Страница 12 из 38
— Если, конечно, он меня не уволит, — скептически ответил Тим и замолчал. Кажется, он всё ещё иррационально побаивался этого старика, потому что руки у него продолжали мелко дрожать, сколько бы раз он не повторил себе, что ему уже сильно за пять лет, чтобы верить в какие-то глупости и бояться странных стариков.
— Ладно, — сдался Тим. — Я напишу рукопись так, как хотите вы. Но я почти не сомневаюсь, что на моё имя на обложке никто не клюнет.
— Вот и увидим, — Ра’с довольно сощурился и кивнул. Он сцепил руки в замок, положив их на стол, улыбнулся и больше за весь завтрак не проронил ни слова.
***
Работа пошла гладко. Тим смирился со своим положением и решил, что проще написать биографию так, как просит Ра’с, а вернувшись, начать искать работу на бирже или сочинять тексты для кричащей рекламы, направленной на домохозяек. Перспектива не радовала, но он был уверен, что Стефани поддержит его, и они найдут выход. В крайнем случае, он всегда может стать коммивояжёром и продавать ноги на пружинках.
Писать стало легче. Он перестал сдерживаться, постоянно оглядываясь на Ра’са, и размышляя, как описал бы те или иные события старик. В этом была главная сложность работы Призраком — каждый из них должен был уметь влезать в чужую шкуру и рассказывать истории чужими словами. Призраки копировали стиль речи, подстраивались под заказчиков, создавая тексты, впитавшие то, чем были их ненастоящие авторы. Тим приехал, чтобы стать Призраком Ра’с аль Гула, чтобы написать его историю его словами, плавными и завораживающими, со всем странными оборотами речи и диковинной смесью современного английского и английского, теряющего актуальность. Тим даже размышлял о том, как отразить его восточный акцент, но всё это было зря. Теперь он мог использовать все свои наработки только в цитатах и предоставить свободу полёта и мысли самому себе. Будь Ра’с аль Гул Джеем Гэтсби, то Тим был бы Ником Кэрроуем, описавшим его жизнь и ставшим единственным человеком, который смог понять его и принять.
Впрочем, согласившись написать биографию Ра’с аль Гула в таком виде, Тим не мог пробиться дальше крепкого защитного панциря. Старик всё ещё оставался загадкой, которую Тим и не стремился разгадывать. Он был жутким и безумным, постоянно разным, и это ужасно путало. В какой-то мере Тиму казалось, что именно такое непостоянство стало тем рычагом, который запустил машину безумия Джейсона Тодда. Сложно сохранять спокойствие, когда хозяин дома старится со скоростью ветра и так же быстро молодеет.
На первую новую рукопись Тим потратил около полутора месяцев. К ней Ра’с подошёл намного строже, и вернул её исчёрканную, исписанную комментариями и сносками. Ещё месяц ушёл на переработку текста, прежде чем Призрак снова начал писать. Тиму пришлось снова сесть за машинку и стучать по клавишам дни напролёт. Иногда он замирал, устало разминал спину и долго смотрел на фотографию Стефани. Он истосковался по ней и не мог дождаться того момента, когда Ра’с разрешит ему уехать домой.
***
Дни были похожи один на другой, пока Тим не уронил карандаш.
Щель между полом и кроватью была достаточно маленькой. Тим взял в руки линейку и попытался выкатить карандаш обратно, но вместо этого он достал мятый конверт.
Тим удивлённо замер, тихо чихнул, вдохнув поднявшуюся пыль, и покрутил конверт в руках. На нём не было никаких пометок, но конверт был плотный и тяжёлый.
Переполненный, пожалуй, было бы подходящим словом.
Тим не знал, открывать его или положить на место. Он всё-таки жил в комнате безумца, который прятал записки в ножках стула и сейчас бился головой о мягкие стенки своей палаты. Может, в этом конверте отгадка причин его безумия? Или просто бессмысленный бред сумасшедшего?
