чувствуя, что его разглядывают под лупой, замечая каждое его движение, он сделал неуклюжую попытку увильнуть в сторону:

- Это не стоит обсуждения.

- Конечно, не стоит! - подтвердил Патрис. - Никто и не думает, что у этого “дела Соловья” будут какие-то серьезные последствия - по крайней мере, для вас. Все мы понимаем, что хороший адвокат развалит дело в два счета… если, конечно, эти идиоты вообще осмелятся выдвинуть обвинение.

- Разумеется, - процедил Бертран, стараясь прикинуть, когда же премьер-министру надоест говорить об этом и они смогут приступить к обсуждению более существенных вещей. Он не хотел тянуть - бессмысленная отсрочка не несла облегчения, только все новые и новые приступы раздражения, неприятно стягиваюшие грудь.

Патрис недолго помолчал, пытливо рассматривая его. Конечно, недовольство Бертрана от него не ускользнуло - и он расценил его как-то своеобразно.

- Бертран, вы проделываете огромную работу, - наконец произнес он с таким видом, будто ему стоило большого усилия решиться на это. - Меня часто упрекают в том, что я расточаю похвалы до того, как дело сделано, но я ясно вижу - вы уже сделали очень много. Многие битвы у нас еще впереди, это верно. Но я понимаю уже сейчас, что никто не справится с ними лучше, чем справитесь вы.

На столь проникновенную похвалу нужно было что-то достойно ответить, но Бертран, напрягшись, смог выдавить из себя только:

- Благодарю.

Патрис не был разочарован его сдержанностью, только добавил, вздохнув:

- Все наладится, Бертран. Такова наша жизнь - она состоит из трудностей, с ними ничего не поделаешь… ваш проект готов?

- Мой секретарь прислал вам копию сегодня утром.

- Да, да, знаю, - сказал Патрис рассеянно, глядя уже не на Бертрана, а куда-то сквозь него. - Пока я поверхностно с ней ознакомился, но вижу, что вы внесли все необходимые правки.

Он на полминуты о чем-то задумался; Бертран еле сдержался, чтобы не бросить ему что-то нетерпеливое, побудить быстрее вынести вердикт. На секунду ему вновь показалось, что его раздвоило, как уже было с ним однажды: одна его часть сидела здесь, в кабинете Патриса, под нестерпимым, выжигающим светом июльского солнца, а другая осталась на Кеа, на вилле, у постели, возле бесчувственного тела, над кровавой лужей, скапливающейся на простыне.

- Как вы смотрите на то, - заговорил Патрис, и Бертран с трудом, но не до конца привел себя в сознание, чтобы прислушаться к нему, - чтобы представить ваш проект в парламенте на следующей неделе?

“Отсрочка ни к чему не приведет”, - повторил про себя Бертран, прежде чем ответить:

- Я согласен.

Видимо, в его голосе прозвучало недостаточно энтузиазма; Патрис тут же вперил в него пытливый, прищуренный взгляд.

- У вас есть какие-то сомнения?

“Кап-кап-кап”, - стучаще металось у Бертрана в висках.

- Нет, - произнес он, вернее - один из его-двоих. - Никаких сомнений, господин премьер-министр.

***

Он был немало удивлен, получив вечером звонок от Катарины: после их появления в свете на прошлой неделе она никак не давала о себе знать, как будто (Бертран на это надеялся) совершенно забыла о нем. Оказалось, это далеко не так; увидев ее имя на экране, Бертран сражался несколько секунд с искушением сбросить звонок, но потом, малодушно успокоив себя тем, что у Като может быть что-то важное, все-таки взял трубку.

- Слушаю.

- Ты как всегда сама вежливость, - фыркнула она, и по ее чуть нетвердой интонации Бертран сделал вывод, что в желудке ее уже плещется не один и не два бокала ее обожаемого “Шабли”. - Мог бы хоть сделать вид, что рад.

- Като, - процедил он, - я понимаю, что твой вечер проходит замечательно, но у меня чудовищно много работы.

Она не поняла, конечно. Откуда было понять ей, не работавшей ни дня в своей жизни?

- А ты планировал освободиться сегодня? Может, куда-нибудь пойдем?

