Сбежавшие

      Высаживаясь из машины Марио, Наташа приняла царственный вид и растягивала действо с явным удовольствием. Пусть все видят, из какой тачки она выходит и какой парень её подвозит, пусть все восхищаются, пусть все завидуют! Марио это не волнует? Он торопливо прощается, круто разворачивается и уезжает в обратном направлении? Ничего, они ещё встретятся! Самое главное сделано: ещё одна тетрадь осталась у него, ещё одна встреча обеспечена. Интересно, сколько занавесок сейчас раздвинулось перед любопытными глазами?

      Удовольствие продолжалось недолго. Войдя в квартиру, Наташа растеряла всё своё величие. На неё смотрела всегдашняя нищета, казавшаяся ещё более убогой после хором, в которых она только что побывала. Значит, надо было сжать губы и достигнуть поставленной цели, чтобы отсюда вырваться. Так, вот её любимый подоконник. Сейчас она на него сядет, оценит обстановку, сложит все плюсы и минусы, выяснит, как надо себя дальше вести, а потом будет наслаждаться воспоминаниями о прикосновении, двух (жаль, что совсем невинных) поцелуях и небесных очах.

      Наташа захватила листок бумаги, ручку, оккупировала своё любимое сиденье и задумалась. Первым делом надо было установить, что в Марио хорошо и плохо, что в нём и вокруг него за неё и против, и, исходя из этого, действовать дальше. Марио был красив, умён и обеспечен — это она записала на левой стороне листа, это не подвергалось сомнению и играло против неё. Поразмыслив ещё немного, она приписала к первым трём словам «щедр» и тут же на правой стороне «расточителен»: бедняга потратил на сыры, копчёное мясо, сладкое, фрукты и десерты не менее полутора тысяч — всё это он сделал ради неё! Наташа надулась от гордости, но вскоре скривилась от зависти: лопала бы она так каждый день, а некоторым это доступно! Теперь об отрицательном. Марио хитёр — это ясно. Как расчётливо он взял блокнотик за уголок, чтобы не прикоснуться к Наташе рукой, как быстро он менял тему разговора, чтобы не дать собеседнице тонко намекнуть на то, что она умна и неординарна, как ловко ввернул «и так запаздываю»! Хитёр и коварен — это Наташа запишет справа и пойдёт далее. «Запаздываю», «запаздываю»… Сейчас она узнает, честен ли он, — и Наташа бросилась к телефону.

      Наташа влюбилась в Марио не на шутку. Он стал первым, ответившим ей, неоттолкнувшим, обратившим на неё своё внимание, он был красавцем, и Наташа отлично понимала, что такое везение приваливает в жизни лишь единожды. Всё сложилось так удачно, откуда ни возьмись явились слова, возможность завязать разговор, выгодно выделиться, нашёлся предлог для последующих встреч — и она строила воздушные замки на том, что парень просто не знал, как убить выпавшие свободные полчаса и немного отвлечься от мыслей о наболевшем. Не окажись рядом девушки — и Марио выкурил бы три сигареты вместо одной, но она повстречалась — и он так же безразлично занял горло ничего не значащей болтовнёй. Ему претила её настойчивость, а восхищение прочитанным быстро перенеслось на другого человека — того, кто на самом деле это написал. Он прекрасно знал, что у Наташи на уме, и прекрасно знал, что не может ни увлечься, ни ответить — разве что под пьяную голову или когда дойдёт. Удивительно, но его слова об Андрее, шутливо обозначившие краеугольный камень бесплодности Наташиных надежд, сама Наташа занесла в конец своей таблицы, окрестив их «склонностью к неприличным шуткам».

      Итак, Наташа не была осведомлена о безразличии Марио и строила свои планы, не осознавая низости творимого. Если мысли о неблаговидности её поступков и пытались достучаться в голову, то она отгоняла их: цель оправдывала средства, а у неё было целых три цели: любовь, брак и деньги. Моральные оценки в таких высотах, безусловно, терялись, и Наташе не приходило на ум, что, разбери Марио её на части так же детально, итог будет отвратителен.

      Раз результат первой атаки оказался сомнительным, Марио предполагалось взять измором. С ним надо почаще видеться. Он не работает, у него куча свободного времени, и всё оно должно быть заполнено исключительно Наташей. Надо изобрести много-много поводов для встреч (тетради всё равно быстро закончатся), надо попадаться ему на глаза как можно чаще, надо сделаться необходимой. Помощь с уроками, дни рождения, бар, вечеринки, но всем этим, за исключением уроков, он преспокойно будет заниматься и с другими, а насущная потребность именно в Наташе возникнет, когда… Да, точно! Насущная потребность в ней возникнет, когда Марио понадобится секс. Естественно, с женщиной умной, неординарной и возвышенной.

