Везучая

К счастью, здешнее «культурное» хозяйство излишним пафосом не страдало, и передо мной без скрипа открылись именно те двери, где отвечали за приезд знаменитостей. На глазах у растерянного, расплющенного, как лаваш, чиновника я превратилась в самоуверенную ассистентку народного артиста, отставшую по независящим от нее причинам… от самолета… нет, от автобуса.

– Конечно, поможем! Сейчас что-нибудь придумаем!

Ответственный, милый дядечка-лаваш будто бы знал, что кефир имеет обыкновение быстро скисать. По моему бешеному огню в глазах опытному служителю карачаево-черкесских муз стало понятно: творческая встреча, намеченная на сегодняшний вечер, без энергичной ассистентки сорвется – как пить дать. А что потом писать в отчете республиканскому Министерству? – Сейчас вернется маршрутка, на ней и поедете.

Ура! Как же ни о чем не подозревающий артист будет удивлен – и сразу станет обескураженным, доступным – подходи и бери голыми руками. Ради этого стоило поменять имидж. Ощутить себя сильнее неумолимых обстоятельств – это, знаете ли, событие.

Неустойчивая мартовская погода за окном стала внезапно портиться. Вожделенная маршрутка зависла на полпути к моему преждевременному ликованию: возникла опасность схода лавины. И власти без меня решили спустить мое сокровище вниз, от греха подальше.

– Видимо, без заезда в гостиницу, сразу во Дворец культуры станицы Зеленчукская поедут. Как раз к вечеру доберутся: туман, дорога плохая.

Куда только не рванешь в экстазе любви! На планете есть места, доступные лишь истинно влюбленным. Перстом судьбы, иной раз холеным, а иной – заскорузлым, указано им бывает место, где они и не помышляли очутиться. Кому в Сибирь, а кому – в станицу Зеленчукская. Как повезет. Перстом судьбы водит порой по топографической карте своевольная рука фортуны.

Мне везло неумолимо. Прямой рейсовый автобус уходил в сторону станицы ближе к вечеру, и у меня оставалось время для предвкушения нашей встречи. В этой волшебной «экспромт-фантазии» я по праву являлась героиней сюжета. Более того, на мне – и драматургия, и режиссура. Успех казался предопределенным. Даёшь перформанс!

Итак, маршрутка Министерства культуры заурядно зависла на серпантинах Домбая. Но до станицы Зеленчукская ходил рейсовый автобус, которым я и воспользовалась. В нем уже сидели чинно те двое – русый и темноволосый, что ехали со мной вчера. Они смотрели вперед, не переглядываясь, молчали, как заговорщики, и сверлили меня слегка затравленными глазами. Может, они просто были оба немые?

В марте темнеет рано. Я вышла из автобуса в сумерки и в неизвестность пункта назначения. Где же у них этот самый Дворец культуры? Пошла наугад с компасом логики и барометром интуиции: «культурное» заведение всегда в центре, а туда ведет, как правило, самая широкая улица. Есть такая! Иду по ней. Справа – какие-то хибарки, с виду безлюдные, слева, на темнеющем небе – вскарабкавшийся на холмы лесок с интересом поглядывает на меня сверху, превращаясь постепенно в мрачную, глухую стену. Инстинктивно, но без опаски оборачиваюсь и вижу – меня нагоняют те двое! Главное, не дать им понять, что мне неуютно с их кортежем. Задрожишь – и превратишься в жертву. А жертва, как известно, сама притягивает преступника. Нарочито заметно вскидываю руку и делаю вид, что смотрю на часы, которые в те годы не носила. Теперь имею право ускорить шаг. Набираю обороты. И вдруг, как оплеуха, мысль: идиотка, нашла, тоже мне, отвлекающий маневр. Нельзя было смотреть на часы! Если это настоящие преследователи, то они наверняка решили, что часы у меня золотые

Господи, ты видишь? – почти стемнело! Может, я не права в своей смелости? Не оборачиваюсь, но слышу, что они тоже ускорились. Вроде бы стали переговариваться. Ага! – не немтыри. Почему же улица так пуста? Ах, да, все уже сидят в местном Дворце, согласно купленным билетам, и ждут любимого артиста.

Вдруг сзади резко зашуршал гравий под подошвами чьих-то торопливых ботинок. Я успела лишь напрячь спину. Неожиданно с обеих сторон меня ловко подхватили под руки двое незнакомцев. Совсем не те, другие! Третий тут же забежал вперед и, лучезарно улыбнувшись всем своим приятным, славянским лицом, протараторил на хорошем русском растянутыми, как у маски, губами: «Не оборачивайтесь! Сделайте вид, что мы – ваши друзья!»

