Стена чудес

Долорес уже натянула оба протеза, надела халат и теперь вытирала волосы полотенцем. Всё время, что Пятый её знал, она носила короткую стрижку, но, переехав в Сент-Пол, стала просто ровнять кончики. По утрам Пятый помогал ей собрать волосы в хвост или небрежный пучок, и тем самым, кажется, исполнял её заветное желание.

— Как вы здесь уютно лежите, — она опустилась на кровать рядом с Пятым. Устроила голову у него на плече, немедленно намочив и его домашнюю футболку, и одеяло, но ни капли не смутившись. — Буду лежать здесь с вами.

— Вот это я понимаю, «семья, на которую стоит равняться», — тихо фыркнул Пятый и осёкся. Телефон завибрировал. Он повернул голову, глядя на вспыхнувший экран и рассмотрел имя отправителя.

«Клаус».

Снова откинулся назад и уставился в потолок. Ответ был, но правда ли он хотел его знать? Вдруг Клаус отказался? Вдруг не так его понял? Вдруг поставил Пятому условие, которое он не сможет выполнить?

Слишком много вдруг.

— Что там за сообщение такое, что у тебя лицо самого несчастного человека в мире? — снова прервала молчание Долорес. Она привстала на локте, перегнулась через Пятого и взяла его телефон.

— Я спросил у Клауса, можно ли упомянуть в интервью, что мы встречались, — он тоже приподнялся. — И я… Оказывается, есть ещё вещи, которые меня пугают.

— Хочешь, я прочитаю? — Долорес поправил халат и села поудобнее. Пятый прикусил губу. Несколько мгновений он колебался, но потом кивнул.

Долорес набрала на телефоне пароль и открыла сообщение. Выдерживать драматическую паузу она не стала:

— Он написал «Хорошо».

— И всё?

— И всё. А что ты думал он напишет? «О, Пятый, уже слишком поздно, и ты и так десять лет топтался на моём сердце, но да, ты можешь рассказать, что мы встречались одному из крупнейших музыкальных журналов»?

Пятый сел, прижал к себе кошку и подался вперёд:

— Вообще-то, я понятия не имел, что, решив расстаться, чтобы не мучить его, я буду его мучить.

— Я знаю, — Долорес хмыкнула и бросила телефон обратно на кровать. — И я тебя не осуждаю. Херня случается, — она округлила глаза. — Так что попустись. Идём лучше кофе попьём и сходим куда-нибудь.

Пятый кивнул. Встал, всё так же прижимая Морти к себе, и ушёл с ней на кухню.

========== И снова зима. II. ==========

Комментарий к И снова зима. II.

???? Imagine Dragons - Birds

???? Coldplay - Up&Up

Интервью проходило в фотостудии. Пятый приехал к серому зданию с высокими окнами. Раньше оно было рабочим цехом и только недавно, повинуясь мировой моде, какой-то толстосум его купил и стал сдавать помещения студиям и музыкантам. Он не мог не вспоминать коридоры, ведущие в Хуячечную, пока искал по стрелкам нужное место.

В студии со стенами из красного кирпича и реквизитом, кажется, унесённым с ближайшей свалки, его уже ждали. Фотограф настраивал свет, репортёр наворачивал круги, уткнувшись в блокнот и вычёркивая вопросы. На вешалке висели завёрнутые в целлофан подобранные Куратором костюмы, а рядом с ними, прямо у зеркала, Пятого дожидалась визажистка.

Пятый окинул студию взглядом и ухмыльнулся: потёртое кожаное кресло, покосившиеся книжные полки и ржавый велосипед.

— В последнее время мне везёт на красный кирпич, — вместо приветствия сказал он.

Репортёр, взрослый, немного нелепый мужчина в круглых очках, обернулся и едва не выронил телефон.

— Вы пришли, — выдохнул он.

— А что, не должен был? — Пятый выгнул бровь. Прошёл дальше и тут же попал в руки визажистки.

