Страница 7 из 20
Сперва слуги князя преподнесли великой княгине и её сыновьям дары, как этого требовал обычай, и когда рухлядь унесли слуги Елены, вошёл старицкий князь. Андрей Иоаннович стоял перед золовкой в бархатном опашне с золотыми петлицами и опушённой мехом ферязи на плечах; его тёмная с проседью борода была аккуратно подстрижена, короткие темно-каштановые волосы вились на взмокшей голове.
Князь по натуре своей был робок, но едва узнав о заточении брата, воспылал ненавистью к Елене. Возненавидел и Телепнёва, ибо знал о порочной связи, слишком скоро после смерти Василия ставшей общеизвестной, и теперь ловил его надменный взгляд, глядел на капризные губы, искривлённые в презрительной ухмылке. Елена же относилась к брату покойного мужа настороженно и, можно сказать, враждебно, ибо понимала — рано или поздно они столкнутся в борьбе за московский стол! Потому Андрей Иоаннович и Елена не скрывали пренебрежение друг к другу: великая княгиня не поднялась с кресла, чтобы поприветствовать гостя, а князь Старицкий не поклонился ей. И всё же Андрей Иоаннович чувствовал, что она сильнее.
— Здравствуй, княгиня! — сказал он, склонив голову. — Прибыл к тебе лишь сейчас, дождавшись конца сорочин по брату своему и супругу твоему Василию Иоанновичу! До сих пор горе терзает мою душу…
— Здравствуй, Андрей Иоаннович, рада видеть тебя, — улыбнулась Елена и жестом приказала Телепнёву выйти. Откланявшись, он покорно вышел, не сводя глаз со старицкого князя. Довольно заметил Телепнёв, как трепещет брат покойного великого князя под тяжёлым взглядом Елены!
— Думаю, не поглядеть мне в очи ты пришёл. Чего надобно тебе, князь? — уверенно спросила Елена, сверкая глазами. На губах её играла полускрытая улыбка. Андрей Иоаннович пришёл поднять вопрос о своих наделах — сей разговор он начинал со старшим братом незадолго до его смерти. Но весть о заточении Юрия окончательно настроила старицкого князя против Елены, и уже решил: если не отдаст Елена ему уделы, нужно начать борьбу, и поводом для этого может стать арест дмитровского князя.
— Пришёл выразить свою покорность сыну твоему, нашему государю, Иоанну Васильевичу и тебе как его наставнице, — начал Андрей Иоаннович, — но кроме того…
Он замолчал и поглядел на Елену. В её приоткрытом ротике сверкали белые маленькие, хищные зубки. И глаза эти…
— Незадолго до того, как князь великий, мой брат старший, преставился, говорили мы с ним о том, чтобы, — продолжал Андрей Иоаннович, — обещал он позволить мне… расширить свои владения, присоединить к моему княжеству несколько городов и… на моё послание я так и не дождался ответа, потому пришёл напомнить сам…
Елена улыбнулась и откинулась в кресле.
— Я читала твоё послание. И много думала, прежде чем принять решение…
Пронзив князя своим тяжёлым взглядом, Глинская продолжила:
— Ты один из тех, кто был с моим покойным супругом в его последние минуты, ты слышал его волю. И сказал он тебе — жить и владеть своим уделом, не отзывать к себе людей и помогать мне искоренять измену в великом княжестве… И вокруг меня всюду враги… Не могу я сейчас, князь, дать тебе новых земель… Но одарю тебя подарками из государевой кладовой! Жалую тебе шубы, золотые сосуды и скакунов, каких только сам пожелаешь. Это всё, что я могу дать тебе, князь, чтобы доказать свою любовь. Надеюсь, простишь меня и сына моего, великого князя…
На лице князя заходили желваки. Он уже ненавидел её. Ненавидел этот уверенный голос с наигранной разочарованностью, ненавидел пронзающий взгляд, ненавидел всё её существо и всё, что Елену окружало…
— И ещё… — закипая и едва сдерживаясь, говорил князь, — ответь, по какой вине мой брат брошен тобою в темницу?
Елена ждала этого вопроса, готовилась, и теперь на лице её была притворная скорбь:
— Жаль мне Юрия Иоанновича, но токмо во имя единства державы, оставленной великим князем Василием Иоанновичем сыну моему, бояре сочли нужным арестовать дмитровского князя, ибо, предав клятву свою, звал на службу к себе моих людей. Хотела бы я отпустить его, но бояре не позволят…
С минуту Андрей Иоаннович молча глядел в очи Елене, читая во взгляде её: «Покажи мне, что ты враг мне и сыну моему, и тебя велю тотчас взять!» Он понимал всё это и… робел. Хотелось поскорее уехать отсюда.