Ой, зря, что ли, театральный заканчивала? Я расхохоталась от нелепости происходящего, и этот практически истеричный смех сошел за дружеское приветствие в адрес якобы старых знакомых, которые вели меня под руки так ретиво, что ноги мои едва касались земли.

– Не пугайтесь, мы москвичи, инженеры-геологи, здесь работаем, – заговорил приглушенно тот, что справа. – Вы что, не видели, что за вами шли эти двое? Темно ведь уже! Да тут семьдесят девять процентов нераскрытых преступлений! – повысил он голос, кивнув в сторону сизых, грозных гор. – Ну, вы, девушка, даете! Вы из Москвы?

– Как вы угадали?

– А мы геологи – привыкли различать породу.

Узнав, что я ищу Дворец культуры, мужчины проводили меня до самых дверей, хотя преследователей уже и след простыл. Мы обменялись номерами московских телефонов. Бумажка та потерялась. Имен их не помню. Но когда в памяти всплывает тот случай, я снова мысленно благодарю трех вовремя подлетевших «ангелов» в мужском обличье.

Билет в кассе купила без проблем.

В зале прохладно, если не сказать холодно. Заняты лишь первые несколько рядов. Он хорошо знает мою куртку – куда спрятаться? Снимаю куртку, но тут же надеваю опять: замерзну. В третьем ряду вижу широкого военного с дамой. За его спиной есть свободное место. Туда и проползаю, невзначай задевая колени недовольных зрителей и удивляя народ бутылкой кефира с зелененькой крышечкой.

Сажусь в кресло и, зная ритуал творческих встреч, когда в конце артист отвечает на записки из зала, достаю заготовленную заранее «цидульку»: «Любимый, а я тебе кефир привезла!» Улыбаюсь, предвкушая резонанс: он развернет бумажку, изменится в лице и попросит автора на сцену. Неужели сразу не поймет, что это я?

Утонув в кресле как можно глубже, чтобы меня всю застилал могучий военный, стараясь подавить эйфорический тремор за грудиной, жду выхода главного артиста своей жизни. Гаснет свет. Сначала показывают ролик из нового фильма с его ударной сценой мужской истерики. И вот он выходит из левой кулисы, пересекает сцену по диагонали и становится к микрофону в центре. Живой. Настоящий. В том самом темно-синем джемпере. Какое наслаждение – его облик, бархатные обертона, лукавый, кокетливо-актерский прищур, располагающая улыбка, стройная осанка. Кажется, это предназначено мне одной. Он приоткрывает тайны закулисья. Закладывает руку в правый карман отутюженных брюк по-свойски, даже по-простецки, давая понять, что он обычный человек, а не монумент. Он смешит зал киношными байками, «накладками» и «ляпами» – и все довольны, расслаблены, и в помещении становится теплее.

Я поставила кефир на пол у ног, чтобы не прокис от горячих, радостных ладоней. И тоже расслабилась. Привыкла к мысли, что я нашла его в какой-то глухой станице и скоро прижмусь к нему, свободному командировочному, а может быть, лягу с ним вместе спать. И это будет наша первая ночь. Наконец-то у него появится время приласкать меня, и мы полежим рядом – неторопливо беседуя. И я смогу незаметно пересчитать все его родинки.

Шла двадцатая минута встречи. Ничто, как говорится, не предвещало. Он смотрел в зал, где горел приглушенный свет. Горстка счастливых зрителей тянула подбородки к середине сцены.

И вдруг мой заслон – спина военного резко накренилась в сторону дамы! Сориентироваться я не успела, хоть и отклонилась с опозданием лишь на долю секунды. Или мне сейчас так кажется? До сих пор хочется пережить тот момент заново, чтобы можно было поменять положение тела за секунду до военного и остаться незамеченной. Или нет! Лучше опять, как тогда, оказаться узнанной.

– И режиссер говорит, – начал он фразу, глядя прямо в моем направлении. И – осекся на последнем слоге. Замолк, как будто ему помешали, сосредоточенно посмотрел в потолок, потом тряхнул головой, отгоняя потревожившее его видение, и попытался продолжить рассказ. Но ему явно не давал покоя облик девушки в очках, которая почему-то пряталась за спины зрителей.