Страница 197 из 252
Ещё шаг, завернуть к колонне — это проще простого, как в детскую игру играть! Как крестьянские дети. Главное — не оставить следов.
Кровь! Кровь! Кровь! Бешено выдает Гавейна его рана, когда он неосторожно касается белоснежного мрамора колонны. Любой, кто пойдёт мимо, увидит кровавую полосу.
Нельзя!
Мысли путаются, перемешиваются, стирают границы с реальностью и сами, словно кровь по белоснежному мрамору, растираются по поверхности, превращая маленькое мятно в неслабый след.
Никто не должен видеть крови Гавейна, иначе поймут, что он жив. И что придет спасать Артура.
Шаг…
Идти так сложно, но Гавейн не может позволить себе сдаться. Он падает на колени, он ползет по каменным плитам замка, он хрипит от боли, и прячется неловкими движениями и силой могучий рук за статуями рыцарей и мифических чудовищ в коридоре, от власти Голиарда-предателя.
Упасть на колени — не значит проиграть все. Упасть на колени — пригнуться от взгляда врагов, вот…ещё ниже, распластаться по полу, господи, как унизительно. Но как же нужно, как же нужно, господи!
Артур, ты держись — осталось проползти пролет, если надо — Гавейн проползет его на брюхе, помогая себе головой, опираясь на неё, как на единственный источник движения собственного грузного воинствующего тела.
Ты только держись, Артур!
Гавейн ползет по каменным плитам коридора королевского замка и не знает, как сильно измазан он в пыли и как глубока его рана, что оставляет за ним уже непрерывную полосу из крови. Рыцарь не знает и того, что его уже видят, лишь наблюдают из чистого интереса, как могут наблюдать за дивным зверьком.
Гавейн ползет, помогая себе локтями, он не в силах идти, но до Ланселот — единственной надежды Артура — совсем немного. Повернуть раз, повернуть два — разве это сложно? Дышать тяжело и горло сдавливает пылью, поднятой с пола, но это пустяки, это все пустяки и неважно.
Нужно спасти короля. Нужно! Кровавая полоса всё шире. Гавейн тяжело приподнимается, чтобы толкнуть дверь покоев Ланселота рукой и, на его удивление, она поддается.
Рыцарь не может встать, чтобы переступить порог и, собираясь из последних сил, переваливается за порог, буквально вкатываясь в комнату Ланселота.
И оглушительный смех — это последнее. Что слышит он в своей жизни, не понимая толком — чье лицо видит перед собою.
А Голиард действительно впечатлен. Он поражен тому, что этот человек прополз половину восточного крыла замка с рваной раной, истекая кровью и изредка позволяя себе лишь слабый стон, чтобы добраться до единственного, кто на его взгляд, готов помочь Артуру выжить.
-Как это…печально, — смеется Голиард, склоняясь над задыхающимся от медленного осознания Гавейном. — Как это больно, понимать, что…проиграл.
Короткий свист стали, короткий ожог самой плетью смерти и игла в кожу. И всё перестает существовать. Теперь уже навсегда.Глаза Гавейна стекленеют, и он падает навзничь, нелепо разбрасывая руки в стороны.
Голиард выжидает ещё минуту, прежде чем повернуть его тело носком ботинка:
-Нужно было отступить, — цедит он без жалости к рыцарю и отшвыривает носком его тело в сторону.
***
-А? — Артур выныривает из сна, который настиг его хмельной рассудок прямо в кресле.
Ланселот предостерегающе прикладывает палец к губам, указывая кивком головы на Моргану — бедная фея, наплакавшись и хлебнув в минуту нервного напряжения вина больше меры привычной её организму, спала, сложив руки на стол, а на руки уложив голову. На её плечах был плащ Ланселота, сам же рыцарь сидел тихо и пытался, судя по всему, читать.
-Что? — Артур осоловело перевел взгляд с Морганы на Ланселота и, кажется, понял. Медленно кивнул, принимая истину.
Но его рассудок требовал деятельности. Он не выносил бездействия, он хотел если не войны, то долгих разговоров.
-Давно она спит? — хмуро спросил Артур, оценивая Ланселота как недостойного себе собеседника.
