Попрощалась юность

Богдан Алексеевич направлялся к лестнице, и, не поворачиваясь к сыну, ответил:

– Звонил Рома Туманов, ты должен его помнить. Филипп ушел из дома.

– А нам какое дело? – закричал Руслан. – Хочешь ему помочь? Зачем? Ты же сам его отправил из нашего дома к Колумбию.

Отец остановился, слушая его, и начал спускаться.

– А нет, давайте его опять позовем к себе жить? – продолжал Руслан. – А что? Дом большой, места хватит. Или лучше бомжа с улицы заберем. Проблем будет меньше.

Богдан Алексеевич приблизился к ним. Наталья Семеновна взяла Руслана за руку, прикрывая собой.

– Идите спать, Наталья Семеновна. Он не будет с вами сидеть полночи и подавать таблетки. А мне рано вставать. А ты, Руслан, не сомневайся, позовем Филиппа, если будет нужно. И ты немедленно расскажешь мне, если где-то встретишь его.

– И не подумаю.

Руслан выдернулся руки Натальи Семеновны и побежал наверх. Дверь за ним громко захлопнулась, в замке повернулся ключ.

В комнате царила прохлада, а на открытом окне ветер качал бумажную штору. Руслан пытался припомнить, где лежит фотография. Он стал перебирать вещи, сваленные в коробках, стоявших на полке книжного шкафа. Под руки попадались модели коллекционных машинок, альбомы с открытками, которые он клеил в детстве, баночка с сушеными ягодами и листьями, собранными вместе с матерью одной из далеких весен. Потеряв терпение, он вытряхнул одну из коробок на кровать. Среди наклеек, связанных резинкой карточек и поломанных карандашей он увидел фотографию, ради которой и устроил поиски. Схватил ее и бросился к окну. На снимке было двое мальчиков. Шестилетний он, Руслан, а рядом Филипп, и подпись: «Шестой день рождения Руслана, 1991 год». Руслан опустился на стул, не отрывая глаз от Филиппа. Конечно, он изменился, но этот хитрый, мятежный взгляд и родинки на лице в том же порядке.

С того дня, когда Нина сделала эту фотографию, раскололась тишина их дома, которая осталась после Мити. А что до этого? А до этого так бы они и жили: ходили на цыпочках, говорили в полголоса, громче шагов слышался бы стук рассыпанных по полу бусин. И мама бы их не собирала, а сидела на полу и смотрела невидящим взглядом и думала о ком-то. О Мите. Митеньке, зайчонке, каким он был на фотографии в завязанной под подбородком шапочке с пушистыми ушками, украшенными мишурой. «Мам, я вот живу, видишь» – так надо было подписать снимок.

На маленькое бледное лицо с тонкой кожей ниспадали черные волосы, а на висках бились синеватые венки. Ветер трепал волосы, когда Митя сидел на качели, мама не разрешала раскачиваться. Тоскующим взглядом Митя смотрел на елочные игрушки, трогал колючие ветки нарядного дерева. Перед самым праздником мальчики играли в прихожей. Постепенно пустел цветной кулек с конфетами и мандаринами, оставленный папой под елкой. Мальчики бегали друг за другом, соревнуясь, кто быстрее съест свой мандарин. Митя визжал, догоняемый Русланом, набивая рот дольками. Ковер собрался под его ногами, и Митя упал.

Он долго кашлял, мама сидела с ним на полу. Ресницы застыли на глазах до приезда «Скорой». Тоскующим стеклянным взглядом Митя смотрел на елочные игрушки. Руслана уводила Наталья Семеновна, говоря, что Митя уснул. А Руслан противился и хотел продолжить игру, еще не понимая, что с Митей он больше никогда не поиграет.

После его смерти, несколько недель в комнатах стояла звенящая тишина. Все старались говорить о чем-то, только бы ее не слушать. Руслан долго злился на Митю, на его нелепую смерть. Ему снился Митя, снилась мама, прежняя мама, рисующая картины, пока он играет на покрывале. И тогда, после пробуждения в нем всплывало все, что он затаил на брата: вся склочность, вся мерзость, что скрывались внутри. Руслан плакал по пустякам, отказывался от еды. Настроение менялось так же стремительно, как изменилась жизнь с появлением в доме Филиппа.

Филипп продолжил историю с того момента, когда она остановилась на Митиной смерти. Ему было три, как и Мите. Черноволосый, как Митя. Но удивление и страх в зеленых глазах в их первую с Ниной встречу, были лишь ширмой. За ней скрывалась буря. Филипп крушил все, но оставался невредимым. Падал с забора, летел кубарем с горки. Что не могло случиться при Мите, и то, чего после Мити не смог сделать Руслан, случилось при Филиппе. Нина снова смеялась, дышала глубоко и спокойно. Вернулась к ней легкость в движениях, она взялась за кисти и краски.

