Страница 16 из 20
— Буди всех наших, сбираемся в путь! Надобно до рассвета выступить! — приказывал он своему слуге и вскоре сам уже облачался в панцирь. Все слуги были заняты сборами, потому князь одевался сам. Прицепив саблю, застыл на мгновение, подошёл к углу с иконами, торопливо перекрестился, задул свечи. И уже хотел было выходить, как услышал за дверью, где стояла стража, какую-то возню, звуки борьбы и тут же застыл, приготовившись вырвать саблю. Дверь отворилась, и в горницу вступили три ратника с копьями, а с ними сам Дмитрий Бельский, облачённый в кольчугу.
«Ну вот, кончено всё!» — пронеслось в голове Юрия Андреевича.
— Отложи саблю, князь! — грозно произнёс Бельский.
— Стражников моих побили? — озираясь, словно затравленный зверь, спросил Оболенский.
— Не побили, повязали просто, — отвечал Дмитрий Фёдорович, — слыхал, ратников своих собираешь, выступить хочешь на север?
— То правда, лгать не стану, — гордо выпрямившись, с достоинством отвечал Юрий Андреевич.
— Ведаешь, что полагается за то?
— Ведаю. Но в стороне не останусь. Слыхал же ты, Дмитрий Фёдорович, что старицкий князь, господин мой, ушёл со своих земель, а за ним Телепнёв с ратью великой идёт. Так что верность своему господину я сохранил. А ежели препятствовать мне станешь, силой прорвусь…
— Это измена великому князю! Вот кто твой господин! — с гневом выкрикнул Дмитрий Бельский.
— Измена великому князю иль Телепнёву? — прищурился старый боярин. Бельский молчал, широко раздувая ноздри на своём мясистом носу.
— Князь! Пойми меня, там наделы мои, там дом мой, семья, там служба! — глядя Бельскому в глаза, мягко и устало молвил Оболенский. — В отряде, что ведёт старицкий князь, один из воевод — мой младший брат Иван… Могу ли я остаться в стороне и взирать покойно на гибель их? У тебя тоже есть братья, должен ты понять меня, князь!
Бельский опустил голову, сдвинув брови.
— Должен понимать ты, Дмитрий Фёдорович, что общий враг у нас и нынче он идёт против господина моего. Он же бросил в темницу брата твоего, а ты служишь ему!
— Я Москве служу! Служу родине! — вспыхнул тотчас Бельский. Юрий Андреевич молчал, всё ища что-то в его глазах.
— Тебе дам уйти. И холопам твоим, — холодно и твёрдо говорил Дмитрий Фёдорович. — Ратников не отдам, ибо, ежели уйдут они, кто против татар стоять будет? И знай, я отправлю погоню за тобой и доложу о том в Москву. До рассвета ещё есть время…
И, развернувшись, вышел со своими воинами из тёмной горницы. Оболенский выдохнул, перевёл дыхание и, оправившись, направился к дверям…
Некоторые из ратников, также преданно верные старицкому князю, сумели уйти вместе с Оболенским и его отрядом. Безмолвно тронулись, с ходу погнав лошадей. Когда отскакали на значительное расстояние от Коломны, Оболенский остановил отряд и, развернувшись к ратникам лицом, крикнул:
— Ныне совершаем мы благое дело, сохраняя верность господину своему! Обоза у нас нет, привалы будут короткими! Идти будем быстро, лошади запасные есть, так что не медлить! Пойдём в обход Москвы на Новгородскую дорогу. За семь-восемь дней догоним князя Андрея Иоанновича! Храни нас Бог!
Заалело рассветное небо, и ратники молча взирали на восходящее солнце. Оболенский перекрестился, сняв шлем и опустив голову. Его примеру последовали и прочие. Наверняка в Коломне уже подняли тревогу. Нужно было торопиться…
Андрейка Валуев уже чувствовал, что захлёбывается, думал, вот сейчас кончатся мучения, но сильная рука сына боярского Каши Васильева вытянула его из воды, и Андрейка с громким хрипом вдохнул воздух. С берега реки наблюдали за этим неподвижно князь Старицкий и его воеводы.
— Ну, скажешь, кто убежал из лагеря с тобой сегодня? Ну? — кричал полуживому Андрейке в лицо Каша Васильев, стоя по пояс в воде и держа избитого Валуева за волосы.
— Скажу! Скажу! Всех назову! — задыхаясь и запинаясь, отвечал Андрейка. Его потащили на песчаный берег, бросили лицом вниз. Андрей Старицкий молча развернулся и медленно направился вдоль берега. Каждый день его отряд редеет, а до Новгорода ещё неделя пути!
