Сбежавшие

      На переменах во вторник Наташа не выпускала из рук зеркала с расчёской, чем повергла в изумление Вику с Ларой. Вика пребывала в дурном расположении духа и раздумывала, не разыграл ли её вчера Андрей, выудив молчание в обмен на сомнительные комбинации в будущем. Он-то по крайней мере что-то получил, чего нельзя было сказать о самой Вике, так как её вчерашний набег на картотеку матери не состоялся: Валентина Львовна безвылазно сидела в спальне с картами в руках и не уделяла ни малейшего внимания Ленкиной стряпне, хотя обычно отслеживала её чуть ли не с секундомером в руке. Викины намёки на обед закончились кратким распоряжением прислуге подавать на стол; мать же по-прежнему пребывала в спальне, где и ограничилась лёгкой закуской. Ложась в постель, Вика обозрела положение своих дел и осталась крайне недовольна осмотром: она позорно проиграла сражение с Сашей, Андрей её оставил, а отец отодрал за ухо и отказал в подачках. Хуже всего было то, что, так уверенная в покорении капиталиста, она и не подумала за пару свободных недель, бывших в её распоряжении, обзавестись каким-нибудь поклонником. И вдобавок ко всему у неё не было даже каких-нибудь двухсот-трёхсот завалящих баксов, чтобы, порыскав по интернету, заказать себе мальчика по вызову и свалить с ним в квартиру на Луговой — ту самую, которую она не хотела принимать в приданое, рассчитывая на четырёхкомнатную.

      — И о чём предки только думают? — ворчала она за завтраком, жалуясь Лене, выкладывающей на тарелку гренки. — Квартиру надо менять? Надо, а они? Я в следующем году в институт поступлю. На чём я туда буду ездить, скажите, пожалуйста, — на автобусе? Пацану, небось, давно бы тачку купили…

      — А, может, в шестнадцать права ещё не оформляют, — возражала Лена.

      — Да ну, чушь! Дай в лапу — и оформят. Нет в жизни счастья…

      И вот, нате, Картошка. Вчера сияла, сегодня перед зеркалом красуется. Интересно, что она там увидела? Да, права Лара: от таких тихонь-замухрышек чего угодно можно ожидать.

      Не преодолев любопытства, девочки подошли к Наташе.

      — К чему это ты готовишься? Лара вон предположила, что ты заклеила Гуриновича вместе с его яхтой.

      Наташа надменно посмотрела на Вику.

      — У меня, в отличие от некоторых, на первом месте потрясающая красота, а потом ум. Что же касается меркантильного, то я к нему равнодушна: достаточно приличной иномарки и нескольких штук в месяц. А тебе чего?

      — Тетрадь по биологии.

      — На, держи. Вечно на уроках болтаешь. Смотри не потеряй.

      — Спасибо. В столовую спустишься?

      — Не, не хочу аппетит сбивать.

      — А мы пойдём. Давай, Лара.

      Выйдя из класса, они почти одновременно пожали плечами.

      — И что ты скажешь? — поинтересовалась Вика.

      — Сказала бы, что рехнулась. Не понимаю только, откуда этот апломб. Может, проследим за ней после уроков?

      — Много чести. Скорее всего, сбрехнула для красного словца.

      Наташа еле досидела до звонка, её неудержимо тянуло в коридор, из окон которого просматривался вход. Сердце радостно забилось, когда, выйдя за физичкой, она подбежала к окну и увидела Марио. Его машина стояла метрах в пяти от ворот; прислонясь к её дверце, он спокойно курил и рассеянно поглядывал на своё недавнее прошлое. Уголком глаза Наташа засекла Вику с Ларой, выдвинулась на десять шагов вперёд и пошла к своей мечте, стараясь сохранять задел неизменным. Сейчас, сейчас она его снова увидит вблизи…

      Когда Наташа показалась у входа, Марио улыбнулся, отбросил сигарету и сделал шаг навстречу. Наташа цвела и сияла, она была на седьмом небе от счастья: вот этого момента она ждала всю свою жизнь, и этот момент выглядел ещё более прекрасным, чем в первый раз!

      — Привет, романистка!

      — Салют, Ромео!

      Марио слегка обнял Наташу и поцеловал её в щёку. Девушка наслаждалась: ей казалось, что она спиной ощущает взгляды Вики и Лары.

      — Пройдёмся или проедемся?

      Наташа задумчиво подняла глаза в небо.

      — Похоже, что дождь собирается. Лучше покатаемся.

      — Договорились. Садись.

      Марио открыл дверцу. Наташа зашла за неё, развернулась и проворковала Вике нежным голоском:

      — Тетрадь по биологии не забудь.

      Вика молча мотнула головой. Наташа уселась, Марио захлопнул дверцу, обогнул машину спереди и уселся рядом. Они тронулись с места.

      Едва переступив порог квартиры, Вика разразилась стенаниями вперемежку с восхищением одним и уничижением другой:

      — Нет, ты что-нибудь понимаешь? Нет, каково? Эта несчастная Картошка, это серенькое ничтожество, эта уродина — и такой мальчик! Ты видела его глаза, его волосы?! А кожа, а фигура! Подцепила бы она какого-нибудь козла типа толстомордого Виталика — ещё куда ни шло! Но такой шикарный парень! Ему ведь лет двадцать, а? Как он вообще посмотрел на эту мымру! — Иномарками Вику удивить было трудно, но красота Марио на всех действовала безотказно, и Вика продолжала жаловаться на свою несчастную судьбу: — К тебе — понятно, ко мне — понятно, но к этой курице! Что она ему наплела, чем охмурила? Вот ведь везёт таким ублюдинам, где на свете справедливость?