      Наташа захотела повольготнее расположиться на подоконнике, откинуть голову, но упёрлась в выступ стены. Она слезла со своего постамента, развалилась на тахте и стала представлять, как помогает Марио удовлетворять его насущные потребности. Узкие бёдра хорошо сочетались с большим членом, а потом он сожмёт руками её грудь… Нет, сначала грудь, а потом…

      Но тут Людмила Анатольевна вернулась с работы, и Наташе пришлось отвлечься от своих собственных нужд. За обедом она расписывала свою встречу, по обыкновению утаивая добрую половину свидания — ту, которая ей не очень понравилась.

      — Как это — сразу домой? А если бы он себе что-то позволил? Надеюсь, он не распускал руки?

      — Ой, мама, ну что ты себя накручиваешь? Как будто он не понял, с кем имеет дело…

      — Но это всё равно неприлично… Это с твоей стороны неприлично.

      — Если он сам предложил, то ничего неприличного здесь нет. У тебя просто какие-то доисторические понятия. Ты лучше задействуй свои мозги и скажи, как мне стать для него необходимой. Понимаешь? Чтобы он вообще без меня не мог ни спать, ни есть, чтобы он всегда ко мне обращался, постоянно со мной виделся…

      — Но, если ты ему понравилась, он и так будет с тобой встречаться…

      — Это для удовольствия, а он должен понять, что без меня не может жить! Ну, теперь сообразила? Надо найти что-то такое… ну, такое, крайне важное. Давай включай шарики-ролики…

      Людмиле Анатольевне не хотелось включать шарики-ролики: она устала и, возвращаясь, надеялась, что Наташа догадается подмести и вытереть пыль, но дочь вся была под впечатлением от недавно состоявшегося и в помыслах о грядущем. Матери же не нравились ни восторги, ни сомнения, ни поиски, ни ожидания; воскресные мечты быстро улетучились, и Марио представлялся ей одним из околозолотой молодёжи, лоботрясом, бездельником, если о чём и помышляющим, то только о выгодном браке. Наташей он плениться не мог, потому что пленяться было нечем, и ей незачем терять время и нервы на пустые ожидания, забавляя смазливую физиономию: о школе сейчас надо думать и о том, что будет в жизни, а не во вздорных мечтах. Разве что…

      — А ты с ним дело организуй. Болтала же, что он знает английский с итальянским и литературу — вот пусть и занимается переводами и сочинениями, а ты набирай на компьютере.

      Наташа поскребла затылок.

      — Не, это вряд ли. Он работал так — иногда, от скуки. Не будет он париться из-за пары сотен баксов. Если его чем и заинтересовать в смысле бизнеса, то только чем-то серьёзным, а не бумажками. А дело — это отход от меня. Нет, это не пойдёт.

      — Ты не его приближай к себе, а себя — к действительности. Есть же ещё в институтах свободные места, за которые не надо платить. Получишь образование, сможешь устроиться…

      — Не свободные, а бесплатные, но это приблизительно. Не платишь деньгами — плати знаниями, конкурс большой, и те же самые бабки опять встрянут в дело. Вон везде коррупция… «Поступишь, образование, устроиться». Что это для тебя значит? Получать пятьсот баксов в месяц и считать, что жизнь прекрасна? А ты видела машину, в которой разъезжает Марио, ты его хату видела, а аппаратуру, а обстановочку? Сколько мне надо пахать до этого уровня? Тридцать, сорок, пятьдесят лет? А сколько будет стоить в следующем году буханка хлеба? Какое дело, какой институт, какая работа, когда одним разом можно взять намного больше и даром, а не горбатиться!

      — Ты же говорила, что он красавец и так далее… Теперь тебя его деньги больше интересуют?

      — Одно другому не мешает, а, наоборот, привлекает ещё больше. Ты же сама знаешь, как редко встречаются только одна красота, только одна свобода, только одни деньги, а здесь всё сразу! Это же неслыханная удача, это приваливает один раз в жизни, такое никогда больше не повторится, и я не имею права упускать этот шанс! Я себе никогда не прощу, если им не воспользуюсь! У него сейчас предки в командировке, над ним никого нет, это ещё один плюс, это увеличивает вероятность успеха. Ну посмотри, только посмотри, как всё складывается! Обработать и взять, именно сейчас, всё сразу — вот что мне действительно нужно!