Тихая, широкая река Цна безмятежно блестела на солнце, на редких берёзах и липах, растущих на курганах и лугах, уже появилась зелень, свежая трава влажна от росы. Вспоминал князь, как в детстве любил весну и мог подолгу в задумчивости смотреть на гладь реки, сидя на влажной траве, рядом с матушкой, Софьей Фоминичной… Как он хотел бы и сейчас спокойно любоваться своей землёй! Но возможность спокойной жизни и умиротворения это у него забрали. И кто забрал? Литвинка из безродной семьи, якобы восходящей к темнику Мамаю! Она забрала его свободу, удел, власть, забрала всё, кроме самой жизни! Князя душила злоба, быстро сменявшаяся страхом за будущее его людей, за будущее семьи.
— Княже, он всех назвал. Семь ратников сбежало ночью, — услышал Андрей Иоаннович голос боярина Колычева и обернулся. Воеводы стояли рядом, в ожидании глядели на князя.
— Что делать станем? Вызнать бы, кто ещё помышляет сбежать, — предложил Иван Оболенский.
— Не нужно, — покачал головой Андрей Иоаннович, — ежели сейчас расследовать начнём, задирать всех, кто с нами останется?
Воеводы нехотя согласились с князем.
— А с этим Андрейкой что делать? — спросил Пронский. Князь пристально поглядел на него и безмолвно двинулся дальше вдоль берега. Бояре понимающе кивнули, подозвали двух ратников, и вскоре злополучного Андрейку задавили и бросили в реку.
— От новгородцев слышно что? — тяжело влезая в седло, спрашивал Андрей Иоаннович.
— Ничего пока, княже, — ответствовал Колычев.
— Нам бы дать людям отдохнуть, переход долгий был, лошади истощали уж, — предложил Пронский.
— Завтра будем у Дегунино. Там можно встать, местность хорошая, лесистая. Река рядом тоже есть, — добавил Оболенский.
— Встанем там, — согласился Андрей Старицкий, — ибо пока новгородцы ответа не пришлют иль не выйдут навстречу нам, не стоит туда идти.
— Княже, время теряем, Телепнёв ждать не станет! — шепнул Колычев.
— Не успеет, несколько дней у нас всё равно есть, — ответил Пронский.
В Дегунино на следующий день они встали лагерем, дабы восстановить свои силы и силы лошадей. К тому же нежданно заболел княжич Владимир. У мальчика был жар, он лежал в крытом возке, укутанный толстой овчиной, трясся от лихорадки. Ефросинья ни на шаг не отходила от сына. С мужем же за всё время похода не обмолвилась ни словом, замечала, как он глядит издалека на неё, и тут же отворачивалась.
Усталость свалила ратников и воевод — беззаботно они лежали вповалку на лугах, словно убитые. Тлели костры, грелись чаны с варевом, лошади стояли с надетыми на морды торбами, хрустели овсом. Лишь князь сидел недвижно в своём шатре, скрытый от посторонних глаз, измождённый, спавший с лица от бессонных ночей, осознававший понемногу, что обречён. Куда везёт свою семью, двор, ратников, бояр? Что ждёт их?
— Мне не оставили выбора, как я мог сдаться им? Сдаться, как Юрий? — говорил князь сам себе, туманно глядя перед собой.
Шли дни, вестей из Новгорода всё не было, московские войска всё ближе. Было принято решение снять лагерь и двинуться дальше. Князь надеялся, что сыну в дни привала полегчает, но мальчик не выздоравливал, а оставаться здесь больше было нельзя. С каменным ликом, стиснув зубы, Андрей Старицкий взмыл в седло и повёл войско за собой. Едва тронулись, кто-то из ратников крикнул, тыча в сторону обратной дороги:
— Братцы, глядите, кто за нами пожаловал!
Вдали показался приближающийся конный отряд. Воеводы жестами приказали ратникам готовиться к нападению, молниеносно конница выстроилась в боевом порядке, из-за стволов деревьев и бугров выглядывали стволы пищалей. Иван Оболенский настороженно вглядывался в сторону незнакомых ратников, а затем лицо его озарилось улыбкой, и он крикнул с великим счастьем:
— Князь! Бояре! Это же брат мой, Юрий! Это его воины!
И правда, впереди отряда увидели Юрия Оболенского, устало качавшегося в седле. Лошади с пеной на мордах и шеях с трудом везли всадников, спотыкаясь, ратники едва сидели верхом, клонили головы. Радостный клич подняли воины старицкого князя, увидев приближение союзников. Осчастливленный вышел вперёд Андрей Иоаннович. Юрий Оболенский остановил отряд, тяжело слез с коня и на непослушных ногах стал приближаться к ждущему его князю.