Кровавый скипетр

«Что же братья просто смотрят на это? Ничего, трусы, я сам свергну их… руками короля Сигизмунда!» — подумалось тут же Семёну, и, поднявшись, скомандовал твёрдо:

— Пора!

Он надел поверх кольчуги вотол, голову укрыл капюшоном. Его примеру последовали дети боярские и Ляцкий со своим сыном. Перед тем как затушить лампаду у образа, посмотрел на строгое, будто осуждающее, лицо Христа и, не в силах выдержать его взгляда, пусть даже изображённого на доске, торопливо задул огонёк, и глаза Спасителя, пронзавшие князя до самого нутра, исчезли в темноте…

Глава 3

Просыпаясь среди ночи, маленький Иоанн уже привык слышать из соседних мамкиных покоев странные звуки — сдавленный женский стон и шумное, частое мужское сопение. Ещё ничего не понимая, но уже смущаясь этого, мальчик спешил снова уснуть…

Всё чаще Телепнёв ночевал у Елены. Будучи редкие минуты наедине, они говорили о многом. Длинные рыжие кудри Елены рассыпаны на подушках, в глазах её блистало само счастье. Телепнёв, приподнявшись и опершись на локоть, лежал рядом, любуясь очертаниями любимого лица, укрытого ласковой темнотой.

— Ты ведь помнишь меня на своей свадьбе, Елена? — спрашивал Телепнёв с улыбкой. Елена взяла его руку и поднесла к своим губам.

— Как не помнить? С того самого дня, когда увидела я твои ясные очи, эти губы…Ты пленил меня…Но что я могла сделать?

В это время в покоях Елены не было места разговорам о государственных делах. Ночью любовники отдыхали от этого бремени. Казалось, не было этих пугающих утренних известий о побеге Семёна Бельского и окольничего Ляцкого в Литву, не было гневных речей в сторону семейства Бельских, не было напряжённых размышлений с Телепнёвым с глазу на глаз о том, как поступить с братьями беглеца. Он, конечно, советовал бросить в темницу обоих, но Елена сделала по-своему — велела арестовать Ивана, среднего брата, а Дмитрия, оставив в прежнем положении при дворе, отправила на южные границы, «боронить их от татар». Так ещё одна сильнейшая боярская семья была отстранена от управления государством. По сути это означало то, что Елена и Телепнёв окончательно захватили власть. Остался, по их мнению, единственный опасный противник — старицкий князь Андрей.

Но сейчас об этом не хотелось думать и говорить…

— Ты бы смогла убежать вместе со мной, если б Василий был бы жив? Убежать из Московии, — спрашивал Телепнёв, подавшись к любимой. Елена пронзительно взглянула на нависшую над ней тень и отрицательно покачала головой:

— Я бы не бросила своего супруга и не стала бы позорить свою семью. К тому же я — мать великого князя Московского.

Телепнёв с тоской огляделся, задумавшись. Он ревновал её к покойному великому князю, ревновал, что, пока Василий был жив, Елена не подпускала Телепнёва к себе. Останься Василий живым, не заполучил бы её Телепнёв никогда! Ревновал жутко не только к мужчинам, порой даже к самой власти.

— Эх, почему наша жизнь не иная! Лучше бы не знал тебя вовсе! Не терзалось бы так сердце моё в твоих руках. Я больше, чем кого-либо, люблю тебя, Елена! Но ты государыня и мать государя. Не будет того счастья, о котором я так часто думаю!

Елена погладила его поросшие щетиной щёки — князь, как когда-то покойный Василий Иоаннович, дабы угодить возлюбленной, сбрил свою бороду.

— Не нужно мне другой жизни. Не пришёл бы мой отец на службу к московскому князю, не видела бы и тебя. И зачем мне такая жизнь? Кроме тебя, нет никого в моём сердце. Ты — моё ясно солнышко, свет в оконце среди всей этой грязи и лжи…

Телепнёв перехватил её руку, схватив за запястье, приблизил своё лицо к её лицу и проговорил строго и настойчиво:

— Обещай слушать меня во всём! Обещай!

— Обещаю, — прошептала Елена. Сейчас не была она той властной правительницей со страшным взглядом. Рядом с ним она была женщиной — любящей и любимой.

