Безнадёжная любовь

— Сволочь! Ненавижу! Променял нас на какую-то… шлюху. А я знал! Я видел! Я их встретил. Я специально пошел навстречу. А он сделал вид, что не заметил меня. А потом долго дрожал, боялся, что я расскажу маме. Урод! Как я мог ей сказать?

Он еще не умел в любых ситуациях сохранять равнодушный, самоуверенный вид, и чуть презрительное подрагивание губ слишком часто сменялось резким изломом боли, или открытой улыбкой, или упрямой, решительной чертой. Он не мог похвастаться сдержанной, циничной усмешкой в ответ на разнообразные сюрпризы капризной жизни. Он был дерзок, чувствителен, неуравновешен, раним, нерешителен и нагл и пока еще не умел управлять своими чувствами. И все равно, все равно так бесконечно походил на того, кто в действительности являлся ему отцом.

Столько лет хранить тайну, никому не рассказав, ни с кем не поделившись. Почему бы однажды не заявить Алешке: «Это не твой сын!» Да ты, наверное, и сам догадался. Не поверил же ты, что я целую ночь провела на какой-то случайной вечеринке, так неудачно придуманной доброй бабой Симой. Не мог же ты не заметить присутствия другого, более тебя любимого и желанного. Да, да! Это ребенок той ночи. А может, других ночей. Нет, дней. Дней не с тобой. Так что ты скажешь своей неверной жене? Впрочем, ты уже сказал. Ты ушел к другой, которая будет любить тебя сильней и преданней. И почему я не защищаю тебя перед Сашей и Никитой? Почему не скажу им, пораженным и измученным, что не ты первый изменил мне? Я, я обманула тебя еще в давние, самые прекрасные годы нашей любви и, в общем-то, заслужила твою неверность.

Все нити, которые соединяли с привычным, обжитым миром, даже, казалось бы, самые крепкие, упорно и неспешно свиваемые годами, вдруг оборвались. И не только у нее. Как-то одновременно у всех троих, у матери и ее детей. Дом без мужа и отца неисправимо изменился и стал чужим, будто и не прожили в нем много лет. И знакомые вещи и люди напоминали только о печальном. Саше — о ее несбывшейся любви, о глупом, недостойном мальчишке, которому безответно щедро раздаривала себя. Никите … О, это невыносимо видеть, как с мерзкой ухмылкой какой-то гад, сидевший раньше тише воды, ниже травы, тычет пальцем в сторону обнимающего чужую девицу отца и гогочет, чувствуя сладость устроенной для него чужим предательством победы. «Ваш сын стал неуправляем. Не понимаю, что с ним произошло. Конечно, переходный возраст — это само по себе сложно. Но не до такой же степени! Он не в ладах со всем классом. Невероятно! Столько лет проучились вместе и, пожалуйста… Ни дня без конфликтов!»

2

Никита злой, хлопает дверями так, что посуда на полках звенит. А у Саши экзамены! Мало всего, так еще эта неприятность свалилась на ее голову! Правда, у Ники тоже экзамены, после девятого. Но он смотрит на людей таким зверем, что даже учителя не выдерживают и радостно выводят ему «тройки», вроде бы входя в его положение. Уход отца — такая моральная травма для ребенка! Саша сама бы поплакалась, да не любит. Что бы ни случилось, а жить-то дальше надо! У нее еще много всего впереди. Хотя вера во что-то радужное и светлое безнадежна подорвана. Ну и черт с ними, с этими мужиками! Все неприятности из-за них! А ей так нравилось, что его, как и ее отца, зовут Алешка. Вот дура!

Саша впивается глазами в строчки учебника, тщательно сосредоточивается.

Бум! То ли взрыв, то ли удар грома, то ли землетрясение. То ли метеорит врезался в Землю, то ли братец Ники выскочил из своей комнаты.

Жалко его. Пусть не очень-то складывались у него отношения с отцом, Никита почему-то тяжелее всех переживает его уход. Даже мама не так мучается.

Саша осторожно, чтобы случайно не столкнуться с разъяренным Никитой, отыскала на кухне маму.

— Мам, давай уедем отсюда. К бабуле. У нее теперь, все равно, квартира пустая. Давай уедем!

— Но это же отца квартира.

