Страница 229 из 252
Зарисовка - 65
Как трудно пройти последние шаги! Даже если эти шаги отделяют тебя от престола, который, выстраданный, полученный, отбитый, наконец, принадлежит тебе! Как трудно поверить в это, нелегко как устоять, удержаться от быстрой оглядки назад…
Там, у подножия выстроенной за ночь площадки, на которую вынесли трон… Его трон, ревет толпа, выкрикивает, смеется, подбадривает.
И только три, максимум, четыре, шага отделяют Мелеаганта де Горра до престола. Он чувствует жаркие взгляды на своей спине, знает, что прямо за ним стоит архиепископ с короной наизготовку, а по обе руки от него — лучшие послушники, бледнеют и трясутся всем своим естеством, первый раз присутствуя при таком значимом событии. Уже у подножия площадки стоят высшие чины, двор, верные рыцари. Там же присутствует и Моргана, затянутая в черное шелковое платье, старающаяся спрятать все свои чувства на самом дне души, и Гвиневра, облачённая в бледно-голубое платье, и походящая от этого и болезненной бледности, навлеченной страхом и унижением, на призрака.
И, конечно, там же Лилиан! С самого раннего утра к ней явились две тонкие служанки, ее возраста, а, может и младше, кланяясь, подали приказ Мелеаганта на пергаментном свитке. Лилиан развернула, и тяжело вздохнула, пробежав взглядом по строчкам, но кивнула, смиряясь.
Тотчас принесли благовония и масла, из глубин ее же собственной комнаты извлекли торжественное светло-лиловое платье из воздушной парчи, расшитое серебряной нитью. Лилиан хмурилась, когда ее волосы принялись терзать костяными гребнями и вплетать в ее волосы крупный жемчуг. Она осталась простоволосой, избежав участи Гвиневры, прическа которой явила тугое плетение кос, но Лилиан ясно ощутила на голове непривычную тяжесть от этого самого жемчуга.
Еще утром она терпела непривычное обтирание своего тела кучей масел и благовоний, а затем бережное «упаковывание» в легкое бельевое платье, затем — в еще одну юбку, и, наконец, в торжественное платье, поверх которого набросили «легкую» подбитую мехом шелковую шаль. Лилиан не узнала себя в зеркале в этом наряде, достойном принцессы, но служанки не унимались. Они подвели ее глаза сурьмой, покрыли губы тягучим блеском, сваренном из цветочного сока, душили и брызгали, поправляли, завязывали и расправляли виденные только им складки на одеяниях…
Свободолюбивой натуре Лилиан было плохо в этом саване шелка, парчи и королевского шика. Она с удовольствием пошла бы на коронацию в более простом виде, но понимала, что сегодня решал Мелеагант и только он.
-Вы прекрасны! — с легким южным акцентом произнесла служанка, что была чуть старше своей помощницы, и поклонилась.
-Спасибо, вы тоже, — растерянно отозвалась вконец уморившаяся Лилиан.
Служанка помладше испуганно взглянула на свою компаньонку, но та сохранила лицо, и только удивление в глазах выдавало то, что Лилиан сказала что-то не то.
С поклонами девушки удалились, а Лилиан поняла, что для того, чтобы потом раздеться, придется призывать помощь — руками справиться с жуткой шнуровкой и крючками она бы и в жизни целой не смогла. Это почему-то было обиднее всего.
Мелеагант, облаченный же в парадные мантии и одеяния, выглядел спокойным, но Лилиан чувствовала, как он напряжен. Принц улыбался, приветствовал всех должным образом, но целительница с тревогой вглядывалась в его напряженную спину, когда он шел к трону, чтобы клясться в верности Камелоту.
Он повторял слова, которые повторяли на этом же самом месте до него не одно столетие, и которые произносил Артур совсем недавно. Слова были чужими и фальшивыми, хотя бы из-за строчки:
-Обещаю возвышать справедливость и чистоту сердца…
Что это такое, ваша хваленая чистота сердца? Артур вон, вроде бы, вытащил меч из камня, когда этого не смог Мелеагант, что там было — чистота сердца? Может, она и была в нем, но что он творил? Да и…разве король должен быть чистосердечным? Во благо народа можно и солгать, и убить, и предать, если на одной чаше весов — честь, а на другой — благо, что выбирать? Честь, чтобы народ пропадал? Нужно интриговать, нужно притворяться и уметь видеть подлепрестольную жизнь так ясно, как будто нет ничего важнее. Впрочем, с этой минуты для Мелеаганта ничего и не должно быть важнее.