      Наташа приблизила лицо к матери, словно боясь, что её словам не хватит убедительности, хотя и её возбуждение, и растрёпанные волосы, и покрасневшие щёки говорили о её жажде и алчности намного живописнее, чем интонации в голосе и восклицательные знаки в тексте. Однако Людмила Анатольевна оценивала шансы дочери намного скромнее, чтобы не сказать ничтожнее, а разрушала она всё обычно исподволь.

      — Нужно, нужно… Узнать его и, самое главное, о нём больше и лучше — вот что нужно. Откуда это? Может, у него родители — ворюги… Неизвестно, чем они занимаются, а грязные деньги счастья не приносят. Сама же что-то пела о том, что грустен и печален… Расплачивается, небось, за папочкины грехи… Они там все с изъянами, все с болезнями, а твой Марио, может, ещё и наркоман. И имя дурацкое, не наше… Итальянская рапсодия…

      Ещё не отойдя от возбуждения, на том же градусе настроения Наташа посмотрела на мать со смешанным чувством жалости и ужаса. Жалость относилась к тому, что Людмила Анатольевна стремилась оболгать и обеднить всё то, что было выше и значимее её (не только по деньгам — по всей сумме достоинств). Эту жалость Наташа ощущала не сердцем, а умом: в ней было больше презрения, чем сострадания; на том, что сама она занималась тем же уничижением, внимание как-то не концентрировалось, для самой себя Наташа была неподсудна… Ужас базировался на другом: ещё не осознав того, что не любила мать ранее, дочь начала ненавидеть её теперь, ненавидеть решительно за всё: бедность, неудачливость, неверие в лучшее, вечную озлобленность, невозможность исправить ситуацию — чего только нельзя было навесить на тщедушное создание! И во всём этом опять-таки был виноват Марио: сама для себя, повторимся, Наташа не была подсудна, за мать отвечать не могла, призвать её к ответу не умела, да и требовать с неё было нечего, а Марио представлялся ей жирным куском: там было что отхватывать и в красоте, и в постели, и в деньгах; ему есть за что отвечать: Наташа не испытывала бы сейчас жалость и ужас, весь этот дискомфорт, не слушала бы трескотню матери, если бы не повстречала его.

      У него слишком много, у Наташи ничего — сначала это всё надо уравнять, то есть отрезать от него половину и дать ей, а потом, за то, что она шестнадцать лет нуждалась, а он двадцать процветал, систематически отгрызать по кусочку от его и его семьи благоденствия. Это равенство, это баланс, это справедливо. Она же во всём права, она всё решает честно, а Марио решает слишком много проблем, чтоб от него отступаться. Марио — поцелуи, ласки, секс и поцелуи, ласки, секс с красавцем; Марио — деньги, возможность не работать, не учиться, не думать о куске хлеба сегодня и о том, как его достать завтра, возможность жить в шикарной квартире, нежиться в мягкой кроватке без перевёрнутой вверх дном кастрюли внизу, щёлкать на компьютере, смотреть телек в гостиной и телек в его комнате, то есть уже в своей собственной, разъезжать в машине и владеть всем этим, жрать вдоволь и что угодно; Марио — факт, что она состоялась, удовлетворённые самолюбие, честолюбие, тщеславие, вознесение на небеса: чего будет стоить одна Викина рожа, когда Наташа воспарит, да и Андрюшка удивится, позавидует не меньше и пожалеет: чего, дескать, я в субботу убежал, а не остановился и не оценил, а теперь она вон как высоко!.. Шмотки, побрякушки, косметика, всеобщее восхищение, всеобщая зависть — и всё это разом может дать ей он, он один, а тут мать со своими сомнениями и подозрениями!..

      — Ты не их обвиняй голословно, а себя покритикуй. У Марио и отец, и мать при нём, а мой пахан где? Геройски погиб в Антарктиде или героически спивается где-нибудь в паре кварталов отсюда? Изъяны, недостатки, болезни, наркоман… С чего это я в этой квартире больше дерьма вижу, чем в его, — от кары господней? Мне от тебя совет нужен, а ты напраслину почём зря возводишь, ничего не зная по существу. Ворюги по командировкам не разъезжают.

