Наследуемый признак

— Мы подумали, что не будем вызывать врача, — вдруг сказала она, уже сидя под одеялом. — Может, домашняя обстановка поможет тебе расслабиться. И тебе станет… ну, легче, — она улыбнулась. — Или ты сможешь доказать нашу неправоту.

— Угу, — Тим торопливо переоделся в пижаму, выключил свет и тоже влез под одеяло. Постель пахла Стефани, и он едва не поморщился. Он был дома. Но в безопасности себя не чувствовал.

Как только Тим вытянулся на кровати, Стефани перевернулась на бок, чтобы смотреть на него, и заставила повернуться лицом к ней. Она снова сжала его руки в своих и нежно улыбнулась:

— Спокойно ночи, сладенький, — шепнула она. — Я так рада, что ты вернулся.

Высвободив одну руку, она погасила лампу на прикроватной тумбе.

***

Тим спал плохо ― с трудом заснул и постоянно просыпался от каждого шороха. Дверь в их комнату осталась открыта, и он то и дело оборачивался, выглядывая в коридор. Ему казалось, что он слышит шуршание чьей-то одежды, такое тихое, что оно едва-едва нарушает тишину. Он напрягся и приподнялся на кровати, всматриваясь в темноту. В коридоре ему привиделась чья-то тень, и Тим весь подобрался, нервно сглотнув, и закрыл глаза на десять секунд. Открыв их, он выбрался из кровати и тихо подошёл к выходу из комнаты. Выглянул в коридор и сощурился, пытаясь рассмотреть примерещившуюся ему тень — но её нигде не было. В гостевой спальне тихо похрапывал Коннер, и Тим, прикусив губу, вернулся в постель.

Он повторял словно молитву, что ему просто показалось, что у него паранойя, что никто не бродит по его дому. Потом он ненадолго засыпал, и ему снова и снова снилось, как Ра’с оставляет одну лишь пыль от первого Призрака.

Джейсон Тодд в этих снах оборачивался и смотрел прямо Тиму в глаза, и кричал что-то, что Тим не мог расслышать. Он просыпался в холодном поту, вздрагивал и тут же замирал, снова вслушиваясь в тишину и всматриваясь в темноту.

Это повторялось несколько раз, пока не начало светлеть. Только тогда Тим сумел забыться коротким тревожным сном, чтобы проснуться от тихого скрипа. Стефани проснулась в восемь утра, села на кровати и теперь неторопливо потягивалась. Ещё полгода назад Тиму бы показалось, что это самое яркое, самое прекрасное зрелище в его жизни.

При свете дня его ночной испуг вдруг стал таким глупым и детским.

— Досыпай, дорогой, — Стефани надавила ему на плечи, пытаясь уложить на место. — Ты совсем не выглядишь отдохнувшим.

— Всё в порядке, — попытался возразить Тим. Стефани нахмурилась и покачала головой:

— Не заставляй меня снова угрожать, — шепнула она. — Ложись. Спи.

И Тим послушался. Он пролежал в кровати несколько часов, ворочаясь с места на место и пряча лицо в подушках, но спал всё ещё слишком тревожно.

Потом ему всё же пришлось встать и одеться, и попытаться нервничать меньше, и постоянно быть настороже. Коннер к тому моменту уже хлопотал в детской, расклеивая по стенам вырезанных Стефани бумажных бабочек, сама Стефани суетилась вокруг Таны, страдавшей мигренью, и всё это выглядело удивительно обыденно — почти как на рекламном проспекте или картинке в газете.

Он всё ещё не мог есть, и почти перестал говорить, потому что говорить было слишком сложно. После его тщетной попытки победить хотя бы один блинчик, Стефани отпустила его к Коннеру, и теперь они вместе собирали в детскую новую тумбочку.

Детская была глубокого фиолетового цвета, будто небо на закате, когда звёзды только начинают проступать, но солнце уже почти скрылось. Решение выбрать именно это цвет Стефани приняла сама, рассудив, что для неё пол ребёнка имеет слишком мало значения и она сделает всё, чтобы комната подошла и мальчику, и девочке.

