Страница 23 из 35
И тем не менее я продолжал искать, снова собирая по крупочкам то, что могло помочь составить цельную картинку - в особенности же уделяя внимание даже самым незначительным переменам в жизни и привычках семейства Босвелл.
Сведения попадались самые разные. Так, я узнал, что Босвелл ранее обожал играть в гольф, но не столь давно разом покончил с этим увлечением и едва не менялся в лице, когда в его присутствии говорили о гольфе. Также я узнал, что до рождения сына миссис Босвелл любила ходить в одну русскую семью, продававшую свежий выпеченный дома хлеб, а потом резко бросила эту привычку. Впрочем, вскоре и семья куда-то уехала. Также раз в неделю миссис Босвелл ездила куда-то по железной дороге, а когда возвращалась, была, по свидетельству ее парикмахерши, всегда заплакана и печальна. Однако после возвращения сына американка более никуда не выезжала.
Как все это могло помочь мне, я совершенно не представлял - а потому думал встретиться с доктором Клингером, для чего выбрал курильню опиума.
И в качестве затравки собирался сходу выложить - дескать, я знаю кто мог сотворить непотребное с купцом Севастьяновым, и готов поделиться сведениями в обмен на сведения. А уж Севастьянов, думал сказать я, понятное дело, в долгу не останется. Опиоманам всегда следует предлагать товар лицом, а уж они, одурманенные вечной жаждой зелья, отдадут за него все, что имеют.
Однако планам моим помешал приход Пак Довона. Храбрый кореец мой был по всегдашнему собран и покоен, однако за спокойствием этим я угадывал сильное волнение.
- Я знаю, отчего люди Толстого Чжана не мстили Паку Чханъи, - сходу начал он, едва присев.
Я кивнул, готовясь слушать. И Довон рассказал то, что я и без того уже предполагал - что убила Чжана та самая белая женщина, которая потом стала не то подругой, не то пленницей Меченого Пака. Она выстрелила в спину Чжана и тот умер в одночасье. Опозоренные же хунхузы, потеряв атамана от руки какой-то белой, предпочли молчать о таком нечестии.
Нет, госпожа Браницкая, подумал я, вас рано вычеркивать из списка подозреваемых, куда как рано. Слишком уж много вы успели наделать дел, слишком уж легко вам удается устранять один за одним хунхузских главарей. Сперва Чжан, затем Ким Панчу - который, разумеется, не был настоящим атаманом хунхузов, но уж пользоваться-то услугами их не брезговал никогда и платил щедро. Передо мной так и встали те воровки, бандитки и хипесницы, которых немало прошло через мои руки за бытность сыщиком.
А Довон продолжал говорить, рассказал, что Чжан-Медведь получил заказ на убийство белой женщины, которая должна была ехать в том самом поезде, что получил он этот заказ также от белого.
- Ты должен отвести меня к тому, кто тебе это рассказал, - прервал я корейца. Но Довон отрицательно покачал головой.
- Его нет, - коротко бросил он, и я сразу понял что это значит. Понял - и обрушился было на Довона с бранью, но меня прервал его холодный взгляд.
- Нельзя болтать о таком и жить, - отрезал Довон. Я встал, взял его за плечи и тряхнул. И рявкнул что-то вроде того, что лучшему охотнику за головами во всей Манчжурии нельзя раскисать от того, что кто-то что-то ему рассказал.
Довон поднял на меня глаза.
- Я дурак, - произнес он тихо и медленно. - Я гонялся за Чханъи, думая, что это он - тот самый “отрезатель пальцев”, жестокий головорез, на счету которого две вырезанные до младенца семьи.
- А он оказался невинной овечкой? - едва не сплюнул я, все менее понимая происходящее. Довон медленно помотал головой.
- Я гонялся за ним из-за того, от чего пострадал он же сам, - тихо ответил он. И принялся рассказывать тем же тихим бесцветным голосом - и чем дольше он говорил, тем более я мысленно хватался за голову.
О том, что Пак Чханъи долгое время работал на Кима Панчу, я знал и сам, однако не знал почти ничего об обстоятельствах их знакомства, если это можно так назвать. Ходили слухи, что богач Панчу когда-то спас Чханъи не то от смерти, не то от позора, но подробностей не знал никто.
- Ким Панчу сам нанял Чокнутого Тхэгу, чтобы тот вызвал Меченого, - рассказывал Довон. - Тогда еще не Меченого. Чханъи подсыпали что-то в виски, так что тот едва на ногах держался. Но от вызова, конечно, и не подумал отказаться. И тогда Тхэгу отрезал ему палец, вырезал эти два шрама, а после…
Дальнейшее услышанное принудило меня сесть - разумеется, я знал о тех способах, которыми мужчины в тюрьмах словно ставят на приговоренного несмываемое клеймо позора, но всякий раз подобное заставляло меня передергиваться.