Нервно покусав губы, Тим пересел на кровать, потёр лоб и со вздохом вскрыл конверт. Там были вырезки, какие-то фотографии и записка стенографией. Джейсон как будто торопился и просто написал список:
1. Ответ в началах глав;
2. Это то, что я накопал, пока был в отпуске;
3. Если ты нашёл это, значит, меня съели.
Тим был близок к тому, чтобы поверить Джейсону. Ему на колени высыпался целый ворох газетных вырезок и фотографий, но последняя фраза всё изменила.
— Псих. Просто он псих, — повторял себе Тим. Он сложил фотографии обратно в конверт, и почему-то положил его на место, под кровать. Все три фразы отпечатались в его памяти, хотя он и старался изо всех сил забыть о них.
«Джейсон Тодд — сумасшедший, — повторял он себе. — Он сумасшедший, и это всё объясняет».
Какое-то время это помогало. Тим настолько погрузился в работу, что почти забыл про конверт под кроватью, снова и снова переписывая текст. Какие-то куски он выбрасывал, какие-то нёс к Ра’су, поднимаясь к нему в кабинет, и отдавал лично в руки. Иногда старик просил его остаться, и тогда Тиму наливали горячего кофе и приносили шерстяную накидку, чтобы он не замёрз. Ра’с при этом продолжал ходить по комнате босиком, задумчиво читая и перечитывая новые и старые куски текста. Потом они обсуждали их, Тим записывал комментарии старика и возвращался к себе.
На день рождения он получил от Стефани вскрытый конверт с фотокарточкой. На обратной стороне было короткое послание: девушка не исписала открытку мелким почерком, а лишь сообщила ему, что дома всё хорошо, и что она с нетерпением ждёт дня, когда он вернётся. «Моя любовь к тебе только крепнет, но мне ужасно тебя не хватает», писала она крупными круглыми буквами. В конце она добавила короткое «Стефани» и нарисовала небольшое сердечко. Тим прижал фотографию к груди, надеясь, что совсем скоро они снова встретятся, и замер так на короткое мгновение.
Эта фотокарточка заняла почётное место рядом с предыдущей, Тим полюбовался на жену ещё пару мгновений, и только тогда снова приступил к работе.
Ему пора было возвращаться домой, а для этого ему нужно было закончить рукопись поскорее.
Вторая полная рукопись была закончена к середине августа. Тим лично отнёс её Ра’су, и попросил немного выждать после того, как старик закончит читать — где-то около недели, чтобы впечатление улеглось. Аль Гул согласился, задумчиво улыбнувшись, и вернулся к своим делам, а Тим начал шататься по крепости.
Впервые за всё это время у него появилась возможность заглянуть к Ра’су в библиотеку. Порой он засиживался там, перебирая книги, изданные ещё до войны, спасённые от цензуры, вывезенные из других стран. Тим подержал в руках довоенное издание Герберта Уэллса на немецком языке, испытывая неуместное и странное благоговение. Он пролистал «Ареопагитику» Мильтона, осторожно переворачивая полуистлевшие страницы книги, изданной в конце девятнадцатого века. Он поводил пальцем по строчкам записок Екатерины Второй, с сожалением отметив, что русский язык остался им не охвачен. Коллекция литературы у Ра’с аль Гула была впечатляющей, но удивительно аляповатой. Он будто сохранял без разбору то, что было редким. Да и не совсем понятно было, откуда всё это взялось в его собрании.
В библиотеке Тим забивался в угол между перилами и книжным шкафом, подбирал ноги и зачитывался Ремарком и Оруэллом, цепляясь за них, как за осколок того мира, в котором он родился, вырос и по которому так отчаянно скучал. В библиотеке Ра’са нашёлся и Хемингуэй, что вызвало у Тима разве что саркастичный смешок. Он так и не понял, что скрывается за маской сердобольного улыбчивого хозяина с волосами, тронутыми сединой, но и не был уверен, что действительно хочет понять.