Горе победителям

Телефон в его кармане завибрировал. Ну конечно же.

Аааааааааа!((((((

Найдите, где можно спрятаться, Хильди. Я буду через две минуты.

Шофер смотрел на него, как на самоубийцу, но Бертран и в собственных глазах выглядел именно так. Решив не тянуть время, ибо это все равно ни к чему не привело бы, он выскочил из машины, захлопнул дверь и бросился вперед - почти бегом, насколько это было доступно ему, давно отвыкшему от физических упражнений. До площади он добрался, наверное, за полминуты, подстегиваемый проносящимися в небе громовыми раскатами; больше всего он опасался, что не сможет разыскать Хильди среди разразившейся бури, но она сама нашла его - выскочила, как всегда, будто из ниоткуда, вымокшая до нитки, и вцепилась в его руку так, будто тонула, а он обещал ей спасение.

- Быстрее, бежим!

Бежать он, изрядно запыхавшийся, уже не мог; к счастью, их цель находилась совсем близко - нужно было всего лишь преодолеть пару переулков из тех, что паутиной раскинулись вокруг площади, и перед ними возникла дверь чайного дома “Магнолия и ко”.

- Ура! - воскликнула Хильди, подбегая к двери, как обычно, вперед Бертрана; но ее радостный возглас оборвался тут же, когда она дернула дверь, но та не пожелала открыться.

- Что за… - Хильди повторила попытку еще раз, да с такой силой, что могла бы пошатнуть висящую над дверью вывеску. - Эй, что происходит?

- Я думаю, вот это, - сказал Бертран устало, дотрагиваясь до ее плеча, указывая на табличку, закрепленную на двери с противоположной стороны: “16.03 Закрыты по техническим причинам. Приносим свои извинения”.

- Нет, - протянула Хильди, оборачиваясь к нему; над входом в чайную располагался небольшой навес, и хоть это не спасало Бертрана от потоков дождя, что окатывали его не хуже душа с каждым порывом ветра, он по крайней мере мог рассмотреть лицо своей спутницы и отпечатавшееся на нем выражение глубокой безнадежности. - Что теперь делать?

Бертран не ответил. В таком положении он оказался впервые за много лет, и у него не было ни одной, даже крошечной идеи, как можно с достоинством выбраться из него. Хильди шумно выдохнула, прислоняясь затылком к двери, смахнула со щеки налипшую прядь волос - и тут же почти подпрыгнула на месте, осененная мыслью, которую она высказала тут же, как заметил Бертран, нисколько не колеблясь:

- Я тут рядом живу! Скорее!

Бертран слишком вымок, чтобы думать, и поэтому просто поспешил за Хильди дальше в запутанную глубину переулков, следя за тем, чтобы не поскользнуться на камнях, которые укладывали в мостовую, должно быть, в те времена, когда битва при Линдау была актуальной и животрепещущей новостью. Один поворот сменялся другим; Бертрана не оставляло ощущение, что он забрел в лабиринт, где потерялся бы и Минотавр, но у Хильди точно была припасена за пазухой нить Ариадны: она шла вперед быстрым, уверенным шагом, не оставляя сомнений в том, что нужную ей дорогу найдет и с завязанными глазами, и наконец остановилась возле одного из домов - Бертран не стал разглядывать его или запоминать номер, его больше заботила возможность как можно скорее оказаться если не в тепле, то хотя бы в сухости.

По древней, крутой, с обшарпанными ступеньками лестнице они поднялись, оставляя за собой потоки воды. Покопавшись в карманах, Хильди открыла дверь одной из квартир, и Бертран почти ввалился внутрь, чувствуя, как после вынужденной пробежки ноги отказываются держать его.

- Снимайте свое пальто, - пробормотала Хильди, приваливаясь к двери так, будто ее пытались высадить снаружи. - Все, что не жалко - все снимайте. Я повешу сушиться…

Дверь в ванную была здесь же - правда, назвать это крошечное помещение ванной у Бертрана язык не повернулся. Сбросив длинную, огненно-рыжего цвета кофту, служащую ей верхней одеждой, Хильди наклонилась над раковиной и принялась отжимать волосы; теперь, когда опасность миновала, она еле удерживалась от смеха.

