Стена чудес

Пятый опаздывал на добрые пять часов. И нельзя было сказать, что это вышло случайно. Он совершенно осознанно выехал с опозданием, выбрал самый долгий маршрут и задержался в дайнере, чтобы выпить чашку кофе, съесть кусок пирога и набросать новую пьесу. Так что, останавливая машину возле выбранного ансамблем «Зонтики» ресторана через полтора часа после окончания похорон, он не испытал никаких угрызений совести.

В конце концов маэстро Харгривса он последний раз видел шестнадцать лет назад, и последние лет десять не проходило и дня, когда он не благодарил самого себя за ту детскую истерику, которую закатил матери.

В Чикаго было теплее, чем в Сент-Поле, и Пятый бросил шапку и перчатки на заднее сиденье, а пальто застёгивать не стал. Выскочил из машины, перебежал дорогу и толкнул внутрь тяжёлую деревянную дверь.

В ресторане гремела музыка, которую когда-то сочинял маэстро Харгривс, и Пятый заметно поморщился. Даже после всех лет в другом ансамбле, соло-выступлений, пяти симфоний собственного сочинения и нескольких лет терапии, концерт «Когда зло плачет» отзывался в нём только тупой болью.

Он миновал стол ансамбля «Воробьи» и вдову с дворецким, не выражая им ни капли сочувствия. Только губы поджал и хмуро кивнул, и тут же прибавил шаг.

«Зонтики» собрались в дальнем углу, и лица у всех были постными. Правда, сидели они здесь втроём, и для полного струнного квартета не хватало только Вани. Впрочем, они с Клаусом, кажется, отошли к барной стойке.

Пятый остановился у стола, провёл пятернёй по волосам, откидывая чёлку назад, и улыбнулся широко и почти радостно:

— Поздравляю. Он наконец-то сдох.

— Пятый. Мы же на похоронах, всё-таки, — Лютер поднял на него усталый взгляд. Он дольше всех терпел маэстро Харгривса и, кажется, сильнее остальных страдал от стокгольмского синдрома.

— Да ладно тебе, Лютер, — Диего похлопал по стулу рядом, и Пятый, стянув пальто, тут же сел. — Он просто сказал правду.

— Правда правдой, но можно было хотя бы не на похоронах. Грейс за соседним столом сидит, — Эллисон, похоже, пила не первый бокал, но о приличиях по-прежнему не забыла.

— Уверен, что если он лупил нас по рукам линейкой, то и жену свою поколачивал, — Пятый склонил голову набок и вскинул брови. — Хотя наверняка найдутся те, кто скажут, каким чудесным он был учителем и замечательным человеком.

— Знаешь, за что я тебя люблю больше всех остальных? — выплыл из ниоткуда Клаус в пиджаке цвета фуксии и тут же устроился у него на коленях. Ухватил Пятого за щёку, как ребёнка: — Когда бы мы ни встретились, ты всегда полон яда. Особенно в том, что касается сэра Харгривса.

Последние слова он пропел, вручая Пятому свой бокал сухого красного. Пятый выпил его залпом и поморщился.

— Что я могу сказать. Я ненавидел урода, — выдохнул он.

— Что достаточно печально, потому что он тебя обожал. Даже когда ты ушёл в «Комиссию», — заметила Ваня, садясь напротив.

Теперь почти все они были в сборе — и струнный квартет, и фортепианный дуэт. Не хватало только Бенуа с его арфой, и в этом — опять и снова — был виноват только маэстро Харгривс. Бенуа и его брат близнец Бенисио были блестящими арфистами, но Бенуа не выдержал давления и покончил с собой. Бенисио замкнулся и отдался музыке с концами. Сейчас он блистал в «Воробьях» и делал вид, что никого из «Зонтиков» не знает.

За столом ненадолго воцарилось молчание, разве что Клаус, ёрзая у Пятого на коленях, напевал себе под нос какую-то мелодию. Соскользнул на соседний стул и принялся рыться судорожно рыться в сумке.

— Держи, — Пятый сунул руку в карман пальто и достал блокнот и карандаш.

