Страница 24 из 35
Он был мастер рассказывать, и трудно было в его словах отличить правду от вымысла - вымысел и правда переплетались, насмешничали, подмигивали и намекали, косясь друг на друга. Манчжурия, Урянхай, Урга, неистовые дикие полки безумного барона Унгерна, заунывные раковины лам и звон гонгов, вой атакующих Ургу конных отрядов - монгольских, харачинских, казачьих, - несметные сокровища, упрятанные бароном в выжженных желтых холмах Монгольской степи…
Они сидели втроем в кабачке на Китайской, потягивали белый вермут и слушали Регину Шреве, томным голосом, полуприкрыв тяжелые веки с угольно черными накладными ресницами, выпевавшую о том, что милый ее ласков, но жесток. Анджей курил, тянул маленькими глоточками сладкую итальянскую бурду и молчал. А Камиль говорил почти безумолку, и она, захваченная этим словесным водопадом, лишь изредка вставляла одну-две фразы.
А вокруг стоял гул разговоров, взвизгивала истеричная пьяная музыка, удушало смесью тяжелых парфюмов и кухонного чада, и огонь ламп после вина двоился и лучился радужным ореолом. Анджей все больше мрачнел и пару раз отлучался - не то освежиться, не то просто для того, чтобы побыть в одиночестве.
- Вы действительно верите во все эти истории с сокровищами, Камиль? - спросила она во время первой такой отлучки.
- Трудно не верить в то, о чем хорошо знаешь, - Камиль взял ее руку в свою и прижал пальцы к губам. Она вспыхнула и вырвала руку. Камиль рассмеялся…
Анджей, кажется, что-то такое заметил, когда вернулся. Глаза его зажглись злым огоньком и вот тогда он стал очень похож на брата. Не намеренно ли он потом снова ушел куда-то прочь, и верно, стоял и курил у входа или же под уборной, прислонившись к стене, красной с золотым узором.
- Вы их найдете только если будете вместе, - сказал вдруг Камиль, поигрывая черепаховым мундштуком. - Но Анджей для этого слишком слаб.
А далее он рассказал. Излишне подробно, делая паузы в самых неожиданных местах, словно припоминая, - а может, отгоняя воспоминания. И говорил до самого возвращения брата, который снова полыхнул взглядом, но уже как-то без особой злости, устало.
После того же, как она отлучилась в дамскую комнату, Камиль ушел. Анджей один дожидался ее за столиком.
А через несколько дней… “- Дорота, вы прибыли с чешским эшелоном?”
Потом Анджей нашел купца Севастьянова, и говорил ей о том, что было и чего не было никогда. Ходили желваки под кожей, серые глаза были холодны, а злые, жестокие слова срывались с губ и били сильнее пощечин.
…В следующий раз они встретились когда она уже работала в семье Босвелла. У Анджея дела шли совсем плохо и она помогла ему войти в дом американца, который даже заказал ему портреты своей жены и сына.
…Снова часы, и с их боем - шаги за дверью. За ввалившимся Чханъи мелкнуло лицо Байбака Хва - мелькнуло, прошелся Байбак взглядом по комнате, по кровати, по ее лицу: все ли хорошо и спокойно у атамана, можно ли оставить его, безопасно ли. Верный человек Байбак Хва.
Чханъи тяжело сел в кресло, со стуком поставил на столик бутылку джина - ополовиненную. Он почти не пил в обществе, подумала она - разве-разве вытянет пару шотов виски, цедя его сквозь зубы.
- Not many time left for Old marshal*, - пробормотал он и отхлебнул из бутылки. Помимо воли она улыбнулась - совсем не время для изучения английского.
- Not much, - поправила она его, прежде чем до нее дошел смысл сказанного.
- Japs, reds Urus and Yankees won`t let him be**, - продолжал Чханъи. С преувеличенной аккуратностью закрыл бутылку и отставил подальше. - Либо те, либо другие, либо третьи, - продолжил он уже на китайском. Зажмурился и снова открыл глаза. - Have to go away.
Она молчала. Тревога медленно переростала в липкий тягучий страх.
- Where? Japan?*** - решив, что в выборе языка был какой-то не вполне ясный ей пока смысл, она продолжила говорить на английском.
- Я там буду всего лишь жалким чесночником, - выплюнул он с неожиданной яростью и молниеносным движением швырнул бутылку в дверь. Бутылка разбилась с оглушившим ее грохотом, но Чханъи это, видимо, успокоило. Он вздохнул и прикрыл глаза.