Бертран на всякий случай убедился, что номер на экране - именно ее, а не какого-нибудь доморощенного шутника-имитатора.

- С тобой все хорошо? - осведомился он холодно, давая понять, что не позволит, как в былые времена, водить себя за нос. Катарина рассмеялась, и от звука ее смеха у Бертрана пропали последние сомнения в том, что она пьяна:

- Что за паранойя, Берти? Просто я так давно не была в Буххорне… все мои знакомые заняты или разъехались, а тех, кто остался, я и видеть не хочу. Вот я и подумала: может, ты ко мне присоединишься? Проведем вечер вместе… как положено добропорядочным супругам…

Пытаться ее в чем-то убедить и, тем более, вступать в перепалку всегда было делом заведомо проигрышным; Бертран ограничился только тем, что сухо ответил:

- Я очень занят.

- Ну ладно, ладно, - Като вновь принялась смеяться, но смех ее быстро стих, уступив голос снисходительным и скучающим ноткам. - Ты совершенно не изменился, Берти, знаешь об этом? Передавай привет своей девчушке.

“Если думаешь, что ты изменилась, то ошибаешься”, - хотел ответить Бертран, но услышал последнюю фразу и замолк, будто кто-то выхватил слова у него изо рта до того, как они оказались произнесены. Катарина прервала звонок; взглянув на потухший экран, Бертран подумал секундно, не перезвонить ли ей, не высказать все, что он считал давно перекипевшим и отболевшим, но потом сообразил, что бывалая хищница, только и ждет того, что добыча сама пойдет в расставленную ловушку, и отложил телефон в сторону. Тот, правда, тут же снова начал светиться, но причиной тому была, на счастье, совсем не Като.

сегодня все в силе?)

Да. Я освобожусь в 22:00.

отлично! не трать время на еду, я готовлю ужин <3

Это вдохновляет.

Прежде чем оставить телефон в покое, Бертран предусмотрительно выключил на нем звук, но никто больше не писал и не звонил ему, пока не пришло время исчезнуть из министерства - а для этого у него при содействии Микаэля был разработан целый план. Сейчас, когда вокруг здания роились журналисты, маскируясь под зевак и обывателей, проходящих мимо или занимающих столики в кафе напротив, думать было нечего о том, чтобы выйти или даже выехать на автомобиле через главные ворота - вся толпа непременно устремилась бы за министерской машиной, что подвергло бы планы Бертрана серьезной угрозе. На этот счет и был предусмотрен отвлекающий маневр: шофер, что возил обычно Микаэля, сел за руль Бертрановой машины и неспешно, как и должно тому, кто везет министра, выехал на улицу, направившись в один из ближних пригородов - там ему предстояло провести, будто в ожидании чего-то, около получаса, а затем как ни в чем не бывало вернуться обратно. Шофер Бертрана же поджидал его у второго выхода, который называли “служебным” - обычно им пользовались младшие сотрудники и персонал, но сейчас Бертрану было не до того, чтобы презрительно морщить нос. В машине, которую одолжил ему Микаэль, было по-своему удобно, хоть и салон насквозь пропах табаком; оказавшись на заднем сиденье, Бертран жестоко пожалел, что не может открыть окно, ведь это означало бы выдать себя любому случайному прохожему.

- Угол улицы Магнолий и улицы Сократа, - сказал он шоферу, обмахиваясь, чтобы разогнать запах, раскрытой ладонью, - побыстрее.

- Да, господин Одельхард, - отозвался тот, заводя мотор. - Вы… не будете возражать, если после этого я отлучусь ненадолго?

- Не буду, - ответил Бертран, глянув на часы. - У вас есть время до полуночи.

- Спасибо, господин Одельхард.

Останавливать машину на площади у собора Бертран больше не рисковал: все больше становилось в городе людей, которые могли бы узнать его в лицо. Приходилось сворачивать в переулки, где автомобиль едва мог разъехаться с велосипедистом или водителем мотороллера - к счастью, вечерами там было довольно безлюдно, только можно было встретить компанию подгулявших туристов, которым до Бертрана не было никакого дела - наверняка у них в стране, какой бы она ни была, довольно было и своих Бертранов.