Уезжая тем же вечером в Старицу, князь увозил с собой жену с годовалым сыном на руках. Они ехали в крытых санях, сопровождаемые вооружёнными верховыми. Младенец Владимир мирно спал на руках няньки, а супруга князя, Ефросинья, такая же властная и сильная женщина, со злостью говорила о том, что Глинские — худородные литовцы и нечего Елене у престола делать. Вспомнила и Ефросинья, что предком её был сам Гедимин, вспомнила, что отцом мужа её был великий князь Иоанн Третий, и теперь оба должны этой Глинской, безродной девке, в ноги кланяться, а «выблядка» её государем величать. Страшно было в гневе мужиковатое лицо Ефросиньи Андреевны, из-под густых бровей её сверкали глубоко посаженные страшные глаза. Покосившись на сына, мирно спящего в руках няньки, с удовлетворением подумала она о том, что когда-нибудь, может, он станет великим князем Московским…
Ехали всю ночь. В предрассветной мгле, уже близко, показалась Старица — небольшой город на берегу Волги с невысокими избами и возвышающимся над ними Успенским монастырём, который совсем недавно был восстановлен князем Андреем Иоанновичем. Совершая такое богоугодное дело, думал он о том, что всё, чего он хотел получить, обязательно к нему придёт. Но, видимо, не время.
1534 год
Крымские татары всё же пришли весной с набегом, и были разбиты русскими воеводами у реки Проны. Полк Семёна Фёдоровича Бельского простоял в Серпухове, прикрывая Москву, всю весну и всё лето. И, конечно, туда быстро доходили известия из столицы…
В высоком тереме воеводы было тихо и темно. Терем стоял чёрной глыбой, возвышавшейся в кромешной ночной тьме. Ставни закрыты, слуги, словно перед походом, вооружены, все до одного.
За широким столом под низким бревенчатым потолком собрались самые близкие и верные князю люди. С ним были некоторые дети боярские[4] и окольничий[5] Иван Ляцкий с сыном. На столе стояло несколько свечей, да в углу скромно светила лампадка у образа.
Смурым был воевода, печать глубокой думы лежала на его лице. Верный ли путь он выбирает, увлекая за собой и тех мужчин, что были с ним в его тереме? У всех на устах одно — Елена бросила в темницу дмитровского князя и его бояр. За это, а также за порочную связь с Телепнёвым, любимцем покойного великого князя Василия, её возненавидели. Уже за глаза называли княгиню ведьмой, зверюгой и сатаной. Это заставило его наконец решиться.
Князь с мукой взглянул туда, где среди тьмы глядело на него, освящённое тусклым светом лампадки, лицо Христа, и в душе стало ещё тяжелее, ещё боязней. Отринуть веру свою, братьев, родную землю — легко ли? Семён покосился на всех, кто был с ним в эту ночь, и спросил:
— Молвите, братья! Верно ли решили?
— Верно, князь! — решительно ответил Ляцкий. — Коли Елена Глинская и Телепнёв теперь владеют всем, то доколе нам терпеть их коварство?
— Сколько нас идёт?
— Четыре сотни конников, — глядя Семёну в глаза, говорил Ляцкий, полноватый рябой мужчина с тонкой седеющей бородкой, — ежели на заставе попадётся отряд московский, пикнуть не успеют, порубим всех. Но то вряд ли — заставы плохо охраняются, ратники по городам стоят!
Распахнувшиеся двери заставили всех мужчин настороженно обернуться — вошёл запыхавшийся гонец Микула, которого Семён направил в Москву для того, чтобы перед побегом узнать последние известия.
— Вчера ночью арестован был Михаил Глинский… В измене обвиняют…
Мужчины зароптали, стали возмущаться. Это была последняя капля — Елена и Телепнёв под себя забирают всю власть!
4
Дети боярские — сословие в России (XIV–XVIII вв.), нёсшее обязательную службу и получавшее за это земли. Также основная часть русской тяжёлой конницы. Могли происходить из семей как бояр, так и дворян.
5
Окольничий — второй думный чин Боярской думы, при получении которого было возможным возглавить полк, приказ.