Страница 2 из 7
Нарратологическое осмысление человеческого бытия, зародившееся в области поэтики, вышло далеко за ее пределы – в сферы историографии и когнитивистики, публицистики и религиозной практики, рекламы, бизнеса и повседневного разговора, новостных, политических, юридических, психоаналитических, медицинских и иных форм институционального общения. Но в силу особой сложности и многообразия нарративных структур художественного письма литературоведческая нарратология по-прежнему остается флагманом и концептуальной базой такого рода исследований. По этой причине основным материалом в настоящей работе выступают литературные произведения.
Объект нарратологии – обширное культурное пространство, образуемое текстами, излагающими некоторые истории, а предмет ее постижения – коммуникативные стратегии и дискурсивные практики рассказывания историй. Ни литературная сюжетология, ни поэтика литературного повествования, ни теория литературных жанров, входя в состав нарратологии, не утрачивают ни своей специфики, ни своей актуальности. Напротив, богатый литературоведческий опыт, будучи экстраполирован на нехудожественные нарративные тексты, открывает перед их исследователями принципиально новые эвристические возможности.
В частности, наука о литературе способна внести в развитие нарратологии еще один существенный вклад, обогатив ее проблематикой и аналитическим инструментарием исторической поэтики.
В настоящее время нарратология пока еще крайне теоретична. Моника Флудерник имела веские основания говорить о «глубине пренебрежения диахронным подходом, преобладающего в нарратологии»[12], а ее прозвучавший в 2003 году призыв совершить «прорыв» в «захватывающе новую область исследований»[13](историко-нарратологических), многими западными нарратологами так и не был услышан (попытку Ирен де Йонг продвинуться в этом направлении[14] следует признать довольно робкой). К числу немногочисленных исключений принадлежат недавние фундаментальные труды Вольфа Шмида[15].
Как и вся западная гуманитаристика, нарратология выросла на многовековой почве средневековой схоластики и несет на себе ее родимое пятно. Это проявляется не только в схоластичности многих научных построений, но и, напротив, – иногда в революционарно безоглядных порывах к деконструкции. Отечественной научной традиции чуждо и то, и другое. Зато у нас имеется историческая поэтика как не эмпирическая, а теоретически рефлектируемая, концептуальная компаративистика, основанная в 19 в. А. Н. Веселовским и получившая интенсивное продолжение в России последних десятилетий 20 в. Она учит, что сущность любого гуманитарного феномена может быть раскрыта только в картине его развития. И учит строить исторически обоснованные теории.
Согласно основополагающему определению А.Н. Веселовского, компаративизм в специальном, не профанном его понимании – это «тот же исторический метод, только учащенный, повторенный в параллельных рядах, в видах достижения возможно более полного обобщения»[16]. Категория «параллельных исторических рядов» – поистине ключевая категория концептуальной компаративистики, указывающая одновременно на преемственность феноменов эволюционирующей культуры (предполагаемую понятием «ряда») и на их стадиальность (предполагаемую понятием исторического «параллелизма»). Методология Веселовского утвердила взаимодополнительность преемственности (учет «предания в акте личного творчества») и стадиальности (необходимость «встречного движения») как факторов культурного развития.
Исторической поэтике уже полтораста лет, но на Западе – в отличие от «формальной школы» и Бахтина – она практически не известна. Первоначальное знакомство немецкоязычной аудитории с «русской школой исторической поэтики» состоялось относительно недавно[17]. На английском и французском языках аналогичных изданий не существует, крайне редко переводились и труды Веселовского. Отчасти по этой причине, как мне представляется, разработка диахронического аспекта современной нарратологии находится все еще на начальной стадии (в 2019 году под руководством Вольфа Шмида, Джона Пира и Петера Хюна стартовала разработка общеевропейского коллективного проекта «Диахронической нарратологии»).
Книга, предлагаемая вниманию читателя, эпистемологически ориентирована на историческую поэтику. В частности, особое внимание здесь уделено генезису нарративных практик, в значительной степени определяющих сознание современного человека, а заключительная глава специально посвящена наиболее архаичной форме нарративности, продолжающей и в наше время занимать ведущее место в современной коммуникативной культуре. В целях ослабления жесткой нарратологической теоретичности немалое количество страниц посвящено практическому анализу литературных текстов в заявленном ключе.