Репортёра звали Кичи. Имя показалось Пятому знакомым. Он нахмурился, пытаясь вспомнить, где он слышал его раньше, но так и не смог. Пару раз он пытался потянуться за телефоном, чтобы вбить Кичи в поисковик, но каждый раз Джил — визажистка — усаживала его обратно.

Кичи подвинул к столу с зеркалом стул и сразу же начал интервью.

— Надеюсь, вы не против, что мы начнём сейчас, чтобы не терять время. Да и потому что интервью с фотосессией совмещать неудобно. Мы просто пытаемся в один день уложиться.

— Не против, — Пятый скосил на Кичи глаза. — Вы согласовали столько вопросов, что мы и в несколько часов не уложимся, а я бы хотел успеть к Долорес на выставку.

— О, — Кичи, совсем как Клаус, сложил руки на груди и склонил голову набок. — Это мило.

Пятый поджал губы и обречённо вздохнул. Случилось именно то, чего он так боялся: ему попался репортёр, принимающий всё близко к сердцу.

— Давайте вопросы, — сказал он. — Быстрее начнём — быстрее закончим.

Интервью было длинным и напряжённым. Они начали с самого начала: поговорили о родителях Пятого и маэстро Харгривсе, о работе с Куратором и его сольной карьере, постепенно шаг за шагом подбираясь к катастрофе.

Пятый рассказывал о мистере Пенникрамбе, о коротких отношениях с Ваней, подтолкнувших его к написанию его первой короткой пьесы, так и не увидевшей свет. Рассказывал об отце, о близости с матерью и о том, как Куратор была полной её противоположностью. Кичи час убил на странный словесный танец вокруг вопроса о Клаусе, и когда Пятый ответил, что они действительно встречались и его первая пластинка посвящена проведённым вместе дням, Кичи застыл, открыв рот. Пятый тогда протянул руку и забрал у него телефон, записывающий их разговор.

— Ради нас обоих — и Клауса, и меня — я прошу не затрагивать эту тему в последующих интервью.

Перед тем как начать вторую часть интервью — посвящённую аварии, Долорес и протезу, они взяли паузу. Заказали еду прямо в студию, а пообедав и выпив по чашке кофе, Пятый сделал первую партию фотографий. Пока его фотографировали, Кичи задавал новые вопросы. Пятый отвечал сначала сдержанно, потом вдумчиво. Запинался на некоторых вопросах, хотя знал, что они прозвучат, и знал, как должен ответить.

— Слушайте, — в какой-то момент не выдержал он. Стянул футболку с фотографией Стравинского и натянул другую, с надписью «Время меняет всё» и мальчиком, тянущим за собой тележку с манекеном. — Даже для человека, никак не связанного с музыкой, потеря одной руки — это тяжело. Вся твоя жизнь меняется и становится сложнее даже просто на бытовом уровне. Мои родители воспитывали меня как гениального пианиста, и я всю свою жизнь построил на этой вере, и когда я лишился руки… Я сломался, — он собрался натянуть пиджак, но передумал. Решил, что хотя бы несколько фотографий должны показывать протез полностью. — Думал, что моя жизнь закончена. И это нормально, — он сунул ноги в кеды и пошёл обратно к фотографу. Кичи перебрался следом. — И я чувствовал себя самым одиноким человеком в мире. Я был уязвимым и чувствительным и резко реагировал на внешние раздражители, не воспринимал ничего из того, что говорили близкие. Я был сосредоточен на том, что чувствовал. На той боли, которую никто не мог понять.

Кичи сел на пол, скрестив ноги по-турецки. Фотограф подвинул Пятому деревянную лесенку. Пятый сел, подтянув к себе ногу и устроив протез на колене.

— Я был уверен, что больше никогда не смогу ни аккорда сочинить, настолько плохо мне было. И какое-то время это было правдой. Иногда я даже встать с кровати не мог, настолько тщетным мне казалось моё существование.