Корона бережно опускается ему на голову. Она тяжелее короны де Горр…гораздо тяжелее. Но и Камелот гораздо больше, чем земля де Горр, а сейчас и вовсе, включая в состав герцогство Кармелида, графство Мори и все земли, подвластные самому Мелеаганту, Камелот разрастется…
Корона тяжела. Корона давит и почему-то проскальзывают змеями две мысли: о терновом венце и о том, что сказал бы Багдамаг де Горр, его отец, говоривший, что из Мелеаганта не выйдет толку? Увидел бы…раскаялся бы?
Да никогда. Он не посмел бы признать. Наградил бы сына снисходительным кивком, как высшей наградой, поджал бы с брезгливостью губы…
Мелеагант садится на престол, и понимает, что теперь этот престол для него священен. Он оглядывает ликующую, склоняющуюся, клятвенную и верную толпу и почему-то тоскливо улыбается, не находя двух лиц…
Уриен Мори был человеком и он никогда бы не смог явиться к нему на коронацию призраком, потому что призраком может стать только тот, кто боялся смерти, а граф ее почти что любил и искал.
Но Мерлин? Он мог приходить в тенях… он мог прийти. Неужели он снова оставил его? неужели уже разуверился в своем воспитаннике? Во второй раз оставил его, первый раз тогда, когда увидел в нем не чистое сердце короля, а тьму, а теперь…
Он благословил его на переворот последними словами, просил спасти Камелот, так неужели не придет теперь?
Мелеагант оглядывался, не в силах поверить в это, взглянул на ближний круг, пытался встретить взгляд Лилиан, но она тихо шепталась с Леей. Мелеагант посмотрел левее и вздрогнул…
Он увидел глаза Морганы. Ярко-зеленые, нереально яркие глаза, не ее. Моргана была темноглазой, и в ее взгляде никогда не было такого…выражения из гордости? Радости? И чего-то еще, такого, от чего тянуло где-то под сердцем.
Моргана смотрела на него в упор, не моргая, почти минуту и медленно моргнула, вздрогнула и вот Мелеагант смотрит в ее удивленные темные глаза.
Стало легче дышать…
Моргана стояла всю официальную часть коронации в смутном чувстве едва различимой тревоги, но что-то не давало ей покоя. Она пыталась делать вид, что ей весело, что она гордится Мелеагантом, но унять женскую уязвленную гордость от утраты собственной власти всё же не смогла.
-А королева совсем плоха! — заметил негромко Голиард, выныривая слева от Морганы.
-Тьфу на вас, — испугалась фея, — зашибить могу в другой раз!
-Становитесь в очередь, — посоветовал проклятый когда-то мастер. — Но я серьезно, не больна ли она?
Моргана встретила взгляд Гвиневры — испуганный и затравленный, посмотрела на крутящегося рядом с нею Ланселота. Что поправлял на ней плащ, и пожала плечами:
-Думаю, это нормально.
-Зато леди Лилиан прекрасна, словно королева, — не унимался Голиард. — Ей пойдет корона.
-И тень престольных страданий, — не удержалась от колкости Моргана. — Жизнь с Мелеагантом…я даже боюсь представить! Он же устроит такое…
Она не знала что именно «такое», но интонационно выделила так, что Голиард должен был вроде как сам понимать, что именно «такое» и согласиться с нею. Моргана была уверена, что для Камелота наступят тяжелые дни и милосердство здесь будет под запретом. Мелеагант будет жестким правителем, но верным своему народу…
Голиард кивнул, словно подтверждая невысказанное:
-До рассвета, под покровом темноты, отсюда вывозили трупы.
-Что? — по спине Морганы пробежал холодок, она порывисто обернулась к Голиарду. — Какие трупы?