      — Так какой совет, если ты упёрлась как баран и ничего не хочешь слушать? Или ты думаешь, что одна такая во всём городе — самая умная и прекрасная? Только ты одна за Марио бегаешь, а остальным он сто лет не нужен? Не волнуйся: найдутся и поумнее, и посообразительнее, и с амбициями и охмурят вернее и быстрее. И это только с одной стороны, только то, что касается тебя. А его ты знаешь, если встречаешься без году неделю? Может, у него и в проекте никаких серьёзных отношений или, напротив, женщина на стороне, которая лучше тебя знает, что ему в постели нужно. Так нет: всё подай, всё сразу и только ей. С гипнозом то же было. «Я смогу, я сделаю, у меня воля». Только воздух зря сотрясала громкими заявлениями. Много миллионов тебе миллиардеры отсыпали?

      — Они мне нынче не нужны, я нашла дела поважнее. И так понятно, что о нём следует побольше узнать. Были бы у меня деньги, детективов наняла бы, чтобы наблюдали за каждым шагом, а общую сводку каждый день мне доставляли. Где был, с кем был, когда пришёл, когда ушёл, о чём болтал, что делал. Но это лишь поверхность, лишь вершина айсберга. Главное внутри — туда и надо целить.

      В среду, войдя в класс и увидев за партой расфуфыренных Вику и Лару, у которых покраснели уши и, как бы к чему-то принюхиваясь, шевелились носы, Наташа поняла, что вчера не промахнулась.

      — Привет! Биологию притащила?

      Вика передала тетрадь, даже не раскрытую после недавних треволнений.

      — Держи. Спасибо. А что это за мальчик тебя вчера встретил после уроков?

      Сбросив тетрадь в сумку, Наташа лениво накручивала на пальцы прядь волос.

      — Это мой новый знакомый.

      — А куда девались старые?

      — Отправлены в отставку: у одного внешность без мозгов, у другого ум без красоты — ни то, ни другое меня не устраивает.

      — У тебя так много требований…

      — Разумеется. Например, с одногодком я встречаться не буду: парень, по моим понятиям, должен быть минимум на пару лет старше.

      Вике пришлось проглотить реплику, потому что любопытство было сильнее.

      — А ему?

      — Двадцать.

      — А где вы с ним познакомились?

      — В библиотеке — там, где знакомятся умные люди.

      — А у него компьютера дома нет? Он что, бедный?

      Наташа сидела за партой впереди Вики, Вика обстреливала её сзади, но на последний вопрос получила взгляд обернувшейся Наташи, исполненный презрения и жалости. С откровенной издёвкой Наташа отчеканивала каждое слово, чтобы до слабоумной Вики оно дошло и запомнилось:

      — Это интернет слишком бедный для него. Того не знать, что сейчас все крупные библиотеки свои запасы оцифровывают, — пожатием плеч Наташа как бы подивилась на такую неосведомлённость, — вообще полный отстой…

      На помощь Вике пришла Лара:

      — А где вы с ним гуляли?

      — У него дома сидели.

      — Так скучно же! Что в кафе не поехали?

      — Ещё чего! Куча народу и воет твой толстомордый негр…

      — Я его уже не люблю.

      — Слава богу! Лучше поздно, чем никогда…

      — А дома у него не куча народу?

      — Тишь, гладь и божья благодать. Предки в командировке, сто квадратов, стеклопакеты, евроремонт, аппаратура шикарная и всё такое… Только немного неудобно получилось: он в основном в ресторанах питается, а тут гости — пришлось ему заехать в супермаркет и раскошелиться на две сотни баксов, понятно, в рублёвом эквиваленте.

      — Это на что? — ревниво поинтересовалась пришедшая в себя Вика.

      — Рыбка и десерты испанские, копчёнка и конфеты итальянские, сыр и шоколад швейцарские. А, — Наташа подняла указательный палец, — икра наша, отечественная. Вообще удивляюсь: уж кому-кому, а тебе спрашивать… — и развалилась на стуле, ловко перекинув свои волосы на Викины руки, как бы случайно. — Хотя твоего Андрея только на мороженое и хватало. Совсем несолидные эти молокососы. Правда, может, сейчас немного раскрутится со своим трудоустройством, но к тебе это уже не относится. Да, а на стене, — Наташа снова оживилась, — у него портрет такого парня висит! Его друг и писаный красавец — такой же, как и он сам. Они сейчас повздорили немного… Надо же: дожила до шестнадцати лет, а не знала, что у нас в городе такие сокровища водятся.

      Тут на помощь изнывающим Вике и Ларе подоспела физичка. Подруги устремили друг на друга мрачно горевшие взоры.

      — Что ты скажешь? — осведомилась Вика.

      — Чёрт её знает: может, брешет, но так уверенно…