-Полчаса, не больше, — отозвался рыцарь, откладывая книгу на стол и позволяя Артуру увидеть заголовок.
-«Безжалостное простодушие»? — название ни о чем не говорило Артуру, но он хоть уцепился за возможность поговорить. — Это о чём?
-О безжалостном простодушии, — ответил переобщавшийся с циничной компанией Ланселот. — Рассказывает о внутренних войнах человека с позиции не только земного мира, но и…
-Откуда у тебя подобное? — Артур тряхнул головой — философия во всём её виде и многообразии утомляла короля. Он отказывался принимать и постигать её, а от слов Ланселот веяло чем-то чуждым и философическим. — Моргана дала?
-Нет, — спокойно отозвался Ланселот, — Мерлин завещал. Я думаю, он был гениальным провидцем…или безумным пророком.
-Что же там такого написано? — издевательски усмехнулся Артур. Он помнил, что недавно его сдавило чувство вины за все происходящее и слова Морганы сжали его кокон до маленьких размеров, обвили змеями. Но при Моргане он был готов ещё показать слабость, но перед Ланселотом — ни за что! Мелкий рыцарь, любовник и предатель не достоин, лицезреть слабость короля.
-Общество нуждается в насилии, всё, что совершается во имя истины — благо, любому преступлению лестно то, что его направляет рука добродетели.
-Чего? — Артур, стремясь скрыть раздражение, решил отпить из кубка остатков южного вина и чуть не поперхнулся, услышав совсем непонятные вещи от Ланселота. — Что за дрянь?
-Тому, кому запрещено любить — станут ненавидеть, ненавидеть самодержавие и власть во всех её видах, облачение церкви и станут призывать будущее…- спокойно вещал Ланселот.
-И возлюбят катастрофу, — сонно пробормотала Моргана, поворачивая голову на другой бок, — Мерлин, отстань, я всё помню.
Артур и Ланселот переглянулись и, не сговариваясь, переместились прочь от стола, оставив фею дремать за ним.
-Самое отталкивающее страдание, — снова завел Ланселот, раскрывая книгу на видимо, памятью отмеченной странице, — находит…
Моргана снова зашевелилась, Ланселот оставил короля в полном шоке, и подошел к столу, стараясь идти тихо. Рыцарь приблизился к фее и осторожно приобнял её за талию одной рукой, другой — за шею и вытащил из-за стола, держа на руках, принес к постели короля, которая превратилась в полное безобразие, и уложил её с осторожностью.
-Знаешь, — медленно произнес Артур, — может быть, ты нужен Гвиневре, а я не нужен Моргане? Может быть, я не нужен даже ей?
-Если бы вы, ваше величество, — слегка задыхаясь, отозвался Ланселот, — не были бы нужны Моргане, она бы не сидела сейчас здесь и не готовила бы до этого ваш побег. Возьмите себя в руки, Артур! Будьте мужчиной!
-Я мужчина! — возразил Артур, резко поднимаясь и глядя Ланселоту в глаза.
-А теперь докажите это не слабой женщине, которая утомилась, думая обо всем, и обо всех, а докажите это всем. Уйдите с бесчестием, но сохраните жизнь ради её счастья! сохраните её, Артур, потому что большего у вас не будет! Это лучшее, что вы смогли получить от жизни, сохраните…
***
Лея всё-таки отдалялась от Лилиан, как отдалялась от неё в дни их недолго общего детства, привязываясь к Моргане, а потом и вовсе сбежав из дома Мерлина и столкнувшись с Уриеном.
Теперь танцовщица часто бродила по лесу, вдыхая тяжелый запах смолы, наслаждаясь тишиной и спокойствием природы, и с явной неохотой возвращаясь в замок Мелеаганта в обеспокоенности Лилиан и Агаты. Они опекали её, душили своей напускной любовью, беспокойством старались компенсировать всю ту неловкость, которую всем троим, приходилось переживать.
И только лес понимал Лею. И только лес обнимал её ноги шелковым ковром зелени и листьев. Только лес уводил её прочь от всего, что терзало и заглядывало в глаза, стремясь что-то прочесть, угадать, или предвидеть…