— Как ты догадался, что мне…

— Ой, да ладно, — Диего закатил глаза и запрокинул голову. — Мы тут все музыку пишем, ты думаешь, никто не догадался, зачем ты в торбу свою полез?

Клаус показал ему язык, осторожно вырвал лист из блокнота и принялся торопливо заполнять чистый нотный стан чёрными точками нот.

— Когда мы последний раз так собирались? — спросила вдруг Ваня. — Именно… все вместе. Понятное дело, что мы пересекаемся друг с другом постоянно.

— Когда я ушёл. То есть… лет шесть назад? — Лютер потупил взгляд, рассматривая содержимое своего бокала. — Вы тогда вечеринку закатили.

— Было просто чудесно, — Клаус оторвался от записи. — Особенно когда кто-то додумался смешать водку с текилой.

— Это ты и был, — Эллисон вскинула брови. — Забыл уже?

— У текилы есть такие свойства, а уж с водкой, — Диего поморщился. — Я так плохо помню тот вечер, что с тех пор ни капли алкоголя в рот не взял.

— Сила воли у тебя железная, — заметила Ваня. — После всего, что было.

— То, что я не запиваю свои травмы не значит, что мне было легче, чем вам.

— Эй, полегче, — Эллисон вскинула руку. — Нужно чаще так собираться. Ну, не на похороны. А, не знаю. Каждый год собираться, как бывшие участники.

— Как выжившие, — уточнил Пятый. — Я хотел на твой концерт в Иллинойсе, кстати, но билеты раскупили, а директор концертного зала меня не очень любит.

— Что ты ему сделал? — Лютер с интересом склонил голову набок.

— Он бывший муж Куратора, и получается, что, когда она меня учила, они как раз развелись. Он думает, что я виноват.

— Пф, думает, — Клаус свернул лист бумаги и сунул его в нагрудный карман вместо платка. Вернул блокнот и карандаш Пятому, облокотился о спинку стула и улыбнулся широко. — А видали последнее Ванечкино выступление?

— Я даже вживую, — Диего расплылся в улыбке. — В первом ряду сидел.

— Я была во Франции, пришлось смотреть трансляцию на ютубе. Всё бы отдала, чтобы вживую услышать.

Ваня склонила голову набок:

— Теперь не скоро сможешь. Я на полтора года еду в турне. Европа, Азия.

— Может нам удастся пересечься где-то в Европе. Я уезжаю через пару недель, — Эллисон расплылась в улыбке. — Сыграем что-нибудь дуэтом.

— Было бы здорово, — Ваня кивнула. — Кстати, Лютер. Как тебе электронные скрипки?

— Непривычно, но очень здорово. Никогда не думал, что уйду из классики, но пока мне всё нравится. Я вообще заинтересовался электроакустикой, пробую новое. Недавно у меня на кухне кран капал, я записал, поиграл с настройками и в итоге половину инструментов в симфониях Малера заменил разными фрагментами звука… — он поводил рукой. — Получается очень по-инопланетному. Свой первый альбом назову «Лунная соната».

— Какой хитрец, — Диего засмеялся и полез в карман за телефоном. — Скинь послушать. Может я к тебе присоединюсь.

— Что, мариачи не выстрелило? — Эллисон подпёрла кулаком подбородок.

— Не, — он махнул рукой. — Я его перерос. Хочется чего-то свежего.

— Вот у меня каждое выступление свежее, — певуче протянул Клаус. — Вы бы знали, если бы хоть раз на них пришли.

— О, я был на твоём выступлении, — Пятый пощёлкал пальцами. — В Винчестере. Тебе ещё притащили русские гусли, и ты на них одну из своих песен сыграл.

— Ох, Пятый! — Клаус прижал руки к груди. — Ты был на моём концерте и не подождал меня после выступления? Я ведь так и обидеться могу.

— Напоминаю, что когда ты вышел, ты засунул в какого-то групиз язык по самые гланды. Я не почувствовал никакого желания тебя отвлекать.

— Мог бы хотя бы написать.

— У меня самолёт был следующим утром. Нужно было успеть на поезд.

— Кстати, — Ваня подняла бокал с шампанским и мотнула в сторону Пятого. — Твоя последняя пьеса — потрясающая. А говорят, импрессионизм умер.