Со звериной жадностью Телепнёв впился в её губы, словно собирался растерзать их, лёг сверху, а затем жёстко развернул Елену на живот. Улыбаясь, она откинула рукой густые рыжие кудри с лица и выгнула спину. Княгине нравилась грубость, с которой Телепнёв овладевал ею…

С рассветом он спешил покинуть покои Елены, чтобы утром предстать перед ней простым подданным, по советам и наущениям которого она правила…

Великий гетман литовский Юрий Радзивилл отправил несколько дней назад послание королю, где сообщал, что в его лагерь под Могилёвом прибыли русские «беженцы»: князь Бельский, окольничий Ляцкий, а с ними значительный отряд из четырёхсот всадников. Это было настоящей неожиданностью для гетмана, и ему сперва доложили, что сюда направляется московское посольство. Но, как оказалось, всё намного интереснее. И пока готовили послание королю Сигизмунду, «гостей» пригласили отобедать с влиятельнейшим литовским военачальником.

Стол, укрытый белой скатертью, вмещал на себе серебряные блюда с различной запечённой птицей, отдельно в вазах стояли фрукты и ягоды, от которых слуги заботливо отгоняли мух. Графин с холодным рубиновым вином обтекал каплями. Гетман пригласил за свой стол лишь Бельского и Ляцкого и сидел, высокий и крепкий, с длинной седой бородой, слушал Семёна Фёдоровича о бедах, свалившихся на русское царство.

— Меж боярами единства нет. Нет и твёрдой руки, способной удержать власть и защитить земли, ибо государь мал, и всем заправляет его мать. Ежели собрать полки ваши и пойти на Смоленщину, можно вмиг вернуть себе земли, отвоёванные у вас покойным великим князем Василием…

Конечно, в первую очередь речь шла о Смоленске, его потеря была для Литвы колоссальной, и при этих речах невольно улыбка озарила лицо старого гетмана. И перед тем как отправить послание королю, велел приписать в грамоту сказанное князем.

Ответ короля не заставил себя ждать. Преисполненный радостью, он поручил гетману приставить к «беглецам» людей, дабы они проводили их в Краков, где находился королевский двор.

Семён, начав свою авантюру, с наслаждением мечтал, как сокрушит ненавистную Елену и Телепнёва, а после… После мысли омрачались сами собой, и происходящее вокруг всё больше казалось сном. Хотелось проснуться, убежать, но пути назад не было — наверняка в Москве Елена уже уготовила ему темницу с оковами…

Как братья там? Не в цепях ли? Не отобраны ли земли? Всё это не давало ему покоя. Вспоминался отец, наставлявший жить трём братьям в мире, вспоминалась мать, тётка последнего великого князя Рязанского Ивана, коего великий князь Василий обманом заманил в Москву, заключил под стражу и тем самым подчинил Рязань Москве.

Мать рассказывала о доблестных рязанских князьях, о своём отце, и Семён помнил, как подкосилось её здоровье, когда княжество предков её перестало существовать. Теперь же Семён мечтал восстановить эту несправедливость, оторвать Рязань от Москвы и стать великим князем Рязанским. Затем, сместив Иоанна и его мать, завладеть и Москвой…

В этих мыслях князь и приехал в назначенное место.

Краков произвёл странное впечатление на русских. Огромный город с каменными островерхими домами, плотно прижатыми друг к другу, был населён многими народами — и татарами, и армянами, и евреями, далёкими от всего мира индусами; это лишь та часть населения, кою успели заметить приехавшие беглецы. Семён, въехав, озирался на вымощенные грязные улицы, на островерхие дома, и он решительно не понимал, как в этом неуютном, сыром городе можно жить. Двое католических монахов в долгополых рясах с чётками в руках перешли дорогу. Грязные ребятишки оравой пробежали мимо. Насупленные шляхтичи расхаживали в тулупах и меховых сапогах, недоверчиво и злобно озираясь на странно одетых всадников. Скоморохи и причудливо одетые фокусники были тут и там, развлекали толпу.

— Батя, от чего король Жигимонт именуется великим князем Литовским, а живёт в Польше, в Кракове? — спросил у Ляцкого его юный сын, ещё не познавший ни женщин, ни ратного дела.