Систематическое обсуждение возможных контуров «исторической нарратологии» является, насколько мне известно, первым опытом такого рода. До построения фундаментального здания поноценной исторической нарратологии путь, разумеется, весьма не близкий, но это не причина от него отказываться. Автор хотел бы осуществить первоначальный шаг на этом пути.
Событийный опыт
Многообразие человеческого опыта достаточно очевидно разделяется на процессуальный опыт узнаваемого повторения (ситуаций, времен года, времени суток, социальных ритуалов) и опыт событийный. В самом общем виде «термин «событие» означает нечто внеочередное, неожиданное, нетривиальное»[18], а нарративные практики состоят в освоении такого рода (событийных) изменений бытия, именуемых обычно «историями».
Первоначально у первобытного человека, как и у современного ребенка, формируется лишь прецедентный («итеративный», по слову Жерара Женетта) опыт повторений. Все неожиданное, незнаемое, беспрецедентное тревожит, повергает в трепет, приобретая статус «события».
Бесчисленные рассказывания, сопровождающие воспитание ребенка, формируют в его сознании новую область опыта – сферу событийной единственности протекающей жизни. Без освоения событийности как формы бытия, отличной от повторяющихся процессов, невозможно дальнейшее ментальное развитие субъекта жизни, которое постепенно формирует его индивидуальную, вне-родовую идентичность. Ведь каждый из нас представляет собой событие в исторической жизни человечества. Как замечает Игорь П. Смирнов, «событийность имманентна любому человеку»[19].
Итак, базовое нарратологическая понятие – событийность бытия. По определению одного из наиболее авторитетных европейских нарратологов современная нарратология «основывается на концепции нарративности как событийности»[20]. В то же время среди воззрений на категорию «события» имеются немалые теоретические разночтения.
Стремясь дать событию объективные характеристики, позволяющие определять меру событийности, помимо «фактичности» (что-то действительно произошло, а не привиделось) и «результативности» (наличная ситуация действительно изменилась) Вольф Шмид выдвигает признаки «релевантности» (существенной значимости для «фиктивного мира повествования»), «непредсказуемости», «необратимости», а также «неповторяемости» (однократности)[21].
Такое обилие характеристик представляется избыточным. Согласно простой и точной мысли Ю.Н. Тынянова, сущность явления постигается не в нагнетаемом максимуме его признаков, а в неэлиминируемом их минимуме. Но главное – приведенный перечень не затрагивает вопроса о том, кому, чьему сознанию мы доверяем верификацию «существенности» и т. п. ценностных характеристик. Компенсируя эту недостаточность, современная нарратология уделяет пристальное внимание категории «точки зрения», но по большей части в отрыве от «событийности».
12
FludernikM. The Diachronization of Narratology // Narrative. Vol. 11, # 3, October 2003. P. 334.
13
Ibid. P. 332.
14
Jong de I.: Diachronic Narratology (The Example of Ancient Greek Narrative) // Handbook of Narratology. 2nd edit. Vol. 1 Berlin/Boston: Walter de Gruyter, 2014. P. 115–122.
15
См.: Schmid W. Mentale Ereignisse. Bewusstseinsveranderungen in europaischen Erzahlwerken vom Mittelalter bis zur Moderne. Berlin / Boston, 2017; Schmid W. Narrative Motivierung. Von der romanischen Renaissance bis zur russischen Postmoderne. Berlin 12/ Boston, 2020.
16
Веселовский А.Н. Избранное: На пути к исторической поэтике. М., 2010. С. 15.
17
См.: Kemper D., Tjupa V., Taskenov S. (Hg.) Die russische Schule der Historische Poetik. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 2013.
18
Шмид В. Нарратология. С. 22.
19
Смирнов И.П. Текстомахия: как литература отзывается на философию. СПб., 2010. С.21.
20
Шмид В. Нарратология. С. 20.
21
Там же. С. 23–27.