После летнего полуденного зноя мальчики вместе с Ниной выходили во двор. Она опускалась на ступеньки и обмахивалась кепкой Филиппа, наблюдая за ними. Руслан катал машинку по бордюру вдоль цветочных клумб, а Филипп гонялся за ящерицами. Становился на колени и ковырял пальцами землю, искал в сложенных у ворот досках. Выуженных ящериц, червяков, засохшую медведку он нес Нине. Продолжая машинально возить туда-сюда машинку, Руслан смотрел из-за плеча, как мама целовала чужого мальчика, тискала его и наигранно визжала, когда Филипп подносил к ее лицу найденную живность. Когда Руслан отворачивался, ему слышалось, как мама рассыпает поцелуи по щекам Филиппа, а тот недовольно ворчит и вырывается. Когда Филип убегал на поиски, Руслан поднимался и шел к маме. Садясь рядом на ступеньку, он опускал голову на ее плечо. «Что, мой хороший?». «Мам, а ты только меня любишь?». «И тебя люблю, – в этот момент она ловила в объятия пробегавшего с очередным «сокровищем» Филиппа и кусала румяные, смуглые щеки. – И этого котенка». «Я не котенок, я пират» – рычало маленькое чудовище, так про себя прозвал Филиппа Руслан. Она прижимала этого щуплого мальчика к себе, обнимала его расслабленными руками свою шею. Открывала ему сердце и закрывала глаза на безобразия, которые он творил в ее доме. «Моя крошечка» – говорила мама в маленькое смуглое ушко, прикасалась губами к глазам и щекам. Чудовище смирнело в ее руках, пока Руслан, опустив голову, водил пальцем по доскам ступеней.

Развалившийся на диване мальчишка мешал Руслану сесть рядом. Маленькие, ловкие ступни ударяли его по рукам и лицу. Но никто не спешит утешать Руслана, как спешили утешать маленькое чудовище, когда оно, не видя куда бежит, цеплялось за занавеску на входной двери, оступалось на пороге и падало. Даже не получив ссадины, чудовище разрывалось от плача, визжало на весь дом, забирая все внимание и нежность Нины.

За ужином маленькое чудовище, измазав пальцы кетчупом, разбрасывало по столу макароны, переворачивало стакан с компотом, потому что ему нужно было дотянуться до Руслана выпачканной рукой. Мама не ругалась, она вытирала каждый палец, пока Филипп облизывал другую руку, а потом собирала в ладонь разбросанные макароны: «Наталья Семеновна, долейте компот, а то наш пират разбушевался». Руслан ждал, когда же мама разозлится. Прислушивался, не кричит ли она, наступив на сломанную Филиппом машинку, торчащую углом из ворса ковра.

Однажды вечером, когда Руслан допивал чай на кухне, в коридоре послышался безумный топот и крик «мам!», от которого Руслан содрогнулся. Маленькое чудовище никогда не называло Нину мамой. Так ее звали только Руслан и Митя. Руслан настороженно смотрел на дверь, но через мгновение там показался Филипп. Часто дыша, он остановился в дверях, ища глазами Нину. Та растерянно обернулась, и он подбежал, обхватил ее за бедра и, задрав голову, выпалил: «Мам, я нашел ящерицу!». Руслан соскочил со стула и бросился к маме с другой стороны: «Это не твоя мама!» Нина смеялась, зажатая в объятиях мальчиков. Но подступившие слезы быстро исчезли – Филипп зарыдал. Руслан царапал ему руки. «Мальчики, не надо спорить. Руслан, нехорошо так поступать» – она взяла его за руку и усадила за стол пить чай, а сама с Филиппом ушла на улицу смотреть ящерицу.

Руслан вздрагивал, когда Филипп появлялся в комнате; от его визга, крика, плача Руслан покрывался мурашками. Когда он в тишине собирал конструктор, но вдруг Наталья Семеновна выглядывала в окно со словами: «Нина привезла Филиппа», Руслан бежал в комнату, прятаться в шкаф или под кровать. Тишина раскалывалась на мелкие кусочки, как рухнувшая со стола ваза, сбитая Филиппом на пол. Он бегал по дому, стуча о деревянные полы крепкими пятками, и громоподобный стук дверей сопровождал его из комнаты в комнату. Когда звуки приближались к шкафу, Руслан вжимался в стенку. Очередную их драку заканчивала мама. Она качала зареванного Филиппа, при этом отчитывая Руслана: «Он младше и обижать его нельзя. Он же твой братик». Руслан глотал слезы и молча скручивал пальцы за спиной. А Филипп – только закроется за мамой дверь – со всей своей детской дури наступал ему на ногу. В горле собирались всхлипы, а пальцы непроизвольно сжимались от желания ударить, но мама сказала не обижать: «Мой брат был хороший, он не дрался. Ты должен быть как он».