Коннер покрутил перед собой инструкцию, потом положил её на пол и пару раз пригладил широкими ладонями. Тим склонился над ней, взял в руку поддон и ножки и начал прикручивать одно к другому. Руки слушались прескверно, и Тим нервничал ещё сильнее.

— Итак, — Коннер собирал выдвижной ящик. — Ты второй день ничего не ешь. Это плохо, дружище, — он не смотрел на Тима, упорно мучая деревянные детали.

— Я знаю. Просто не могу, — Тим справился с одной из ножек и застыл на пару мгновений, вспомнив пустой столбик на кровати в его комнате — в комнате Джейсона — в комнате Призраков Ра’с аль Гула. Нервно цокнув языком, он заставил себя шевелиться снова и взялся за следующую ножку.

— У тебя меньше чем через пару месяцев родится ребёнок. На тебе теперь будет не только забота о жене, но ещё и о наследнике, Тим, — Коннер перестал прикручивать ручку к дверце ящика и посмотрел на Тима. Пристально и серьёзно. Тиму стало не по себе.

— Если, конечно, вы не упрячете меня в сумасшедший дом, — наконец выдавил он.

— Не упрячем, — Коннер моргнул. — Тебе, по-моему, и правда становится лучше. Но тебе нужно начать есть. Набираться сил. Договорились? — он положил руку Тиму на плечо и слабо сжал. Потом тихо фыркнул и вернулся к делу.

Тим не стал отвечать. Только ещё крепче вцепился в несобранную мебель.

В обед он заставил себя съесть всё, что Стефани приготовила. Он знал, что еда должна быть невероятно вкусной, но ничего не почувствовал. Рецепторы в языке словно онемели, и глотать было не так уж и просто. Но он справился. Желудок почти сразу скрутило, но Тим только сделал глубокий вдох и улыбнулся, поблагодарив жену за стряпню, и ушёл в гостиную, чтобы позвонить Уэйну и попросить о встрече.

Номер издательства он помнил прекрасно, но набрать его оказалось не так-то просто. И тем обиднее было Тиму услышать, что мистер Уэйн ещё не вернулся из деловой поездки где-то в Европе.

— Пожалуйста, — тихо попросил Тим, прежде чем повесил трубку. — Передайте ему, что Тим Дрейк вернулся. Это очень важно.

После он ещё какое-то время стоял, закрыв лицо руками и собираясь с силами. А потом сумел опустить руки, сделать глубокий вдох и вернуться в детскую, чтобы закончить возиться с тумбочкой.

Вечером он снова попытался уйти спать в гостиную, и Стефани снова настояла на том, чтобы он остался. Они засыпали, держась за руки, и Тим, чувствуя её запах и слышала дыхание, понимал, что это должно было его успокаивать. Но сон его всё равно был тревожным. Ему снова мерещился силуэт в коридоре и едва различимые шаги. Он снова плохо спал и снова просыпался от каждого шороха.

***

Так прошла одна неделя. А за ней следующая. Тим постепенно привык. Он ел столько же, сколько раньше, даже когда кусок не лез в горло. Он побрился и дал Стефани состричь отросшие седые волосы. Вместе с Коннером он закончил возиться с детской, и теперь постоянно лез под руки Стефани, пытаясь помочь. Он вспомнил, что ещё умеет улыбаться, и постарался делать это почаще. Это помогало ненадолго вернуть иллюзию, что всё в порядке.

Мигрени Таны становились сильнее день ото дня. Она стала нелюдимей и тише, в гостевой спальне всегда был полумрак, и она ела ещё меньше чем Тим. У Дрейков на глазах Коннер превратился из бравого ковбоя в растерянного молодого мужа, который не знал, как помочь жене. Ни одно из лекарств не помогало, а врачи только разводили руками и говорили, что ей должно становиться лучше, что просто нужно немного подождать.

Стефани и Тим наконец-то выбрали имя ребёнку. Они спорили почти неделю, перебирая новые и новые варианты, вспоминая актрис, писателей, родственников и друзей. Дрейки бы так и не сошлись во мнениях, не выступи Коннер в этом споре в роли судьи. Он просто записал каждое имя и бросил клочки бумаги в свою шляпу, а потом вытащил одну-единственную записку, которая помогла им принять решение. Их ребёнка — не важно мальчика, или девочку ― будут звать Робин.