- Вот это прошлись, а? И хоть бы в одном прогнозе написали…

- Вы не умеете укрощать бури? - спросил Бертран, снимая пальто, а затем, чуть помедлив, и пиджак. - А как же эти истории про насылание града и шторма…

- Просто истории, - отмахнулась Хильди, выпрямляясь и сдергивая несколько вешалок с веревки, натянутой над старой, кое-где облупившейся ванной. - Люди очень часто приписывают нам куда больше, чем мы можем на самом деле.

- Могу представить, что вы чувствуете по этому поводу, - негромко заметил Бертран, вручая ей одежду, а Хильди хихикнула, поняв его намек:

- Та же проблема, да? Ладно, это все пусть тут пока висит, а вы это… проходите. Если что, потом феном досушим.

Своими размерами квартира напоминала коробку, и Бертран коротко порадовался, что никогда не страдал приступами клаустрофобии. Очень маленькая комната, исполнявшая роль гостиной, за ней - еще более маленькая спальня (возможно, когда-то эти помещения были одним целым, пока кому-то из владельцев не пришло в голову разделить их перегородкой), крошечная кухня, отделенная от гостиной разве что границей, где заканчивался скрипучий дощатый пол и начинался потрескавшийся от времени кафель. Таких квартир, Бертран знал, в старом городе было много: многие из здешних домов были построены не одно столетие назад, всем требовался капитальный ремонт, прокладка новых коммуникаций - каждый из тех, кто занимал кресло мэра Буххорна в последние сорок лет, громогласно обещал решить проблему в кратчайшие сроки, а потом видел даже самый щадящий расчет возможных расходов - и убирал его в дальний ящик стола вместе со своими далекоидущими планами. Бертран слышал о том, что представляют из себя эти кварталы, на вечеринках в мэрской резиденции, и всякий раз поражался тому, как люди могут жить в местах, подобных этому - и, тем не менее, здесь жила, например, Хильди, хоть она, как Бертран заметил, и попыталась сделать свое жилище по крайней мере уютным. Все вокруг было оклеено, украшено, увешано, уставлено какими-то мелочами: статуэтками, подвесками, гирляндами, подушками, фотографиями в рамках и вырезками из газет. Похоже было, что Хильди и хозяин “Магнолии” черпали дизайнерское вдохновение в одном и том же источнике: квартира напоминала даже не квартиру, а музей или вовсе лавку старьевщика.

- Нам нужен чай с лимоном. Обоим, - сказала Хильди безапелляционно, распахивая кухонный шкаф. Внутри обнаружилась батарея банок, коробок и склянок всех цветов и размеров, и Хильди принялась извлекать их наружу одну за другой. Бертран же, приблизившись к окну, обнаружил развешанные над подоконником пучки засохших трав - каждый из них отличался от другого и был, очевидно, предназначен для четко определенной цели, и Бертран не удержался от комментария:

- Как-то так я и представлял себе жилище… человека вашего рода занятий.

Хильди обернулась к нему, не выпуская из рук открытую жестяную банку.

- Почему вы не говорите “ведьма”? В этом нет ничего такого.

Бертран ощутил себя так, будто его кольнули раскаленной докрасна иглой.

- Я… - он замялся, не зная, как объяснить противоестественное замешательство, что охватывало его при необходимости произнести это слово, - не уверен, что это достаточно политкорректно.

Хильди взглянула на него, чуть приподняв бровь.

- Ну, в первую очередь, это просто-напросто правда. На правду не обижаются. Вы можете так про меня говорить. Ничего страшного от этого не случится.

- Хорошо, - кротко отозвался Бертран, присаживаясь за стол; стул под ним страдальчески скрипнул, но выдержал, и Бертран предпочел не обращать на это внимания, попытался устроиться хотя бы с намеком на удобство, но вместо этого чуть не смахнул на пол предмет, лежащий на столешнице. Это была раскрытая тетрадь с пожелтевшей бумагой, исписанная вдоль и поперек мелким, неразборчивым почерком; решив в первую секунду, что видит что-то из университетских конспектов Хильди, Бертран присмотрелся к ним и с удивлением понял, что записи сделаны не шариковой, а чернильной ручкой - и более того, не на бакардийском, а на французском. Этот язык он, признаться, знал из рук вон плохо, так что успел прочитать всего несколько слов, прежде чем Хильди, заметив его интерес, забрала тетрадь и захлопнула ее - одновременно деликатно и непреклонно.