      Вика возмущалась так громко, что вынудила мать выйти из спальни.

      — Ну что за крики! Ларочка, здравствуйте! Проходите в столовую, голодные ведь обе. Лена, накрывай! Вика, да умерь ты свои вопли — весь дом взбудоражишь.

      Принимая во внимание исключительность ситуации, Вика с Ларой уписывали обед за обе щеки, решив впоследствии согнать излишки строгими постами, наперебой жаловались Валентине Львовне на неправедное провидение и восхищались прекрасным видением. Когда дело дошло до супа, более осторожная Лара усомнилась:

      — Слушайте, а это не розыгрыш? Слишком уж они не подходят друг другу — ну просто ни в какие ворота не лезет.

      — А с чего это такому шикарному парню тратить время на какой-то маскарад?

      — Может, он родственник.

      — Да какой родственник — у них в роду таких перлов нет, все блеклые.

      — Бабка, мать и дочь — это только одна линия, а сбоку? Валентина Львовна, а вы как думаете?

      — Даже не знаю, что сказать, я ведь не видела. Вы у самой Наташи и спросите.

      — Да, а она определённо наврёт.

      — Рано или поздно всё равно всё прояснится. Вы вечно впадаете в ажиотаж по пустякам.

      Наевшись до отвала, девчонки осовели и наконец угомонились. Ларе надо было к врачу, Вика решила соснуть часок-другой, чтобы отойти от неприятностей.

      Валентина Львовна в глубоких раздумьях тоже удалилась к себе. Определённо, здесь дело тёмное и многое неясно, а главное — так ли красив этот парень, как его расписывают девочки…

      Попав в квартиру, Наташа, как и в магазине, с любопытством осмотрелась. Как и раньше в машине, ей казалось, что она находится в раю. Где её халупе до этого комфорта, до этого достатка! Площадь, мебель, аппаратура, книги — всё поражало, всё привлекало. Здесь на карнизах висели респектабельные портьеры, преграждающие путь солнечному свету, струящемуся сквозь стеклопакеты, а не дешёвые занавесочки, прицепленные для того, чтобы не слишком поддувало из щелей в рассохшихся рамах; здесь хрустальные люстры освещали дорогую полировку, а не треснувший абажур озарял скатерть, закрывающую царапины на столе; здесь пушистые ковры были разостланы на фигурном паркете, а не облупленные корявые доски таились под дешёвыми половичками; на тумбах и столах помещалась аппаратура, о которой Наташа могла только мечтать. Ей овладела алчность, глаза жадно блестели. Вот бы воцариться здесь, повластвовать, пошататься по комнатам, понежиться в креслах, порыться в книгах, пощёлкать задвижками, посидеть перед компьютером, сорвать это шикарное покрывало с широкой кровати — и не увидеть внизу перевёрнутой кастрюли вместо ножки!

      Постель перевела мысли Наташи в другое русло. Интересно, когда это состоится? Распластаться под телом этого красавчика, почувствовать на себе его тяжесть, обвить ногами… Она помнила это желание, сводившее бёдра, и свои пальцы между ними — должен же он хоть как-то обнаружить своё…

      — Где ты там разгуливаешь? Идите жрать, пожалуйста…

      Наташа прошла на кухню.

      — Уже? А я не думала, что ты так оперативно, как раз собиралась на подмогу. — Девушка сунула любопытную голову в приоткрытую дверцу холодильника и расхохоталась: — Ну ты даёшь! Хата классная, тачка крутая, а в холодильнике полтора огрызка колбасы, как у голодающих с Поволжья.

      — Ты бы ещё морозилку открыла — там вообще стерильная чистота.

      — Ты что, обанкротился неожиданно?

      — Нет, просто всегда готовое покупаю. Через день-два всё равно за хлебом надо выходить — тогда и беру что в голову придёт, а упаковку сразу выкидываю. Садись давай, не мучь холодильник.

      Если бы Марио узнал, что приглашение на второй завтрак Наташа посчитала знаком непростого внимания, а в приглашении в квартиру увидела чуть ли не влюблённость с греховными замыслами (так страстно желаемыми) пополам, он бы очень удивился. Конечно, он понимал, что нравится Наташе, но отвечать на её чувства у него и в мыслях не было, он просто решил ограничить её поползновения в тот момент, когда они будут обнаружены, но надеялся, что девушка всё-таки умна и до наглых притязаний дело не дойдёт. Нахальство при знакомстве он расценил, как кратковременный сдвиг по фазе, введённый провидением для того, чтобы прочитать драгоценное предложение, и в благодарность за него и возможность последующих открытий привечал Наташу. Она была для него девчонкой, несмышлёнышем — он и возился с ней соответственно.

      Рассуждать о том, творил ли Марио добро или зло, че;м он творимое считал, что; именно он творил и чем сам содеянное представлял: отдачей, рикошетом, местью, скорбная тропа которой однажды выведет к первоисточнику; рассуждать о том, является ли иллюзия удобоваримой, как долго пребывает в этом состоянии, какая правда открывается за сорванными масками, не сгинет ли и она сама, и если да, то что её погубит: более занимательная фантазия или более высокая истина; рассуждать о том, насколько это изменяемо и насколько предопределено, было бы столь же бессмысленно, сколь и бесконечно. Оставим же философию…