- Ким Панчу тогда подобрал Чханъи, - продолжал Довон. - И тот лет пять служил ему как верный пес. Только, видно, Чханъи не псовой породы, - в голосе Довона я вдруг почуял тщательно скрытое восхищение.
- И что теперь? - прервал я его. - Отчего ты убил…
- Оттого, что о таком нельзя болтать! - почти закричал Довон. - И тебя… тебя тоже убью, если скажешь кому, - добавил он сквозь зубы. - Мы расследуем одно дело, потому только я тебе рассказал об этом.
Рыцарские обычаи, черт бы их побрал - я едва не застонал. Дурацкие рыцарские обычаи.
- Ладно, - беря себя в руки, продолжил я. - Но как нам теперь узнать, кто именно хотел смерти Браницкой?
- Я узнал это, - снова возвращаясь к своей деловитой холодности, ответил Довон. - Его зовут Мартинс. Живет в Фудзядяне.
Мартинс. Это имя называла мне Дорота Браницкая.
- Тогда нам следует навестить господина Мартинса, - сказал я.
Комментарий к 7. О поисках Молли Смит и чертовых рыцарских обычаях
* - английский евгенист и антрополог
** - американский евгенист и расовый теоретик
========== Междуглавие 7 - О братьях и разменных монетах ==========
Часы где-то внизу, старинные ходики, прозвонили полночь, а его все не было.
Она лежала с закрытыми глазами без сна и отчаянно, едва сдерживая слезы ярости, злилась на себя за эту бессоницу. Нелепо, глупо. Глупо не мочь заснуть без того, чтобы ощущать рядом чужое тело. Глупо.
Нужно было спасаться, и она старалась нырнуть поглубже - в то время, когда была двусветная зала института, и заплески вальса, и кружащиеся пары, белые платьица, мундиры и фраки. И чуть гортанное это “Анджей-Станислав Гижицкий”.
Она услышала словно наяву это чуть гортанное, сдавленное на согласных “Анджей”, но двусветная зала тут же исчезла, рассыпалась, разлетелись белыми ошметками бальные платьица, и возник выношеный мундир, не то серый, не то зеленоватый, и такое же выношеное посеревшее лицо, и усики над верхнуй губой.
“- Анджей?!
- Да…”
И взгляд серых глаз голоднее и пронзительнее, буравчиками. Зачем, зачем это, верните залу, верните вальс, пусть еще хоть немного покружатся белые платьица!
” - Дорота, вы прибыли с чешским эшелоном?” - серые глаза ощупали ее, и она на долю мгновения ощутила себя грязной, невозможно грязной, недостойной не то что говорить - ходить с ним по одной земле. Потом это забылось, затерлось, кануло куда-то на дно - но не исчезло. И сейчас она смотрела на свою встречу с Анджеем уже в Харбине словно бы с высоты птичьего полета, и видела многое из того, что не замечалось прежде.
Боже мой, как она счастлива была встретить Анджея! Тогда она уже служила у Эмили Берджесс и думала, что это знак судьбы - хорошая сытная служба и встреча с Анджеем. И не будет больше ужаса и холода, ночных полустанков, не будет твердых рук, втискивающих ее в тощий матрас, не будет рвущей боли, грязи и унижения. Она безоглядно кинулась к Анджею - и только сейчас понимала его тогдашний ощупывающий взгляд.
…Пробило час ночи, а Чханъи все не было. Она отогнала видение коленопреклоненной фигуры на белом снегу, застывшей, заледеневшей. Не думать!
Лучше снова нырнуть в воспоминания. Кто же, позвольте, рассказал Анджею про чешский эшелон и когда? Камиль… да, это случилось, когда в Харбин из Манчжурии приехал Камиль, старший брат Анджея. Семь лет назад.
Камиль был некрасив, лишен благородной и светлой стати брата, но злее и хищнее, чем младший Гижицкий. Было в Камиле что-то от корсаров, пиратов, флибустьеров - жуткое, горькое и какое-то пьяное. Так и хотелось его поместить у рулевого колеса какого-нибудь брига, под черным флагом с черепом и костями, и чтобы алый шелк прикрыл голову, а за поясом появились шпага и пара пистолетов. Впрочем, с маленьким браунингом Камиль никогда не расставался.