- To USA, - продолжил он на английском, старательно подбирая слова. - We can go through the ocean. Get Americans passport. If we have money. Money that you told. And if we can keep that American man hopping****.
- Для всего нескольких месяцев занятий у тебя отличные успехи, - она села на кровати, как была, нагая, выпрямилась. Снова исчез страх - как тогда в поезде, когда на нее были направлены дула пистолетов и ружей, как во дворе полицейского участка в Ченхэ. - Ложись спать. Обо всем можно поговорить завтра, когда ты отдохнешь.
…Когда он уснул - как и всегда, повернувшись к ней спиной, она долго лежала, привычно уже прижавшись щекой к его лопатке, скорее ощущая, чем слыша размеренное тихое дыхание. Внутри было пусто - и снова холодно. Несмотря на тепло комнаты, на тепло покрывала, на тепло тела рядом с нею.
Сейф в доме Кима Панчу вспоминался ей, сейф, который хвастливый хозяин предъявил ей - прежде чем швырнуть на оттоманку, прежде чем навалиться сверху, прежде чем запереть в той холодной комнатушке. Сейф, полный банковских золотых слитков, серебряных китайских “свинок”, пачек банкнот. И был там еще маленький черный бархатный мешочек, в котором сияли и переливались концентрированым лунным, звездным светом бриллианты - каждый не меньше перепелиного яйца.
Этот мешочек она видела у Чханъи. Камешки… на ощупь через плотный бархат не отличить бриллианта от бросового камешка. Не отличить. А она застрахует себя - на случай если станет для него разменной монетой. Более разменной монетой она не будет. Лучше умереть.
Комментарий к Междуглавие 7 - О братьях и разменных монетах
* - Старому маршалу недолго осталось (искаж. англ.)
** - Япошки, красные урусы и янки не оставят его в покое. Надо уезжать. (искаж. англ.)
*** - Куда? Япония?
**** - В США. Мы можем поехать за океан. Получить американские паспорта. Если у нас будут деньги. Деньги, про которые ты говорила. И если мы сможем держать того американца на коротком поводке. (искаж. англ.)
========== 8. То, что внутри ==========
В нашем деле частенько случается, что одно прячется под другим, тихое и важное скрывается под шумным и под неважным. Маски одевает, насмешничает, лицедействует. Вот, к примеру, был у меня случай - купца-суконщика Клякина нашли на осине повешенного. Место не глухое, напоказ вывесили. Сперва зарезали, да зарезали еще так топорно, неаккуратно, будто и нож был тупой, и рука дрожала, - а после уж после повесили. На шею купцу душегуб кошель-мешочек желтый кожаный навесил, каких уж давно никто не носит даже и в медвежих углах, а в кошеле тридцать монеток по копеечке нашлось.
Взялся я тогда за это дело и узнал, что Клякин тот был когда-то в хлыстах или в скопцах, или в староверах каких-то, это уж не вспомню достоверно. Вокруг Н. да и по всей Сибири-матушке такого отребья много селилось. Потом вроде бы ушел Клякин от них да с собой, говорили, кой-чего прихватил, с того и капиталом обзавелся, и торговлю начал.
Вот после убийства и заговорили все, что хлысты-то, или еще кто из той братии, духоборы или беспоповцы, до Клякина добрались, на осинку пристроили, как Иуду-христопродавца, и кошель на иудины деньги указывал. Такая версия была, и полицеймейстера она устраивала до чрезвычайности - как раз циркуляр очередной вышел о воспрепятствовании отпадению от православной веры. До царского указа о веротерпимости еще лет пять-шесть оставалось, о либерализме тогда никто ни слухом, ни духом не слыхивал, а уж отличиться в непопущении всяческим неправославным течениям всякому чиновнику было лестно.
Стал я то дело раскручивать, и первое, что мне в глаза бросилось - монетки мелкие совсем. Ежели хотели б “иудины деньги” показать, то положили бы хотя бы пятачки-сребренники. Неправославные, а особенно до денег не жадные, а веру свою крепко уважают и все до буковки чтут - сказано, что серебро, значит и быть серебру. И как в воду глядел - порылся-порылся да и вытащил правду на белый свет: приказчик купца-то убил. Проворовался, а вернее, прокутил хозяйские деньги, а Клякин был крут, приказчика мог запросто взашей, а то и в тюрьму - вот тот и решил все на хлыстов списать. Да на мелкой жадности погорел, есть такой род людей, с “красненькой” ему легче расстаться, чем с полушкой.