— Ты думаешь: он не пустит? Он даже обрадуется.

Кажется, маму поразили последние Сашины слова, насмешливые и слегка презрительные.

— Ты его осуждаешь?

Саша упрямо поджала губы.

— Я не представляла, что он сможет променять нас на какую-то…

— Саша! А что, если я уже давно не люблю его и не могу винить за то, что он ушел к той, которая его любит?

Саша задумалась на некоторое время.

Была бы она помладше, она бы обязательно спросила: «Как так не любит? Ведь раньше любила. Разве любовь — это не навсегда?» А теперь она сама знает, насколько коварна и непостоянна любовь. Даже самая восторженная и страстная, она, увы, жутко склонна к тому, чтобы заканчиваться по странным причинам без определенных сроков, когда через неделю, когда через год, когда почти через двадцать лет.

— Наверное, ты права, — Саша вздохнула. — И, если серьезно, то я сейчас, пожалуй, не так уж нуждаюсь в отце. Главное, ты рядом. Хотя я бы не возражала, если б он остался с нами. — Она помолчала некоторое время, решаясь. — Только мне очень трудно представить, что мои мама и папа не любят друг друга.

Аня отводит глаза. Давно не любят друг друга.

Наверное, сама она еще в далекие времена положила конец этой любви, медленный, но неумолимый конец. Она ни о чем не рассказала Алешке, бережно и упорно хранила свою тайну, ставшую еще более запретной и значительной после рождения Никиты, чем навсегда лишила их отношения честности, искренности и откровенности. Она любила Алешку, как отца своей дочери, но она никогда не забывала и другого, никому не известного отца своего сына. Одно существование Никиты служило вечным напоминанием о нем, она постоянно ощущала его присутствие, потому как ни в силах была не замечать знакомые глаза, черты лица, мягкие волосы и, конечно, голос, удивительный, теплый голос, делавший невероятно реальными давние призраки памяти. И это тоже стало началом конца. Видя рядом Алешку, она могла думать о другом, пусть без прежней любви и страсти, постоянно, незаметно для себя изменяя мужу, в молчании, нежно и трепетно заботясь о чужом ребенке.

Она привыкла к постоянному присутствию Алешки, он стал необходим ей. Особенно остро она почувствовала это сейчас, когда потеряла его. Пусть они уже не любили, они не были равнодушны друг к другу, они породнились, сблизились, дополнились, и даже когда однажды поняли, что в своей терпеливой привычности зашли в тупик, им оказалось трудно и больно отрываться друг от друга. Алешку тут спасла новая любовь. А ее?

— Мам, давай уедем отсюда.

— Уедем.

Отчего же не уехать, если с этим местом больше ничего не связывает? Кругом жалкие развалины, подточенные червями неискренних лет, и нет сил и желания их восстанавливать. Бросить! Все бросить! И пусть ее встречает город, в котором когда-то и возник смерч, разрушивший ее дом. Теперь она не боится в него ехать. Она знает: у нее уже не дрогнет сердце, когда она сойдет с поезда и ступит на его землю.

Алешка, действительно, не возражал.

— Конечно. Переезжайте. Это же и твой дом. Баба Сима так любила тебя. Она была бы рада.

Он забывал про многозначительность и многоплановость ситуаций, невольно придавая словам странный смысл.

— Переезжайте. Мне кажется, тебя всегда привлекал этот город.

— Привлекал? — Аня растерялась, опять, непроизвольно, он играл значимостью слов.

— Да. Ты как-то по-особенному собиралась, когда мы ездили туда с детьми.

Она постаралась беззаботно улыбнуться и пожала плечами, якобы удивленно и снисходительно. А Алешка внезапно переменился в лице, захваченный новой идеей.

— Ты хочешь увезти их от меня?

— Нет. Что ты! Они сами решили. Я даже не думала об этом. Саша предложила.

— Сашка? — он не ожидал такого поворота: его любимица дочка захотела уехать подальше от отца? — Почему? Она считает меня виноватым?

Аня не стала прямо отвечать на его вопрос.

— Дело не только в тебе. Ты же понимаешь — неудавшаяся любовь. Наверное, она пытается начать жизнь сначала, с самого нуля.

— И ты? Ты тоже? — догадался Алешка. — Ты осуждаешь меня?